Возвращаясь домой и отправляясь на улицу, я смотрю на дверь Фабрицио. Он единственный, с кем я могла бы сейчас поговорить. Только он никогда не вернется. У него есть жена и дочь, о которых он мне не рассказывал. Хотя много ли мы говорили? Но ему тоже нельзя доверять. Как и всем остальным.

«Что мне делать?» — спрашиваю я каждый день у дома, пока хлопочу по хозяйству, ведь я хорошая мама.

«Поверь мне, Франческа, — говорит мне дом. — Пока мы друзья, все будет хорошо».

Я говорю только с домом.

Ты берешь газету, и я вру себе, что этот перепачканный типографской краской лист бумаги может рассказать нам, где находится Фабрицио, и сообщить, когда он вернется. Ты что-то читаешь, не знаю о чем. Затем отрываешься от газеты. Хочешь сказать, что там больше не пишут о Терезе?

Что боишься за своих дочерей? Или спросить, что с нами случилось, Франческа, что с нами происходит? А может, тебя восхищает утреннее солнышко? Скажи мне что-нибудь, что угодно.

И ты действительно открываешь рот. Я жду, я не могу заговорить, если ты не сделаешь этого первым. Я могла бы все тебе рассказать. Но ты просто улыбаешься мне. У меня есть мгновение, в которое я могу втиснуться, трещина, в которую стоит пролезть, чтобы удержать тебя, но я говорю:

— Тебе пора?

На самом деле, может, этой фразой я не отпускаю, а прогоняю тебя? Может, у тебя оставалось десять минут или час, но я разрушила чары. Может, из-за этого ты больше ничего мне не рассказываешь? Уже несколько месяцев.

Ты смотришь на часы, отвечаешь немного растерянно:

— Да, вообще-то да.

Целуешь дочерей, и я вижу, что ты смотришь на них испуганно, с отчаянием, но когда поднимаешь взгляд на меня, выглядишь как обычно. Прощаешься. Уходишь. Ветер подхватывает газету, я не успеваю ее схватить. Черная, как ночь, фотография, на которой видны два очень сердитых белых глаза, ползет по песочного цвета плитке, которой вымощен двор. СМИ больше не пишут о Терезе и Вито. И никто о них не говорит. Даже здесь. Пожилая, изысканного вида дама, наклоняясь, чтобы поднять газету, укоризненно смотрит на меня. Не могу сообразить, кто она. Возможно, это Колетт, хотя…

Она делает вид, что тоже не узнает меня — имитирует, ведь мы в двух шагах друг от друга, — и шагает со свернутой газетой в руках к урне. Сквозь шорох падающего листа бумаги я слышу ее слова:

— У некоторых нет ни капельки стыда.

Каждый день, даже в это воскресенье, мне звонит редактор. Сердце заполошно бьется, но я не отвечаю. Как мне только в голову пришло отправить ей те эскизы? Стоило хорошенько подумать. Я получаю голосовое сообщение, Анджела включает его (откуда она все знает?), и комнату оглашает голос редактора: «Материал, который ты мне прислала, это просто что-то невероятное, я никогда такого раньше не видела!» Она очень взволнована. Тогда я набираюсь смелости и перезваниваю ей.

— Фра-а-а! Как приятно наконец-то тебя услышать! Я просто в восторге! «Клятва мрака» — это бомба! Вот он, наш проект! Наконец-то! Я раздала эскизы всем в издательстве. Нам безумно нравится, Фра, безумно. Эта книга — просто джекпот.

— А как насчет «Подруги-темноты»? — недоверчиво спрашиваю я.

— Это мусор. Вот настоящая ты. Джекпот, Фра.

Я уже думаю, как запустить проект, доверь это мне.

— Но… я… — у меня колотится сердце.

— Когда планируешь закончить? — спрашивает меня Ева.

Даже не задумываясь, отвечаю:

— Через пару недель.

Редактор искренне смеется:

— Ты гений, Фра, ты всегда была гением.

Потом отключается. Я инстинктивно улыбаюсь, глядя на телефон, и внезапно чувствую себя довольной, счастливой, и дом говорит: «Вот, ты забываешь Терезу».

«Если мне суждено что-то забыть, дай мне забыть Фабрицио».

«Ты заслужил побыть один, без нас», — сказала она дому. Взяла девочек и ушла.

