И все-таки в этих мемуарах есть подробность, подтверждающая реальность встречи.

Как я уже отметила, записки Маргариты Смирновой имеют послесловие, написанное год спустя. В нем рассказывается, как в июне 1971 года она попала на посвященный Булгакову вечер в Театральном музее имени Бахрушина. Выступали многие, помнившие Булгакова, в том числе — артист М. М. Яншин. «И вот что значит артистическое перевоплощение, — пишет Маргарита Смирнова. — Представляете себе фигуру Яншина? Полная противоположность Булгакову. Но когда Яншин говорил о Булгакове, передавал какие-то его черты, он вдруг передернул плечами, сидя на стуле, повернулся быстро вполоборота, и я ясно увидела — вот он, Булгаков! Значит, и Яншин обратил внимание и запомнил манеру Булгакова быстро поворачиваться к собеседнику».

Вот это «вдруг передернул плечами» (в другом месте: «как-то слегка передернет плечами») — такое зримо булгаковское, что можно простить мемуаристке все прочие ее промашки. Любовь Евгеньевна не раз рассказывала мне: после всех издевательств критики в 1926–1929 годах, после страшного краха всех пьес в 1929-м, у Булгакова сделался — и остался навсегда — нервный тик: он передергивал левым плечом. Было к этому, по-видимому, какое-то предрасположение: с юных лет привычка держать левое плечо чуть выше, от этого часто левая рука в кармане… Это не был дефект сложения; Булгаков был хорошо сложен; это был дефект осанки…

И не противоречит действительности то, что разговор всё шел о Льве Толстом, который так интересовал Маргариту Петровну: Булгаков очень хорошо знал Толстого; в 1931–1932 году сделал инсценировку «Войны и мира»; любимый его друг Павел Сергеевич Попов был не только исследователем Толстого, но даже в какой-то степени свойственником — через свою жену Анну Ильиничну Толстую, внучку великого писателя…

Но особняк, ради которого мы собственно и начали этот экскурс в записки Маргариты Смирновой? Особняк, в котором жила Маргарита Петровна и который, по ее мнению, и есть «готический особняк» романа? Увы, увы…

…Новый знакомый проводил Маргариту Петровну к ее дому. На Арбате? Нет, совсем не на Арбате, а в одном из переулков Первой Мещанской. Она не разрешила ему войти в калитку, они попрощались на противоположной стороне улицы, но двор в открытую калитку ему был виден — по ее мнению, тот самый («один к одному»?), что описан в романе: «Маленький домик в садике… ведущем от калитки… Напротив, под забором, сирень, липа, клен…»

Опять липа и клен… Постойте, но ведь это описание домика мастера? Ну да, по мнению Маргариты Петровны, это все было вместе: сирень, липа, клен, подвальчик, в котором жил мастер, и квартира во втором этаже, где проживала Маргарита…

О том, что она живет во втором этаже, она своему новому знакомому, правда, не говорила, но… Соседка рассказывала ей: «Сидим во дворе на скамейке, приходил какой-то гражданин, не очень высокий, хорошо одет, ходил по двору, смотрел на окна, на подвал (подбирал, где бы поселить мастера? — Л. Я.). Потом подошел к сидящим на скамейке, спросил… Походил по двору, опять подошел, спросил, где именно живет…»

«Откуда же иначе он узнал, что я „занимала верх прекрасного особняка в саду“»? — пишет Маргарита Петровна, трогательно пропуская словечко весь. Пропуская, поскольку булгаковская Маргарита со своим мужем вдвоем занимала весь верх прекрасного особняка в саду, а Маргарита Петровна, сколько можно судить по ее запискам, жила с соседями и общей кухней.

Да, ни Арбата, ни готики, ни трехстворчатого окна, ни даже большой и роскошной (по советским меркам, конечно) квартиры… Что же остается? Только одно — второй этаж…

Как бесспорно воспринимается каждая деталь в романе «Мастер и Маргарита»: «Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду…» И трудно представить, как не сразу сложился у Булгакова этот верхний этаж.

