Однако, вместе с поголовьем тёмных тварей сокращалось и количество паладинов. Прямо на глазах у Тодда парочка тварей вскрыли шлем одного из огромных воинов и в краткий миг раскрошили ему голову, клыками срывая лоскуты кожи, вместе с волосами и мышцами, а паладин мотал головой, и пытался их откинуть, но он совсем не поспевал за тёмными...

***

Остатки светлых сгрудились вокруг серебряной звёзды, щиты и пару десятков уцелевших копий выставлены наружу в глухой обороне. Тёмные вокруг них хохочут, и то дело вырывают из круга парочку воинов и тут же, на глазах их братьев рвут их на части.

Но вдруг монахи в рясах растянули в стороны руки. Их всего трое, но они заметны издалека, потому что руки их золотисто сияют, и пелена такого же цвета растекается вокруг остатков светлого воинства заключая из в защитный барьер. Рядом с ними стоит с видимым трудом Анфаис, пол её лица изодрано в кровавое месиво, шрам проходит через нос, и из раны то и дело вырываются кровавые пузыри вместе с воздухом. Но вот она что-то кричит с яростью, уже не так громоподобно, как раньше и звук её крика тонет во всеобщей сваре. Она отбрасывает свой молот в сторону и руки устремляет к небесам, пошатываясь она что-то бормочет, быстро шевеля губами.

Белый дым окутывает её тело, и его мутная пелена сгущается за её спиной, вырисовывая неясные очертания двух распростёртых крыльев, и с каждым мигом они становятся всё чётче, ощутимее... Глаза Анфаис затягивает бирюза, она запрокидывает голову к небесам и выдыхает из себя последнее слово заклинания.

Небеса горят. Не так, как бывает от солнца в ясный день. Грозные тучи никуда не делись. Однако за ними словно вспыхнули десятки звёзд, и с каждым мигом они загораются всё сильнее. Света так много, что тени внизу уменьшились, исказились, почти прилипли к земле.

Тёмные твари словно стали меньше, они смотрят в небеса с ужасом... А медальон на груди Тодда пылает, причиняя ощутимую боль, так словно металл вмиг раскалился.

А с другой стороны низины, так и не двинувшись с места, стоит обнажённый Катарон, в тёмной дымке, что единственная не рассеялась, не потеряла ни капли своей черноты, а напротив, стала гуще, крепче, затянула его с ног до шеи непроглядной тьмой.

Он смотрел в небеса безучастно, разве что малость улыбался, пока небеса разгорались всё ярче.

За его спиной из тьмы ткались чёрные кости. Скрюченные, длинные, отвратительные на вид и не человеческие, они срастались друг с другом в одно неказистое крыло, но в отличие от света, оно было без перьев и на него не хотелось смотреть, однако оно болезненно притягивало взгляд, словно бородавка на прекрасном лице...

Катарон поднял к небу руку. Без слов. Его губы даже не шевельнулось. Лишь встрепенулось за его спиной одинокое костлявое крыло.

А по небу вдруг растеклась маслянистая чёрная плёнка, она пульсировала, и разрасталась, затягивая небеса над низиной мрачной тьмой, и с каждым мигом всё вокруг становилось темнее, и с каждым мигом глаза Катарона из кромешный тьмы разгорались голодным красным огнём.

Твари перестали дрожать, их глаза, подобно их господину разгорались красным сиянием. Тодд прикусил до крови губу, чтобы не застонать в неге, он очень радовался, что никто из товарищей не смотрит на него, поражённые тем, что происходит в низине.

Лошади испуганно ржали и истерично били о землю копытами, несколько из них бежали прочь как можно дальше, остальные припали к земле мордами, из их пастей шла белёсая пена.

Светлые клирики упали на колени, вместе с Анфаис, они сложили руки вместе, и в позе покаяния запрокинули головы к небесам. От их невзрачных фигур исходило сияния, но ярче всех горела четырёхгранная заезда, она как солнце разгоралась всё ярче.

И вот здесь всё и началось.

Что-то яркое билось о чёрную плёнку с той стороны, озаряя простор золотистым светом и тут же гаснув, но загораясь в другом месте. Вспышки становились всё ярче. Небеса бурлили, ходили пеленой, источая белый и чёрный дым, мрачная плёнка словно становилась всё тоньше, всё менее крепкой, всё более блеклой и наконец прорвалась...

