— Сегодня важный день, я немного задержусь.

— Надолго? — спросила она с оттенком паники.

Зазвонил его телефон. Массимо сразу ответил. Сказал что-то очень эмоционально. Его глаза засверкали. Она испугалась. Он сжал ее горячие руки.

— Кажется, меня выбрали вести исследования в Лондоне!

— Что? — спросила она.

— О, еще не все решено, — он поцеловал ее руку, лицо раскрасневшееся, светящееся радостью. Франческа посмотрела на свою руку, затем — в глаза Массимо. — Ты понимаешь? — сказал он, кипя эмоциями. — Но, может, они выберут меня!

— Лондон, — сказала она. — Когда?

— Этим летом, — он беззаботно подхватил ключи от машины.

— Надолго? — спросила она.

— Еще не знаю, — ответил он.

— Может, мы с девочками поедем с тобой, если это будет летом…

— Посмотрим, — он разгладил руками рубашку. — Я буду очень занят, Фра. И знаешь, сколько стоит снять квартиру в Лондоне для семьи из четырех человек? В любом случае посмотрим…

Это звучало разумно.

— Но мы поедем, так?

Муж посмотрел на нее без всякого выражения.

— Нет смысла переживать о том, что еще не произошло. Разве ты не рада за меня?

Она проводила его до двери — по пути он сделал еще один глоток кофе, — машинально отправилась следом, когда он уходил строить свою жизнь. И снова вспомнила о матери, еще одна картинка, яркая вспышка в мозгу. Они вдвоем играют с маленькой игрушечной кухней и смеются. Сидят вдвоем на паркете. Была ли ее мать счастлива?

Она закрыла дверь за Массимо. Долго наблюдала за ним из окна — он вышел на волю, она осталась в тюрьме. Перспектива лета — единственное, что давало ей якорь надежды, — превратилась из золотисто-желтой мечты в ураган. И дом зашептал, сперва тихо, потом все громче и громче: «Плохо! Плохо! Плохо!»

— Мама! Стой, мама, остановись! Я боюсь! — кричала девочка.

Но Франческе было все равно. Она сжимала. Думала только: сжимай сильнее, не останавливайся.

— Мама! Нет! Ты делаешь мне больно! Хватит, мама! Больно? Я делаю тебе больно? А что насчет всей боли, которую ты мне причинила?

— Помогите! — девочка пронзительно вскрикивала, все реже и реже, взмахивала своим красным браслетом перед ее лицом, пыталась прижаться к ней. Барахталась. — Помогите!

Теперь ты увидишь, как я тебе помогу, маленькая сучка.

— Нет! Хватит! — крик вышел приглушенным, девочка пыталась выдавить воздух из легких.

Но она сжимала, сжимала, как приятно было сжимать. Наконец-то сжать сильнее. Сжать навечно. Но эти маленькие, противные ручки цеплялись за нее, царапали ее, этот глупый красный браслет обжигал глаза. Голова раскалывалась от боли. Оставь меня в покое, черт возьми! Перестань наконец меня трогать! Франческа сжимала, сжимала изо всех сил, ее не волновал этот крик, то, что она делала. Наконец она смогла сжать. До конца.

— Пом-моги…

Заткнись! Замолчи! Ты должна заткнуться!

А потом она уже ничего не слышала. Руки маленькой девочки соскользнули с ее лица.

Где я. Она вспотела. Вымокла до нитки от пота. Волосы растрепались, прилипли к лицу. Одежда помялась. Она тяжело дышала. Сердце билось очень быстро, словно после нечеловеческого напряжения. Где я? Она огляделась. Она стояла перед чем-то белым. Диван. Какой диван? Мой диван. Ее диван в ее квартире. Мой дом. Она не сжимала — запястье? шею? — Анджелы. Ее дочь не звала на помощь. Она стояла в своем доме перед своим диваном. Успокойся,  сказала она себе. Успокойся, это не взаправду.

