— Убирайся! — она посмотрела на него, готовая убивать.

— Мама? — сказала Анджела во сне.

— Ш-ш-ш, спи, детка, — сказала она, не отрывая взгляда от Фабрицио. Затем ровным голосом произнесла: — Я не знаю, кто ты.

Она не могла позволить себе ни тени сомнения — она мать, она должна спасать дочерей.

Она двигалась медленно, но решительно, не переставая смотреть на него. Осторожно открыла дверь, будто находилась в одной комнате с бомбой.

— Убирайся.

У него был непроницаемый взгляд. Некоторое время они стояли лицом к лицу. Он мог убить ее там, он мог просто поднять руку. Она не отводила от него безжалостного взгляда, который говорил: не подходи ближе. Он снова посмотрел на нее, глаза черные, как в ее самых страшных кошмарах.

Хочешь убить меня? Я готова.

Он смерил ее взглядом. В последний раз. Вышел. Она бросилась к двери и налегла на нее, закрывая, будто кто-то или что-то изо всех сил пыталось проникнуть внутрь.

Телевизор. Картинки по телевизору. На экранах всех телевизоров. И на компьютерах, и на телефонах, и на планшетах. Одни и те же кадры везде.

Утро, а может быть, день. Весь экран занимает разъяренная толпа — журналисты, фотографы, зеваки, которые собрались перед дверью полицейского участка. Толпа кричала, выставив на всеобщее обозрение фото нашей Терезины, в последнее время позабытой, несла ее образ в сердце или над головой.

— Убийца!

Дверь полицейского участка открылась. Наступила минута тишины, словно перед стартом гонки, а потом люди стали кричать еще громче, на эту дверь нацелились вспышки, фотоаппараты, смартфоны.

— Убийца-педофил!

Наружу вышел карабинер, держа за локоть человека в наручниках, который опустил голову, чтобы его лицо не попало в кадр. Другой карабинер держал мужчину за другой локоть. Следом появились еще четверо карабинеров. Они окружили мужчину с опущенной головой. Они защищали его от толпы. Вместе они спустились по ступеням полицейского участка.

Толпа хотела его сожрать.

— Смерть! — крикнул кто-то.

— Смерть! — повторили остальные.

Они хотели наброситься на него. Они хотели стереть его с лица земли.

С трудом прорвавшись сквозь толпу, карабинеры и человек с опущенной головой смогли добраться до трех патрульных автомобилей.

— Убийца!

— Животное!

— Чудовище!

— Выродок!

— Запереть в камеру и выбросить ключ!

— Кастрировать педофилов!

За мгновение до того как человек в наручниках скрылся в салоне машины, камера смогла поймать в объектив его лицо. Фабрицио.

Франческа смотрела репортаж, не шевелясь. Жильцы кондоминиума были правы. Они всё видели. Они всё знали. Это она ничего не понимала. С самого начала.

Все это происходило той ночью, когда Франческа была в отеле, и на следующий день. Пока Франческа и девочки были в безопасности, жильцы «Римского сада», получив доказательства того, чего, к сожалению, уже некоторое время опасались, собрались вместе.

Они поддерживали друг друга, как семья.

Они объединились, они общались, делились информацией, ужасающими догадками и собирались выполнить свой долг. Они пошли к карабинерам.

СМИ сказали, что Беатриче Руссо, дочь известного актера, заговорила. Сквозь слезы она призналась в том, в чем не хотела никогда признаваться. Она была одной из учениц Фабрицио Манчини. По ее словам, во время уроков Фабрицио причинял ей боль. Много раз. Что именно произошло — СМИ не говорили.

Мать была в шоке, она подтвердила — ее дочь неизвестно сколько раз возвращалась от Фабрицио в слезах. И в какой-то момент стала просить, умолять, чтобы ее больше туда не отправляли. Но мама списала эти слезы на капризы дочери.

— Я просто хотела лучшего будущего для нее…

Ее глаза потемнели. Она заставляла девочку изучать танцы, музыку, актерское мастерство ради ее же блага. И она не могла понять, что ребенок отчаянно пытался ей объяснить. Сколько всего знают дети. Сколько всего не понимают взрослые.

— Я никогда себе этого не прощу, — сказала она в интервью.

