— Это была идея вашей матери?

— Какая?

— Позволить девочке подниматься по лестнице одной.

— Нет-нет, это я… Я говорила маме постоянно, знаете, чтобы не… Она возражала, но это важно, чтобы ребенок… Важно было разрешить ей… На самом деле моя мама сначала ни в какую не соглашалась.

— Хорошо, не волнуйтесь, пожалуйста.

Марика замолчала.

— Синьора, получается, даже в таких ситуациях, как нынешняя, когда вы были не на работе, а гуляли с дочерью во дворе, писать девочка ходила в квартиру своих бабушки и дедушки?

— Что, простите?

— Хотелось бы уточнить. Сегодня маленькая Тереза не попросилась домой, когда захотела пописать. Но почему? Вы ведь находились рядом. И почему вы не пошли с дочерью к ее дедушке?

— Мы с мамой…

— Вернемся на мгновение назад. Когда маленькой Терезе нужно было пописать…

— Да?

— …вы оставили ее одну?

— Но она была не одна, она…

— Она пошла наверх одна?

— Да.

— Да?

— Да.

— Продолжайте.

— Что я должна еще сказать? Не могли бы вы задать конкретный вопрос?

— Во сколько девочка пошла к дедушке?

— Я…

— Мы знаем, это сложно, синьора. Но, поверьте мы ее отыщем.

— Конечно.

— Так что сосредоточьтесь, синьора, не торопитесь. Сколько было времени? Можете вспомнить?

— Я уже вам говорила, разве нет? Если не ошибаюсь, десять минут пятого, я видела на экране смарт фона, потому что мне как раз написал муж.

— Уверены?

— Да.

Франческа смотрела на белые рубашки и золотую фурнитуру.

— Что произошло дальше?

— Мой отец открыл дверь. Ему кто-то позвонил. И он забыл… проверить, вошла ли Тереза в квартиру.

— Вы говорили по телефону, когда девочка поднималась?

— Да, но…

— Дедушка дома говорил по телефону?

— Да, но…

— Разве он не ждал свою внучку Терезу у двери?

— Обычно он так и делает, но…

— А потом?

— Потом он закончил говорить по телефону и понял, что Терезы нет.

— Сколько было времени?

— Двадцать пять минут пятого, не больше.

— Когда вы в последний раз ее видели?

— Кого?

Наступила минута молчания. Франческа не выдержала и сказала:

— Я много раз видела, как Тереза бегает вверх-вниз, чтобы пописать, и уверяю вас, что…

— Когда вы в последний раз ее видели? — Франческу прервал голос, который она не узнала.

— Не могли бы вы пояснить вопрос?

— Когда вы в последний раз видели свою дочь Терезу?

— Когда она сказал мне: мама, мне нужно в туалет.

— Вы с мамой были последними, кто ее видел?

— Думаю, да.

— Она не дошла до вашего отца?

— Нет.

— Кто-нибудь видел, как она входила в дверь?

— Насколько я знаю…

— Вы видели, как она вошла в дверь? Вы проследили, что девочка вошла?

— Нет… но я…

— Подведем итоги. Девочка говорит, что ей нужно в туалет, и никто, ни вы, ни ваша мать, не следит за тем, чтобы маленькая Тереза вошла в дверь подъезда?

— Простите, простите, клянусь вам, я…

— Синьора, простите, мы вас ни в чем не обвиняем. Каждый может на секунду потерять своего ребенка из виду.

— Правда? — умоляющим голосом спросила Марика.

— Конечно. Расскажите, что делал ваш отец, пока маленькая Тереза шла по этим двум лестничным пролетам?

— Но она уже рассказывала! — взорвалась Франческа. — Дедушка отвлекся на секунду, такое бывает, такое бывает со всеми, с деть…

— Что делал ваш отец, пока маленькая Тереза шла по этим двум лестничным пролетам?

— О боже. Он говорил по телефону, разве я не сказала?

— Итак, ваш отец разговаривал по телефону. А вы с матерью что делали в это время?

— Мы… мы были уверены, что Тереза с дедушкой.

— Что вы делали?

Марика посмотрела на свои руки. Они дрожали. Она сжала их. Руки перестали дрожать.

— Синьора? Что выделали?

