– Ты уже познакомился с моими дочерьми? – спрашивает.

– С Хельдис.

– А, милая, прекрасная Хельдис. Ни один отец не должен в этом признаваться, но у меня есть любимые дочери и Хельдис – одна из них. Очень умная, спокойная, никогда слова поперёк не скажет. Просто чудо, а не доченька.

– Да, она замечательная, – говорю.

– Все эти столы предназначены для того, чтобы мы могли поесть вместе, как одна большая семья. Я не заставляю дочерей приходить сюда на каждый приём пищи, но хотя бы на ужин стоило бы собраться. В конце концов – мы семья. Мы должны держаться друг за друга.

– Согласен. У меня есть два брата и сестра, мы часто ужинам вместе.

– Семья – самое главное, – говорит старик.

– Верно.

– Расскажи мне о своей.

– Моя сестра – Цилия – добрейшее существо на свете. Ей десять, и она обожает живность: у нас две марли в семье, и она часто засыпает в загоне рядом с ними. Приходится относить её в кровать. Близнецы Буг и Вардис – они на год младше меня. Вечно спорят, но любят друг друга как настоящие братья. Внешне похожи, но один – упёртый и прямолинейный, а другой – едкий и остроумный. Родители...

Вспоминаю своих прежних родителей.

Папа – профессор в университете. Фанатичный любитель порядка и ежедневной рутины.

Мама – инженер-электромеханик. Весёлая, саркастичная, любительница тяжёлой музыки и активного отдыха.

Они с отцом были совершенно разными, но прожили в месте много счастливых лет. Я всегда спрашивал у родителей совета по важным вопросам, поскольку они были самыми разумными людьми на свете и никогда меня не подводили.

– Холган, – продолжаю, – Ну он такой... боевой человек, ставший семьянином. Он будто до сих пор не может поверить, что у него есть дети. А Илея – она пришла из-за гор. Её деревню разрушили фаргаровцы, поэтому она бежала к нам. Живёт, радуется каждому дню, любит детей. Счастливый человек.

– Спасибо, что поделился, – говорит. – Моя семья побольше и все мы живём здесь, в этой башне. Это наш дом, наше пристанище, наше убежище от окружающего мира.

Киваю.

– Представляешь, – продолжает старик. – Придумали про меня какую-то байку и прячутся по всем этажам, избегают меня, родного отца!

– Да, я слышал, – отвечаю.

– Говорят, будто бы я пожираю собственных детей, хотя это – явная глупость. Я люблю своих детей. И у нас никогда не было недостатка в еде. Кстати, блюда уже поданы, бери что хочешь.

Старик приподнимает серебряную крышку одного из подносов, а под ней – запечённая рыба с овощами, только из печи, аж пар идёт. Приподнимаю крышку ближайшего ко мне подноса – под ней мясной пирог. Под другой крышкой – суп с мясом марли, под третьей – блины с вареньем. Под четвёртой – салат из плодов, которых я никогда прежде не видел.

Снимаю все до единой крышки – на столе настоящее пиршество.

Беру бутылку из непрозрачного стекла, достаю пробку, наливаю в серебряный кубок... красное вино.

– Как такое возможно? – спрашиваю.

– Я же говорил, башня помогает мне. Как ты мог заметить: я стар, я едва хожу. Я никогда бы не смог приготовить пищу, если бы пришлось добывать еду самостоятельно. Поэтому башня готовит её мне.

– Она умеет думать?

– Нет, конечно. Это же башня, у неё нет мозгов, как у человека. Но она каким-то образом чувствует. Чувствует и помогает.

– Давно вы её построили?

– Построил? – старик смеётся. – Она была древней, когда я сюда пришёл и останется древней, если я уйду. Она много веков стояла пустая до моего прибытия. Похоже, ей было одиноко, поэтому она пустила меня и заботится о моей семье.

Смотрю на еду, обливаюсь слюной. Живот отчаянно требует заполнить пустоту внутри.

– За ужин в компании, – старик приподнимает свой напиток.

– За ужин с семьёй, – поднимаю свой.

Выпиваем напитки, и я набрасываюсь на пищу, поглощая всё, что помещается в желудке. Пихаю в себя еду до тех пор, пока она не грозит полезть обратно. Старик обедает культурнее: он аккуратно разрезает ножом каждый кусочек, смакует, держит вино в руке и подолгу смотрит на горизонт через дыру в стене.

