«Простите», — хотела сказать она и добавить то, что могло бы изменить мнение этой дамы.

Но взгляд руководительницы филиала оставался твердым, ни единой трещины, в которую можно было бы проникнуть.

Итак, мы в ловушке.

Франческа ворвалась в дом, дрожа от ярости. Дом был светлым. Безупречным, аккуратным, сверкающим. Всё на своих местах. «Добро пожаловать домой, дорогая», — сказал дом.

«Отпусти меня. Умоляю».

Она почувствовала прикосновение к ноге. Опустила взгляд. Анджела положила свою маленькую ручку ей на бедро, серьезная, обеспокоенная.

— Мама, — сказала девочка и погладила ее, легонько, нежно. — Мама, мамочка моя.

Франческа прикрыла глаза. Анджела гладила ее, как мать, будто заботиться о ней — ее работа. Сможешь ли ты меня когда-нибудь простить, нежное, невероятное дитя?

«Дом, — сказала Франческа, — извини, если я тебя обидела, прошу прощения».

Дом не ответил.

«Я никогда не смогу уйти отсюда, не так ли?»

«Может, и сможешь; может, и не сможешь; быть может, сможешь; быть может, не сможешь», — лукаво ответил дом, и свежий ветерок пронесся по всем комнатам.

Вечер. Девочки спали. Когда Массимо позвонил, Франческа ничего ему не сказала. Ни о чем. Однако в голосе мужа Франческа уловила особую нотку: что-то вроде резкого запаха, прячущегося под восхитительным ароматом духов Колетт. Фабрицио ей не звонил. Не искал ее. Поздно ночью она услышала, как его дверь открылась и закрылась. Кроме того, именно об этом она неявно просила его, когда сказала: «Я возвращаюсь в Милан». «Ищи его, — сказал дом, — он не всегда должен тебя искать». Это прозвучало, как если бы кто-то дал ей разрешение, которого она ждала. Страстно ждала. Она взяла телефон, Фабрицио дал ей свой номер накануне вечером, написала: «Спишь?» и отправила сообщение. Только потом ей показалось, что это не ее, а чьи-то чужие руки взяли телефон и написали сообщение. Руки дома.

Франческа открыла дверь квартиры. Фабрицио! Она не могла не броситься в его объятия. Он поймал ее, прижал к себе.

— Я не уеду, — прошептала она, я останусь здесь.

Он ничего не сказал. Они стояли, обнявшись, какое-то время, которое нельзя было измерить ничем, даже самыми точными в мире часами. Затем она потащила его в квартиру. Но он сопротивлялся. Он был странный, очень темные глаза, бледное лицо.

— Что-то еще случилось? — спросила она. — Что с тобой?

— Ничего, — ласково сказал он, — не волнуйся, — он поколебался. — Но я должен кое-что сделать. Я не могу зайти, — сказал он. — Ничего серьезного. Мне очень жаль, что придется бросить тебя одну.

— Что случилось? — повторила она. — Ты можешь мне сказать.

— Ничего, — он сжал ее руки, — ничего не случилось. Просто… я должен кое-что сделать. Мой отец… — сказал он и покачал головой.

Но что-то было не так.

Франческа пыталась заставить его говорить, но взгляд Фабрицио блуждал где-то невероятно далеко. Он сказал ей правду? Неужели ему действительно нужно ехать к отцу? Или он напуган? Почему? Из-за того камня? Или было что-то еще? Или он уезжал из-за чего-то, связанного с женщиной и девочкой, которых она видела вместе с ним? Они правда жена и дочь его отца? Он солгал ей? Она еще чего-то не знала? Что она вообще знает о Фабрицио? Был ли хоть кто-то на этом свете, кто мог сказать, что знает его? Если да, то кто?

Она хорошо, очень хорошо понимала — конечно, это могло оказаться ошибкой, — на самом деле его никто не знал. Почему он не говорит с ней?

Она попробовала еще раз, но он, казалось, был бесконечно далеко отсюда. От нее.

— Все в порядке. Но я должен поехать к отцу. Прости, Франческа. Правда.

И она стала жесткой.

— Хорошо. Пока, — и начала закрывать дверь.

— Пока, Франческа, мне очень жаль.

Дверь захлопнулась с глухим стуком.

Ладно, хватит, он такой, какой есть, появляется и исчезает, когда захочет, он мне ничего о себе не рассказывает, никогда ничего не говорит. Было весело, да, но теперь все кончено. Послезавтра вернется Массимо, вернусь и я. Обычная Франческа. Я не кукла, с которой можно играть, когда захочешь. Пошел ты, Фабрицио.

