— Где бы покушать взять? — спросил Тодд у распростёртых перед ним склизкой и мокрой земли, и высоких скрюченных старостью елей. Ответом ему стал холодный порыв ветра.

Всё же зима на улице, хотя последние дни выдались на удивление тёплыми и влажными. Вместо снега шёл дождь. И вечный туман, куда ни глянь. Но холодный ветер шептал о скорых переменах. Идут холода…

***

Вечером того же дня Тодд сидел на павшем дереве. Под его ногами плевался искрами костерок. Искры то и дело попадали на ладные перчатки и беспомощно тухли. В животе Тодда продолжало жалобно урчать. Изредка он прикладывался к фляжке с водой, в надежде заглушить голод, но помогало только на время, а позже делалось только хуже. То и дело приходилось отходить в сторону, стягивать панталоны, и орошать мёрзлую землю бесцветной мочой. Живот же не ослаблял своего напора. Тело безвольно дрожало, не помогал таже жалкий костерок.

Сбоку от Тодда послышались громкие взмахи крыльев. Скрипнула ветвь. Он повернул голову и взглядом столкнулся с чёрными глазами без радужки и зрачка, одна голимая чернота в глазах симпатичной девушки. Только вот вместо носа и рта у девушки был клюв, здоровенный такой. А ниже острых плечиков, и оголённой груди с серыми мясными сосками, торчащих в разные стороны, ведь грудь была весьма немалых размеров… так вот ниже этих роскошных грудей у девушки тело плавно видоизменялось, обрастая перьями, укрупняясь размерами, и оканчиваясь двумя массивными жилистыми трёхпалыми лапами с огромными складными когтями. Остренькие же девичьи плечи переходили во внушительного размера крылья, что сейчас были сложены у девушки за спиной.

Она повернул голову на бок, с плотоядным интересом рассматривая Тодда.

— Э-э… — невразумительно проблеял он, — доброго вам… вечера… — продолжил нести околоситься Тодд, с каждым произнесённым словом ему это казалось жалкой и глупой затеей, потому что каким-то внутренним ощущением он понимал, что она не понимает его. Потому Тодд вскоре замолчал.

А гигантская птица-девушка вдруг напрягла длинную шею, замахала крыльями, и раскрыв рот извлекла из себя звук. Воздух наполнился звоном и скрежетом, с нотками визга. Самый неприятные звуки, слышанные Тоддом за его короткую, но насыщенную жизнь, словно перетекли в один общий чужеродный вой, и усилились многократно. В голове всё взорвалось звоном. Его вырвало прямо на костерок, который, не выдержав такого издевательства тут же погас, напоследок жалобно оросив округу пучком искр и небольшим клубком дыма.

Когда птица замолчала, Тодд согнувшись пополам пытался прийти в себя. Он не ощутил, что звук пропал. В его черепе продолжал пульсировать звон, а из ушей текла кровь.

Внезапно что-то впилось в его спину, обхватило кости и рёбра с немыслимым давлением, оторвало от земли. Он осознал себя задыхающимся на уровне с верхушками деревьев, и увиденное ему не понравилось.

Моментально изогнувшись, он вонзил в лапу птицы чёрные когти, состоящие из чистой тьмы. Птица заверещала. В голове Тодда вновь всё помутилось, а из ушей потекло сильнее. Тем не менее птица разжала хватку, и он тщедушным кулем свалился на землю, по пути напарываясь на ветви лицом, лоскутами обрывая с щёк и скул кожу.

Упал так грубо и неудобно, что всё тело затрещало. Упал набок и тут же всю силу направил в печать исцеления, чудом сумев удержать сознание.

Он успел подлечить себя достаточно, для того чтобы приподняться на карачки, и в этой нелепой позе он встретился взглядом с птицей, что рухнула перед ним на ветвь, и тут же вновь заверещал. Однако на этот раз он был готов. Поток маны пульсируя ударил в его уши, отключая слух напрочь, так словно его и не было никогда. Мир стал глухим местом. Птица продолжала верещать, раз за разом открывая клюв, для того чтобы выдать новую звуковую волну, она должно быть собиралась взорвать его голову изнутри.