Лишь в одном месте. И с небес упала звезда, имеющая очертания огромной стрелы из чистого света... Она упала в толпу тёмных, разметав десяток из них в стороны, она рассыпалась морем искр и пучков света, тёмные твари визжали чудовищными голосами, трава горела белым огнём, по земле струился туман, и тут же остатки рыцарей пошли в наступление. Анфаис с трудом поднялась с земли и потянулась к посоху...

А с другой стороны, улыбка слетела с уст Катарона. Пропал красный огонь в его глазах. Он весь напрягся, белый лицом, испещрённый чёрными венами. Неведомая сила приподняла его над землёй, а костяное крыло за его спиной, скрипя и треща взмахнуло, отправляя Катарона в чудовищном рывке вперёд, в бой.

— Эй, ребята, а что это там за повозка такая с охраной в виде бабки? — вопрос Мильки прервал их наблюдения, и все трое как один уставились в сторону, куда указывала миниатюрной рукой девушка-полурослик.

И действительно, в стороне от боя, подальше от всех остальных повозок, как бы неприметно, поближе к лесу, стояла большая крытая повозка тёмного племени. Отличало её от других то, что она единственная была с охраной. На козлах её сидела бабка, пожухлая на вид, но черты лица издалека не разобрать. Лишь костяной череп на шесте, что у тёмных в ходу, и ворох седых грязных волос, прилипших к голове. Бабка явно наблюдает за сражением, но при этом даже не делает попытки встать и помочь своему племени. Напротив, сидит и терпеливо ожидает завершения битвы.

— Может там золото или артефакты какие, может регалии князя... Кто этих тёмных разберёт? — ответил и тут же задал риторический вопрос рыцарь, поскрипывая плечами.

— Оно так и есть… — согласилась Милька поворачиваясь лицом к товарищам и хитро улыбаясь. — Но я тут подумала, а что если нам сходить и по-тихому стибрить то, что в этой повозке лежит, пока эти тут кишки друг другу наружу выпускают?

— Нет! — жёстко пресёк Яр.

— Но мы только туда и обратно, нас никто и не заметит даже! — возразила ему полурослик, упирая кулачки в пояс.

— Нет! Я сюда направлен как наблюдатель, чтобы я сообщил о итогах похода, а вы моя охрана, и не забывайся, мелкая дрянь!

Милька тянется к подсумку за чем-то убойным. Яр стоит не шевелясь, но с таким взглядом, словно вот-вот испепелит её в мелкую серую пыль.

А Тодд смотрит на всё это и думает о том, как же сильно надоело ему это дерьмо… вонючее, эгоистичное, церковное дерьмо, имеющее даже собственное имя — Яривэль, и звание "светлый клирик".

Почему я продолжаю терпеть его? Я бы мог уже давно сбежать и наплевать на смутные угрозы церкви, мне же не привыкать прятаться от них по подвалам... Хотя на этот раз я туда не полезу, просто сменю имя, внешность, уйду в другие земли, и никто меня не отыщет.

Но я продолжаю его терпеть, слушаться почему-то и зачем-то.

Хотя он... Прикрыл тогда меня, в той драке у Дорлака, если бы не он, то удар по моей шее пришелся бы в разы сильнее, возможно, я бы не смог её залечить и умер бы. Неужели я чувствую, что обязан ему? Да неее, я же не благородная рожа, однако... Этот рыцарь на меня плохо влияет!

И Яр чем-то похож на учителя. Неуловимо, но всё же отчасти похож.

— Тодд, а ты что скажешь? Втолкуй уже этому святоше, что нас может поджидать выгодный улов! — вырвал меня из размышлений голос Мильки. Она явно была возмущена, что такой возможностью мы не пользуемся сполна.

И ведь, в чём она не права? Почему только эту повозку охраняют?

Смотрю на Яра. Он смотрит на меня.

— Мы сходим. Втроём. Без тебя. Если подохнем, то твоей миссии никак не навредим.

— Вам ничего не заплатят, не единого вшивого медяка, если вы сейчас спуститесь туда! — шипит он многообещающе, так словно держит меня на за бубенцы и грозится оторвать.

Но деньги мало заботят меня, было бы что поесть и кровать, чтобы поспать. Я фермерский сын, и в детстве ни одной монеты в руках не держал.