Она ощущала что-то — что-то вроде маленького настоящего счастья? — после разговора с редактором. И хотела подержать это чувство в руках, согреть его, заставить расти, а не потерять из-за споров с домом.

Они вышли за ворота и сразу повернули в «Бар Мэри» — ведь стояло отвратительное воскресенье, такое же мерзкое, как все другие воскресенья, и с ним не хотелось иметь ничего общего. Эмма в коляске, Анджела бегает вокруг.

Барменша улыбнулась Франческе.

— Кофе, горячее молоко и круассан с шоколадной начинкой, — сказала она.

— Конечно. Как дела? — поинтересовалась барменша.

Как дела? — Видишь, это ты на самом деле не хочешь ни с кем дружить. Ты могла бы спросить ее, а не сразу нагружать заказом.

Франческа выпила кофе за стойкой. Время от времени давала Эмме глотнуть горячего молока. Анджела о чем-то болтала, стоя перед муралами на стене бара и время от времени откусывая от круассана. Барменша разговаривала с другим клиентом. Франческа чувствовала себя хорошо.

— Привет, — она услышала рядом с собой теплый голос. Голос, который хорошо знала.

Она обернулась. Ее сердце сильно забилось.

— Привет, — сказала она.

Фабрицио! Он неизвестно откуда взялся и когда пришел. Он был прекрасен. Волосы немного отросли, появилась бородка. Он смотрел на Франческу и не собирался отворачиваться или уходить.

— Ты, наверное, думала, что я сбежал. И мне все равно, — он, не отрываясь, смотрел на нее.

— Я думала, ты отправился в путешествие с женой и дочерью. О которых ничего мне не говорил. Но тебе и не надо со мной ни о чем таком говорить.

У меня тоже есть муж и две дочери.

Он взял ее за руку посреди бара, где их могли увидеть десятки людей, но жильцы кондоминиума крайне редко посещали это заведение. Франческа потому сюда и ходила. Чтобы не видеть эти ужасные лица.

Он не убирал руку.

— Ты можешь делать и думать все, что захочешь, Франческа. Тебе решать. Но у меня нет ни жены, ни дочери. У меня никого нет. Я просто хотел тебе это сказать.

Он выпустил ее руку. И собрался уходить.

— Как ты меня нашел? — спросила она, повышая голос, чтобы остановить его.

— Я очень хотел сказать тебе все это. Думал только о тебе. И решился проследить.

— Но где же, черт возьми, ты был все это время, Фабрицио? Где?

— Та женщина, которую ты видела… Она жена моего отца. Ей тридцать лет. Ему семьдесят. У них двухлетняя дочь. Веришь? Мой папа всегда был дураком и засранцем. Я всю жизнь пытался не быть таким, как он. Почти с самого рождения.

— Ты так внезапно уехал, ничего мне не сказал. Даже не пытался меня предупредить. Это так ты не думаешь ни о чем, кроме меня?

— Мой отец болен. Я ему понадобился. Как всегда, — он посмотрел на стакан, который заказал. Выпил. — Он живет в Болонье. Я должен был пожить там, пока он не придет в себя. Я знаю, это было слишком долго.

Франческа смотрела на него и не знала, верить или net.

— Ты мне не веришь. Ты права. Я тоже не поверил бы. Но я должен был тебе сказать. Я просто хотел вернуться к тебе, Франческа.

Она покачала головой.

— Я верю тебе.

— Даже если все так странно выглядит?

— Да, — и она засмеялась.

Подошла к нему, взяла за руку и оказалась очень близко. И вдруг глаза Фабрицио потемнели. Он оттолкнул Франческу.

Она испугалась.

— Что случилось?

— С тобой все в порядке, дорогуша? — услышала она голос рядом. Обернулась. Колетт!

Что эта дамочка делает в моем баре? Она никогда сюда не заходила. Что ты здесь делаешь? Ты за мной следила? (Ты видела меня во дворе.) Но почему они, сначала Фабрицио, а затем Колетт, оказались здесь, в этом баре, где Франческа никогда никого из них не встречала? И, черт возьми, что видела Колетт? Зал начал медленно кружиться. Франческа взяла на руки Эмму, словно щит.

— Ты бледная, — бросила Колетт, словно Фабрицио тут и не было.

— Добрый день, — поздоровался Фабрицио.

И только тогда Колетт быстро кивнула ему в знак приветствия. Франческа почувствовала, что у нее подгибаются ноги.