На диване лежала открытая книга. Читала? Она не помнила. Спала? Нет, спать стоя невозможно. И… что она делала? Как она тут оказалась? Она не помнила. Обернулась. Глянула в окно. Был ранний поддень. Небо меланхоличного желтого цвета. Гостиную заливал солнечный свет, и в доме наконец-то воцарилась тишина. Она заметила записку на журнальном столике. «Привет, любимая. Я взял Эмму на прогулку. В такую жару ей не хотелось сидеть дома, а ты так сладко спала. Анджела тоже спит. Отдыхай, поработай немного, почитай. Целую вас обеих». Внизу две подписи, настоящая и неровный кружок. Она улыбнулась.

Она не помнила, как заснула. Вернее, подумав об этом, вспомнила, как легла, но потом ей показалось, что она проснулась и что-то сделала. Но что? Она попыталась порыться в памяти. Но не смогла (ладно, это не важно — что не важно?). На столе стоял стакан, вода на донышке. Должно быть, она выпила его еще в полусне. И похоже, действительно только что проснулась. Да. Наверное, она очень устала и легла вздремнуть. Но теперь ей лучше. Она проснулась бодрой и полной сил.

Она чувствовала себя в мире с самой собой.

И сварила себе кофе в сердце этой тишины, этого мира.

Из комнаты Анджелы не доносилось ни звука. И Франческа не пошла проверять, что там происходит. Отсюда дверь в детскую, что расположена в самом конце коридора, не видно, но хоть раз не слышать доносящийся из нее шум так приятно.

Она включила музыку. Свою музыку. Никаких бесконечных крокодилов — Эмма обожала эту песенку[14], — никаких бесконечных Робин Гудов. Высунулась в окно, зажгла сигарету. После рождения Эммы она редко курила, но совсем бросить так и не смогла. Лениво скользила взглядом ло двору — посмотреть в сторону квартиры Фабрицио ей и в голову не пришло. Выкинула окурок.

Ей хотелось рисовать, хотелось работать, впервые за долгое время. Сейчас было подходящее время. Идеальное время. Но где ноутбук?

Только тогда Франческа заметила, что графический планшет и ноутбук лежат на столе. Ноутбук был открыт. Рядом громоздились ее наброски, забрызганные молоком, разорванные и почти совершенно бесполезные. Но выбрасывать их ей не хотелось. Она восстановила, что смогла. Однако вспомнить, как она доставала ноутбук и старые черновики, не удавалось. Но ей так не терпелось перейти на следующий уровень: попробовать что-нибудь нарисовать на компьютере, начать работать по-настоящему! Она сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду.

— Да.

Она прикоснулась к компьютеру, и он ожил. На экране высветилось несколько неплохих эскизов: большой улыбчивый белый лабрадор с высунутым языком играет на лугу. Когда она изобразила этого лабрадора? Она даже не помнила, как стала рисовать и почему начала с питомца маленькой девочки, а не с образа самой девочки, главной героини истории.

Она испугалась.

Что происходит? Почему я не помню, как… «Хватит ломать голову по пустякам», — раздался ободряющий голос дома. И в тот момент ей не хотелось бояться и думать. Хотелось работать.

Через полчаса раздался звонок в дверь.

Франческа была погружена в работу. Ей показалось, будто трезвон доносится откуда-то издалека. Она неохотно встала, музыка «Нейшинал»[15] успокаивающе плыла по гостиной. Когда она последний раз слушала свою любимую группу? А ведь раньше всегда ее включала, никогда не начинала работать в тишине. Франческа взглянула на экран, оценивая, что успела сделать, и пошла к двери. Обреченно, предвкушая неизбежность помех, открыла. Может, Массимо забыл ключи?

Но за дверью не обнаружилось ни членов ее собственного семейства, ни синьоры Колетт. Ни Марики, например. Там был Фабрицио.

Лицо красное, вспотевшее, как после пробежки, глаза горят, взгляд напряженный, выражение лица странное, непонятное. Франческа была одета в футболку с принтом, сохранившуюся с университетских времен, и шорты. Босиком. Некоторое время он смотрел на нее, стоя в дверном проеме и не произнося ни слова.

Несколько секунд в молчании, глядя друг другу в глаза.

Затем Франческа с усилием отвела взгляд.

— Добрый день, — сказала она.

— Добрый день, — сказал он, и на его лице появилась задумчивая улыбка. Его черные волосы были растрепаны (странно, потому что Фабрицио всегда выглядел таким опрятным, элегантным), рубашка темно-серая, джинсы старые, выцветшие.