Заканчиваю есть намного раньше старика.

Действительно великолепный обед. Скорее всего, я не отведаю такого ещё очень много лет. Как здесь позвать официанта и попросить упаковать остатки с собой?

– Спасибо, что отобедал со мной, – говорит.

– Ничего, – отвечаю. – Я могу приходить хоть каждую неделю.

– О, это было бы замечательно.

Встаём, подходим к дыре и смотрим вдаль, два человека с набитыми животами, момент чистейшей философии, время поразмыслить о смысле бытия и нашей роли в этом мире.

– Так, зачем ты пришёл? – спрашивает. – У тебя какая-то цель или ты случайно на меня наткнулся?

– А, мелочь, – говорю. – Девушка из моей деревни ушла куда-то сюда, и я решил её вернуть.

– Она здесь, в моей башне?

– Скорее всего. Хельдис говорит, что это вы ей приказали, и собираетесь съесть, но это же явная глупость. Вы не из тех людей, что причиняют другим вред.

– Конечно нет, – фыркает. – Может, это твоя подруга там, на столе?

Смеюсь.

– Может, поищем ногти и человеческие кости в супе?

– Ерунда какая, – говорю. – Эти девушки вечно что-то придумывают и верят в это всей душой.

– Если твоя подруга где-то в башне, – добавляет старик. – То удачи в её поисках. К сожалению, я не смогу тебе в этом помочь, мне даже спуск на один этаж доставляет большие трудности. Оставайся сколько угодно, приходи на ужин.

– Спасибо за гостеприимство, – говорю.

– Только у меня одна просьба. Поищи моих дочерей и приведи ко мне, я хочу развеять их бредни обо мне. Хочу снова жить как одна большая семья, а не вот это вот всё.

– Это может быть проблематично: они сильно запуганы и наверняка не захотят подниматься сюда.

– В таком случае приведи их силой. Пусть увидят, что я – не чудовище, которым они меня воображают. Я совершенно обыкновенный старик и я нуждаюсь в любви моих дочерей.

– Договорились, – говорю.

На этот раз мы не жмём руки, а крепко обнимаемся. Как Хельдис могла вообразить, что отец собирается её «выпить», что бы это ни значило. Это же добрейший на свете человек. Приведу кого-нибудь из сестёр, пусть сами убедятся в чистоте его намерений.

Спускаюсь на этаж ниже.

– Эй! – кричу. – Есть кто-нибудь?

Конечно же никто не отвечает. Если одна из сестёр прячется за дверью, то она не может разобрать моих слов из-за затычек в ушах. Запуганы до смерти человеком, которого вовсе не стоит бояться.

Открываю те двери, что открываются, а к запертым прикладываю ухо и вслушиваюсь, пытаюсь различить хоть малейший шорох. Сто двадцать одна сестра. По крайней мере одну я найти должен.

Иду по этажам, освещаю лестницу факелом, спускаюсь всё ниже.

Подумать только, выпивает собственных дочерей! Кто мог придумать такую глупость? Так и вижу, как Вулвехаф подходит к дочери со штопором, откидывает волосы на макушке в бок, а там под ними деревянная пробка. Вытаскивает пробку, наклоняет голову и оттуда льётся чистейшее красное вино.

Выпивает дочь... нелепость.

Спускаюсь всё ниже.

– Эй, – кричу. – Вам больше не надо прятаться, можете выходить. Отец о вас позаботится. Ужинайте с ним за одним столом – это всё, чего он хочет.

Проверяю каждую комнату, дёргаю ручки дверей. Большинство закрыты: открывается едва ли каждая десятая и там обнаруживается либо барахло, либо давно покинутые апартаменты.

Похоже, девочки научились очень хорошо прятаться – они занимаются этим годами.

Спускаюсь ещё на несколько этажей, снимаю обувь: сандалии из кожи марли на шнурке, изготовлением которых занимается Гервес. Они достаточно мягкие, чтобы ступать тихо, но, чтобы передвигаться бесшумно, лучше совсем снять.

«Выходите девочки, – шепчу. – Вы сами не знаете, от чего отказываетесь».

Гашу факел, спускаюсь наощупь вниз. Это гораздо медленнее, есть шанс полететь вниз и переломать все кости, зато моё приближение никто не увидит.