Отсмеявшись, Яр продолжал, уже более серьёзно:
— Так вот... один церковник подловил меня на очередном проступке и...чуть уши не оторвал… но после наказания объяснил, что они тоже потеряли много братьев и сестёр, и что их утрата ничуть не меньше моей… мне тогда очень стыдно было, если честно… и церковник предложил мне, если я такой бойкий, представляешь! Так и сказал! Мол, если ты такой бойкий, то приходи в церковь почаще, мы познакомим тебя с братьями паладинами и те будут учить тебя, как искоренять тьму! Ох, я согласился, не раздумывая! И очень скоро паладины выяснили, что у меня есть очень сильный дар, сказали, что я особенный, и могу стать великим боевым светлым магом… — его лицо из очень радостного и горделивого вдруг разом посмурнело. — А мать вышла замуж вновь. Родила ещё троих, обо мне всё реже вспоминала, кажется видеть меня ей и сейчас неприятно… думаю, что это напоминание о более счастливой жизни, когда отец был ещё жив.
***
С момента того разговора прошло три дня, и мы снова сидим у небольшого костра, чуть в стороне от дорожного тракта. На костре булькает гороховая похлёбка с солониной и в принципе настроение у всех сносное. Один только я чувствую себя не в своей тарелке. Последние дни были очень уж тёмными, в прямом смысле этого слова, солнце появлялось лишь на пару часов днём, и то, серые тучи не давали ему развернуться в полную силу, и осветить округу как подобает… и эти два часа очень скоро заканчивались и наш небольшой отряд вновь оказывался в темноте. На кобыле Яра, сбоку, висел небольшой дорожный фонарь, он погрузил туда светоч, и это было единственное наше освещение. При этом дул не то, что ветер, а настоящий ураган, срывающий с крон деревьев ветви, и они конечно же летели прямо на нас, не редко попадая в лицо. В этом плане везло только рыцарю, и очень быстро фонарь оказался на его лошади и он поехал впереди, бренча ударами веток о броню… но света было мало, непривычно мало, я ощущал себя как слепая мышь, а ведь я могу видеть в темноте, могу превратить весь мир в кроваво-бордовый, и тогда даже крошечный пучок света будет для меня сиять как солнце, но я не могу этого сделать… ведь Яр уже несколько раз спрашивал чем это таким скверным пахнет от меня, и вечером на привале разговор у нас сильно не задался...
***
— Тодд, ты что-то скрываешь от меня? — Яр сидел рядом с Тоддом, и смотрел в костёр, а не на товарища.
Тодд же оглянулся на друга.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ну… от тебя то и дело тащит тьмой, и пусть настоятель Фенрих говорил, что вам пришлось сразиться с тёмными тварями, и на тебя попала их кровь… однако, сколько времени прошло? Любые эманации тьмы рядом со мной должны были уже рассеяться. Так в чём дело, Тодд?
Рыцарь сидел напротив, в шлеме, и молчал. Однако ощущалось, что всё его внимание сосредоточенно в этот момент на Тодде. И ведь рыцарь всё знает, но и слова не произнёс.
А у Яра напряглось лицо, он всматривается в костёр, сквозь котелок похлёбки так, словно этот костёр убил всю его семью и надругался над будущей невестой… в руке Яр сжимает свой металлический жезл, усеянный серебряными перстнями с рунами. Тодд невольно снова засмотрелся на конденсатор силы юного клирика. А ведь это очень мощный усилитель, и накопитель маны, и каждое серебряное кольцо с рунной надписью – это одно заклинание из школы света. Всего их на жезле семь, и Тодд очень хотел спросить, что из себя представляет каждое заклинание… но было некое предчувствие, что Яр не ответит. И скорее всего даже обидится.
— ТОДД, ОТВЕЧАЙ УЖЕ, ХВАТИТ МОЛЧАТЬ! — рявкнул в костёр Яр. На Тодда, сидящего буквально в локте от него, он даже не взглянул.
Тодд тяжко вздохнул.
И стянул с шеи амулет покойного Пракия, что ныне чернел прокажённым серебром. Сам Тодд не знал каковы эффекты амулеты, кроме одного – амулет без сомнения скрывал его тёмное нутро от окружающих священников, и давал понять холодом и жаром, что его пытаются прочувствовать.
Стоило ему только вытянуть амулет изо ворота, как Яр вскочил на ноги, и наконец-то посмотрел на Тодда, посмотрел бешено, как загнанный в ловушку зверь. Жезл направил на амулет, наконечник жезла неприятно так засветился, как и одно из колец на рукояти, но Яр не торопился спускать заклинание. Он явно ждал объяснений.