Марика, продолжая смотреть на свои руки, ответила:

Мы спорили, какую скатерть постелить на стол в день рождения Терезы, — и она взглянула на карабинеров, ища прощения.

— Не волнуйтесь, синьора. Такое может случиться. Такое может случиться с кем угодно.

— Да.

— Теперь скажите, где был ваш муж?

— Я же уже говорила, ездил по делам.

— Каким делам?

— Сейчас я не…

— Да при чем тут дела мужа! Пропала маленькая девочка! — воскликнула Франческа, с ужасом понимая, что единственная в комнате повысила голос. Она собрала чашки. Поставила их на поднос. Почему все молчат? У нее не хватило смелости поднять голову. Чашки были белыми с красным сердечком на донышке. Она смотрела на белое и красное.

— Чем в это время занимались другие жильцы?

— Не знаю, я разговаривала с мамой и…

— Разве никто из них не видел, как маленькая Тереза вошла в дверь?

— Не думаю, что… Они сказали мне…

— Скажите, пожалуйста, во что была одета Тереза?

— Желтое хлопковое платье в красный цветочек, легкая белая курточка, белые кроссовки…

Голос Марики словно карабкался на вершину очень крутого склона, каждое слово превращалось в лавину, но Франческа больше ничего не слышала, она с головой нырнула в эти красно-белые чашки.

— Мы опубликовали фотографию вашей дочери, синьора, — и на этот раз Франческа узнала голос, который задавал вопросы Марике: женщина, старший сержант. — Мы оповестили больницы…

— Больницы?

— …аэропорты…

— В каком смысле «аэропорты»?

— …И мы делаем все, что в наших силах. Вы в надежных руках. Вот увидите, все будет хорошо.

— Да…

— Вы не против, если мы взглянем на комнату девочки? — капитан, поправляя форму, поднялся со стула. Старший сержант тоже встала. Они переглянулись с серьезным видом. Казалось, Марика и Франческа для них не существуют.

— Конечно, я провожу вас.

Франческа видела, как они стоят в гостиной, но видела она не людей, а черные ботинки, идеально выглаженные брюки, черные куртки с красной каймой, которые вздымались и опадали в такт дыханию. Но внутри костюмов никого не было.

Марика двинулась вперед. Потом остановилась. Обернулась, посмотрела в глаза старшему сержанту и капитану:

— Могу я задать вам вопрос?

Конечно, синьора. Спрашивайте все, что захотите. Для этого мы здесь.

— У вас есть дети?

Капитан и старший сержант не двинулись с места.

— Надеюсь, с вашими детьми все хорошо, — сказала Марика. — С ними все и всегда будет хорошо.

В ту ночь за окном хлестал ливень. Франческа не спала, ожидая новостей о Терезе. Она не могла лечь в кровать, залезть под одеяло, заснуть, пока маленькая девочка… где она?

Оставив Массимо храпеть в спальне, Франческа села на диван, включила новости. Тьма расползалась по дому, поглощая все, кроме экрана маленького телевизора.

На нем сменяли друг друга кадры их двора, Марики, жильцов, карабинеров, повторялись по тысяче раз. Одни и те же слова, одни и те же картинки.

Не осознавая этого, Франческа начала рисовать на обратной стороне объявления о собрании жильцов, валяющегося на журнальном столике перед диваном, а затем на графическом планшете, не отрываясь от новостей.

Кадры из телевизора заполнили ее голову. Она больше не пыталась изобразить счастливую, доверчивую девочку или лабрадора. Из-под ее рук выходили только рисунки в резких, мрачных тонах. Прямая противоположность мягким и ясным, которые она использовала до этого. Белая антропоморфная тигрица — миндалевидные притягательные глаза, их взгляд пронзает насквозь, тело окутывает голубая мантия, золотые серьги свисают до плеч.

Самка кенгуру с пухлой сумкой, с длинными светлыми волосами, красными губами и двумя острыми клыками вместо зубов.

Мужская фигура, высокая, черная, неприступная, окруженная плавающими вокруг него нотами: синьор Мрак, темное порождение музыки.

Во всех этих персонажах угадывалось что-то зловещее, кроме синьора Мрака, который был истинным чудовищем и с виду. Франческа не думала, пока рисовала. Она просто рисовала. Она впервые почувствовала, что работает не над тем, что планировала, что обязана была сделать. А над тем, над чем действительно хотела работать.