Тодд сконцентрировал силу в ногах, и совершил почти мгновенный рывок. Молот он достал уже в полёте и удар сотряс ствол дерева, на котором сидела птица. Она качнулась на ветви, и свалилась вперёд. Ствол покрылся трещинами, но устоял. А птица, в падении взмахнула крыльями, стараясь спланировать и воспарить. Но она оказалась в зоне досягаемости удара, и Тодд не преминул этим воспользоваться, перебивая птице левое крыло.

Тварь упала на Тодда сверху, и тут же попыталась вонзить клюв в его шею, но он дёрнулся, и клюв впился в плечевую кость. Птица в бешенстве вырвала из него кусок мяса, вместе с кожей доспеха и ячейками кольчуги.

Тодд беззвучно заверещал и оттолкнул от себя пернатую гадину, та свалилась с него, но тут же вскочила на лапы. Одно крыло её безвольно висело, вторым согнутым она всё время шевелила, пытаясь удержать равновесие. Лапой она попробовала раздавить Тодду голову, но он уже замахнулся, и стоило ей опустить ногу над ним, как молот влетел в трёхпалую лапу снизу вверх. Кость от удара не просто сломалась, она отлетела назад, разбиваясь по округе осколками.

Птица рухнула, и извиваясь все телом, последней оставшейся лапой она отгребала от себя землю, пытаясь отползти в сторону.

Тодд с трудом поднялся. Глаза его горели во тьме двумя кроваво-красными огнями. Он с трудом дышал, и обеими руками сжимал небольшой одноручный молот, со лба его стекали капли пота, вены на шее и висках вздулись. Он едва был видим во тьме для обычных людей, но людей в лесной чаще не было. Дрались две твари.

Тодд сделал шаг вперёд, и птица ускорила потуги, желая отползти от тёмной погани как можно дальше. А Тодд делал шаги всё чаще, становясь к ней неизбежно ближе. И вот он опускает на неё свой молот. Птица с лицом и грудью прекрасной девушки прикрывается последним здоровым крылом. Молот кажется таким медленным в своём падении…

Крыло ломает, словно оно состоит из тоненьких веточек, за ним ломается и живот, облепленный перьями, проминается плоть и всё её нутро, в стороны разлетаются палые листья.

Прекрасное лицо с безобразно-огромным клювом таращится в тёмные небеса. Клюв раскрылся, по его острой кромке тёмным потоком течёт дымящаяся жаром кровь.

Тодд содрогаясь всем телом вытащил молот из земли и пробитой насквозь туши, задрал его кверху, и с закрытыми глазами, сам обрушиваясь на землю, он ударил в последний раз.

Голова птицы с ошмётком груди, с торчащими из неё белёсыми кусками рёбер и позвоночника отлетела в сторону. В воздух поднялась пелена кружащихся тёмных перьев. Тодд лежал по плечи в небольшом земляном кратере, с ног до головы покрытый слоем потрохов вперемешку с осколками костей и перьев. Ноги его тряслись каким-то безумным танцем. Молот валялся в стороне. Уже не такой тяжёлый как мгновение назад.

Медленно, стараясь не перенапрягаться, Тодд запустил Рахи, и лечебные потоки заструились по его телу. Он перевернулся на спину, открыл глаза, и посмотрел на мрачное бардовое небо. Не было ни звёзд, ни месяца, должно быть луна где-то прячется там, в вышине, за тяжелеными тучами, покрывшими собой весь мир, как земля покрывает гроб мертвеца.

***

Спустя какое-то время.

Тодд сидит на опавшем дереве, и зубами отрывает кусочки плоти от здоровенного сочного ошмётка, на котором сбоку проглядывается мясистый сосок. На вкус Тодда еда была жирновата, сладковата, и совсем некстати с душком ели, как может пахнуть еловая шишка… совсем не аппетитно.

Но голод был столь силён, что Тодд продолжал грызть этот ещё тёплый сочный шмат. В общем и среднем, трапезой он был доволен.

***

Я стою посреди…

Я не знаю, как назвать то, что меня окружает. От дома здесь осталось очень мало. Лишь обломки стен, поросшие лозой и сизым мхом. Вокруг мёрзлая очень холодная земля, она хрустит под ногами ледяной листвой. Изо рта в небеса поднимаются клубы пара от моего дыхания. Но эти небеса серы и мертвы, они источают свет белёсый, не живой, не греют, лишь иногда исторгают из своей утробы сырой мерзкий снег, что тут же тает.

Местами виднеются небольшие сугробы, а местами их нет. Ветер сильный, и сдувает даже эти склизкие снежные комья.