Сразу после показаний Беатриче двое других малышей сознались. Фабрицио причинил им боль.

Фабрицио причинил боль неизвестно скольким маленьким детям.

— Почему они не говорили об этом раньше? — спросил репортер с очень густыми рыжими вьющимися волосами.

— Они боялись. Неизвестно, чем их запугали, — это была Колетт, обнимавшая мать Беа и поддерживающая ее. — А теперь оставьте нас в покое.

Но заговорили не только эти дети — те, которым посчастливилось остаться в живых, чтобы наконец рассказать о случившемся, — не только они ходили на занятия в дом Фабрицио. Тереза тоже была там.

Но она — слишком маленькая, слишком беззащитная — не успела ничего рассказать.

Карабинеры просили сохранить информацию в тайне, чтобы не навредить ходу расследования.

— Мы задержали синьора Манчини, — сказал капитан Рибальди.

— Вы уверены, что он виновен? — спросили репортеры.

— У нас есть показания детей, — его нельзя было сбить с толку. — Он под стражей. Мы его допрашиваем.

Марика пыталась убежать от толпы, но вдруг остановилась, плюшевый Робин Гуд исчез из ее руки. Она повернулась к микрофонам и зарычала:

— Он должен заплатить за это. И сказать нам, где Тереза, чтобы мы могли снова обнять нашу дочь, — последние слова она произнесла так, словно тельце ее дочери обрело жизнь где-то в другом месте. — Моя жизнь окончена, но я еще не умерла по одной причине, только по одной причине.

Потом все завертелось, родители спрятали ее от объективов телекамер и увели прочь.

— По какой причине, синьора? — закричали ей репортеры из толпы.

Ее крик был слышен издалека:

— Справедливость!

— А ваш муж? Что думает ваш муж? — кричали ей репортеры.

Но мужа Марики давно не было видно. По слухам, он сошел сума.

Франческа с изумлением, переходя с канала на канал, смотрела новости, пытаясь хоть что-то понять. Значит, опасности больше нет. Чудовище поймано и привлечено к ответственности.

Когда она вернулась домой из отеля, Фабрицио уже увезли. Массимо широко распахнул дверь и обнял жену и дочерей, будто они с Франческой никогда не произносили того, что звучало в этих стенах прошлой ночью. Он не комментировал. Он просто крепко обнимал ее и девочек. Она позволила себя обнять. Во все последующие дни Массимо ни разу не упомянул Фабрицио в разговорах с Франческой.

Она расплатилась за свою вину. Может, он на самом деле простил ее. Или, возможно, для Массимо молчание казалось лучшим наказанием, которое никогда не закончится.

Позвонил отец Франчески.

— Какое ужасное происшествие, котенок, — сказал он. И, конечно же, присовокупил другие слова, на которые Франческа, должно быть, ответила соответствующим образом, потому что ее отец не бросил все и не приехал к ней в Рим и не попросил ее вернуться в Милан.

Ева тоже звонила, и Франческа, должно быть, тоже говорила с ней, потому что если разблокировать телефон, то последнее сообщение в переписке с Евой было от нее. Эмодзи. Сердечко.

«Клятва мрака» была одобрена издательством. «Франческа, это прекрасно, я рыдаю. И не только я. Мы все рыдаем». Книга была сногсшибательной, никто раньше не видел ничего подобного. «Это начало твоей новой жизни», — написала ей редактор.

Фабрицио дома, играет на виолончели. Во всем мире существует только он и его инструмент. Пока он играет на виолончели, ни с кем не может случиться ничего плохого. Потом крик во дворе все разрушает.

Привычный крик. Уже несколько месяцев его уши слышали каждый звук, как если бы его усилили в тысячу раз. Тереза собирается в туалет, как всегда. Одна.

Фабрицио бросает виолончель, которая, упав, издает пронзительный звук. Каждый раз, когда он слышит этот крик, он бросается к двери. Он знает, что девочка поднимается по лестнице одна. Что от двери подъезда до второго этажа с ней рядом никого нет. Он представляет, как она поднимается. Он прижимается к двери, слышит каждый звук. Перестает дышать. Он может слышать все за миллион километров отсюда. Легкие шажочки Терезы поднимаются по лестнице. Шаги, которые он слишком долго хотел заполучить только для себя.