«Ой-ой, — сказал дом, — бедная, бедная Франческа», — и захихикал. Франческа не ответила. Она начала рисовать. Чтобы войти в другое измерение. В свое измерение. Рисуй, чтобы не бояться. Рисуй, чтобы стать собой хотя бы на время. Она рисовала почти всю ночь. И в ту ночь она закончила свою работу — только картинки, без текста. Это была история о маленькой девочке, которая боялась чудовища, синьора Мрака, но потом обнаружила, что настоящие чудовища — другие. Они безо всякого страха показывались на солнце. Белая тигрица, кенгуру, павлин и все остальные. Они были настоящими чудовищами. И никто не догадывался об этом. Значит, все потеряно? Как маленькая девочка собиралась их победить? Синьор Мрак поклялся: я помогу тебе, доверься мне.

И правда, с помощью синьора Мрака маленькая девочка с кудрявыми волосами и золотыми искорками в глазах победила чудовищ, которые не боялись выходить на солнце. Чудовищ, в которых только она и синьор Мрак видели их чудовищную сущность. Синьор Мрак сдержал свою клятву. Теперь маленькая девочка была свободна. На рассвете Франческа осторожно вытащила девочек, все еще крепко спящих, из их кроваток.

Они спали вместе, мать и две дочери. В тесноте. Каждый раз, когда ее начинали обуревать мысли, Франческа вдыхала запах своих маленьких девочек и снова засыпала, по крайней мере на время. «Что ты собираешься делать с Массимо? — гремел дом. — Что ты собираешься делать с Массимо? Что ты собираешься делать? С Массимо-массимо-массимо?»

Но Франческа не открывала глаза и пела колыбельную, которую пела ей мать: «А — авантюристы, Б — бравые ребята, В — это воришки, избежавшие расплаты».

Прошел второй день без Массимо. Предпоследняя ночь без него.

На следующее утро все закончилось и стало как обычно.

Никто не пытался войти в дом, не было ни странного шума, ни тревоги.

Ни Фабрицио, ни чудовищ. Обычная жизнь.

Фабрицио ее не искал.

Но это было прекрасно.

Это было правильно.

Пока дочери заканчивали завтрак, она просмотрела книгу и отправила ее. «Что думаешь, дом?» — «Думаю, что ты заслуживаешь своего собственного, особенного места в жизни, Франческа. И если это твое место, — он указал на готовые эскизы, — больше не забывай об этом» Франческа удивленно подняла глаза. Улыбнулась и сказала: «Спасибо», но кто знает, дом вдруг куда-то подевался и перестал с ней разговаривать. Франческа проверила, нет ли новостей о Терезе.

Наконец-то новости. След педофила обнаружен во Франции, никаких подробностей. СМИ писали, что карабинеры стягивают туда свои силы. Писали, что полиция намерена удвоить усилия, что есть надежда. След во Франции был обнаружен благодаря «абсолютно конфиденциальной» информации, которую нельзя было разглашать под угрозой скомпрометировать следствие. Но разве оно не было скомпрометировано, раз информация появилась в СМИ? Средства массовой информации, как же, как же: Франческа читала новости на каком-то криво слепленном сайте, где вывешивали текущие события; страницы его пестрели рекламными баннерами с сомнительными товарами, а статья была размером не больше шести строчек. Франческа по ошибке нажала на баннер, и из колонок во всю мощь грохнула реклама лубриканта «чтобы продлить удовольствие для него и для нее».

— Будем надеяться, — сказала Франческа Эмме, одевая ее, — будем надеяться, что на этот раз они быстро найдут Терезу.

«Ну-ну, и ты считаешь, что у тебя надежный источник информации? И какой же? Сайт “Итальянская чернуха”? — дом разразился смехом. — Девочка все еще не найдена, газеты и полиция практически не говорят о ней, а ты думаешь, что именно сейчас настало подходящее время?» Эмма всем телом привалилась к матери, подняла одну ногу, чтобы обуть свои небесно-голубые сандалии с белыми облачками. «Эта девочка одна, ее никто не ищет!» — кричал дом. Эмма продолжала прислоняться к матери, ее маленькие красные губки прикоснулись к ее шее. Звук ее дыхания стал странным, когда она прижала рот к ее шее. Девочка рассмеялась. Сделала это снова, и снова. Подняла другую ногу. На ней была другая сандалия. «И если судьба Терезы не трогает тебя, Франческа, — продолжал раскатисто грохотать дом, — разве ты не думаешь о своих дочерях? Чудовище еще может быть здесь!» Франческа закончила застегивать Эмме сандалии. Посмотрела на свою прекрасную дочь, такую маленькую и такую идеальную.