— Амулет, он… усиливает меня, я знаю, что это тёмный амулет, но…
— НО?! Постой-постой… постой… — Яр замотал головой, словно старался вытряхнуть из ушей какой-то мусор. — Ты что, притащил эту мерзость в храм Светлоликого в Прамонде?
Вопрос был очевидным и тем непонятнее было как на него отвечать.
Он вроде, как и не требовал ответа, ведь ответ был известен, ведь раз Тодд был в храме в Прамонде, значит и амулет, который Тодд носит на своей шее, тоже был там. А с другой стороны – вопрос был задан так, словно Яру необходимо было услышать ответ…
Но Тодд промолчал. В этот миг в его голове прокручивалось:
«Ты серьёзно будешь сейчас обвинять меня из-за одного амулета, который никому ничем не навредил, и просто помогал мне всё это время выживать?» — мысль была так сильна, что Тодд сам не заметил, как озвучил её вслух, и понял он, что натворил, лишь когда лицо Яра перекосилось в ненавистной гримасе, и почти сразу разгладилось…
Яр смотрел на Тодда уже с жалостью и заметным разочарованием.
— Ладно… ты, возможно, не знал, хотя это не отнимает твоей вины… просто, не делай больше так никогда, любые вещи тёмного племени – это зараза, которую необходимо искоренить огнём, заточенным железом, и светлым заклятием. И делать исключения нельзя! В следующем же храме я попрошу, чтобы над тобой провели церемонию очищения, и сам приму в ней участие… после чего мы срежем часть кожи с твоей груди, и сожжём одежду, которой касалась эта погань. Надеюсь, ты меня услышал и понял… не переживай, я не буду сильно гневаться на тебя, а сейчас, дай мне эту проклятую мерзость, и я выжгу из неё тьму! — тон был требовательный, не терпящий никаких сомнений и возражений со стороны Тодда, выполни сейчас же, подчинись, и никак иначе.
В этот миг Тодд смотрел на протянутую в его сторону худощавую ладонь с элегантными длинными пальцами. Смотрел в тёмные глаза, что при дневном освещении были цвета луговой травы, такие ярко-ярко зелёные, а сейчас совсем почернели...
В этот миг Тодд испытал в душе сильное разочарование:
«Как я мог вновь довериться кому-то? Хотя о чём это я… он напоминал мне Чака, когда тот был двенадцатилетним мальчишкой, такой резвый, болтливый, любознательный… удивительно чистый и красивый. Мне казалось, что, общаясь с Яром я становлюсь немного ближе к свету. А по итогу… я скрывал себя как только мог. И так хочется отдать ему амулет… но в следующем же храме, на церемонии очищения со мной случится что-нибудь неприятное. Скорее всего я просто сгорю в благодатном светлом пламени…»
— Ну же. Я не буду больше ждать тебя, Тодд. Отдай его мне… — тон у Яра был ласковым, обычным, но смотрел он на Тодда так, словно тот был нашкодившим котёнком, что нассал хозяину в любимый тапочки.
Тодд это хорошо уловил, и ему очень не понравилось.
Он молча, под пристальным взглядом Яра, накинул обратно на шею свой медальон, и заправил его за ворот дублета.
Их глаза встретились. Ничего доброго в этом незримом соприкосновении не осталось.
— Вот как… тогда я отниму амулет силой, а тебе придётся…
Яр не договорил, потому что перед его носом прошелестел длинный двуручный меч. До этого неуклюжий, огромный, рыцарь в одно движение встал и оголил массивный клинок, уперев лезвие в грудь священника.
Тодд же держал руку на молоте, а его тело разрывало изнутри от глухой злобы, покорёженного самолюбия, и магической силы, что, пульсируя и переливаясь по внутренним каналам наполняла мощью мышцы, жилы и кости.
Все трое замерли.
Яр не решился отобрать тёмный амулет у Тодда. Его жезл погас. И не удивительно, юноша вдруг осознал, с кем он путешествует в одном отряде – этим ублюдкам нужен был лишь повод чтобы напасть и прикончить его. Однако разве он был не прав, искореняя ужасное зло, пытаясь уберечь друга от тьмы? Конечно прав! Только вот этот человек оказался ему вовсе не другом, видимо зло уже давно пустило корни в его душу… и спасать Тодда бесполезно.