Дело в том, что по первоначальному замыслу… По весьма прочному первоначальному замыслу, в 1932–1934 годах, во второй редакции романа, где собственно и возникает Маргарита, она живет отнюдь не в верхнем этаже. По первоначальному замыслу ее квартира располагается в первом этаже. Может быть, потому, что в высоком первом этаже добротного дома в Ржевском переулке (представьте себе, близ Арбата) жила генеральша и очаровательная женщина Елена Сергеевна Шиловская, будущая Булгакова.

А в верхнем этаже воображаемого «особняка» тогда, во второй редакции, помещался другой персонаж: «добрый знакомый» и очень скучный человек («скучный тип») Николай Иванович, тот самый, чью голову во второй редакции романа Маргарита накрывает розовыми панталонами, а в редакциях четвертой и далее — голубой рубашкой.

Как размещались жильцы прекрасного особняка в третьей редакции романа, неизвестно (соответствующие главы не сохранились), но уже в редакции четвертой Маргарита перемещена в верхний этаж, а Николай Иванович превращен в «нижнего жильца», теперь уже окончательно.

В каноническом тексте в главе 20-й: «Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка». И в главе 22-й: «Зарезать? — испуганно вскрикнула Маргарита. — Помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец».

Но зачем Булгаков сделал это решительное и существенное перемещение? И какую собственно роль в романе «Мастер и Маргарита» играет «нижний жилец» Николай Иванович?

Ну, версии в булгаковедении, как известно, имеются на все случаи жизни. Одна из самых занятных, притом получившая весьма большое распространение, — миф о Николае Ивановиче и его воображаемом прототипе.

Б. В. Соколов в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся «Булгаковской энциклопедии» (читатель простодушно верит, что если сочинение какого-нибудь литератора называется «Энциклопедией», то это и есть кладезь точнейших данных) нашел, что Николай Иванович в романе «Мастер и Маргарита» не что иное как «довольно злая», но весьма точная и вполне узнаваемая пародия на известного советского деятеля Н. И. Бухарина. В связи с чем в названной «Энциклопедии» помещена огромнейшая статья о Бухарине с изложением его социальных и политических взглядов в разные периоды жизни, всех перипетий его революционной и послереволюционной биографии, а также портрет.

Но позвольте! Почему непременно Бухарин?

А потому, поясняет Б. В. Соколов, что налицо необыкновенное внешнее сходство персонажа и его предполагаемого прототипа, особенно в одежде! И ссылается на запись от 23 апреля 1935 года в дневнике Е. С. Булгаковой.

На этой странице своего дневника Е. С., описывая пасхальный бал в американском посольстве, с тайной женской гордостью отмечает только что сшитый «черный костюм» Булгакова, свое вечернее платье, «исчерна-синее с бледно-розовыми цветами», и не без иронии — одежду некоторых советских деятелей, в частности: «Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной».

Заметили? В сюртуке. По мнению Б. В. Соколова, сосед Маргариты по особняку одет точно так же: «Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке …»

Не знаю, как вы, дорогой читатель, но я до сих пор не встречала человека, который полагал бы, что сюртук, то есть одежда всегда с рукавами («мужская двубортная одежда в талию с длинными полами». — С. И. Ожегов. Словарь русского языка), и жилетка, одежда всегда без рукавов («короткая мужская одежда без воротника и рукавов, поверх которой надевается пиджак, сюртук, фрак». — Там же), — одно и то же…

Но, по мнению Б. В. Соколова, еще убедительнее — полное совпадение имени-отчества Бухарина и персонажа из романа «Мастер и Маргарита»: Николай Иванович! Чрезвычайно редкое в России сочетание имени и отчества, не правда ли?

Тут как-то сразу приходит на ум известный рассказ А. Мариенгофа об актере Художественного театра Качалове — у которого, как известно, тоже было чрезвычайно редкое для России имя-отчество: Василий Иванович.

Однажды, рассказывает Мариенгоф, Василий Иванович Качалов услышал, что к нему обращается Бог: