Глаза отца блестят, и сквозь серые разводы проступает нечто более ослепительное, чем его горе, — нечто, очень похожее на любовь.

— Мне нужно многое принять. Я не жду, что мы сразу же вернемся к тому, что было, когда твоя мама была жива. Я хочу сделать эти первые шаги вместе с тобой. Я хочу быть в жизни моего чудесного сына.

Он хочет быть в моей жизни. Он хочет снова стать моим отцом. Шестнадцать лет я жил без его поддержки, шестнадцать лет мне приходилось заботиться о младшей сестре, ведя собственные сражения. Но мне больше не нужно бороться в одиночку. Я не должен довольствоваться минимумом.

Я чувствую вкус соли на губах, прежде чем осознаю, что плачу.

— Я был так потерян без тебя. Мы нуждались в тебе, а ты бросил нас. Откуда мне знать, что ты не уйдешь снова, когда станет трудно?

На его лице застыло разочарование.

— Я уже однажды совершил эту ошибку. Я больше не собираюсь поступать плохо с памятью твоей матери. Она бы хотела, чтобы мы снова стали семьей. Она была бы убита горем, узнав, что ее смерть разлучила нас, — объясняет он, шаг за шагом приближаясь ко мне.

У меня такое чувство, будто я только что совершил аварийную посадку без парашюта, который смягчил бы мое падение.

Я прочищаю горло от нервов, но мой голос все еще звучит слабо.

— Я очень скучаю по ней, папа. Я дал ей обещание сохранить семью, и я не справился. Я позволил своей гордости встать у меня на пути. Из-за моего решения Фэй выросла без отца, — говорю я.

Отец обнимает меня впервые с тех пор, как я был ребенком. Мое сердцебиение учащается до немыслимых пределов, и это так громко, что, я уверен, он слышит, как оно отдается в его собственной груди.

— Нет, Хейз. Ты ничего такого не сделал. Ты был ребенком. Не на тебе лежала ответственность за сохранение семьи. Это было моей обязанностью.

Какими бы утешительными ни были его объятия, по какой-то причине я отстраняюсь. Эта часть меня, отвечающая за самосохранение, пытается перенастроить мой мозг, а мое тело хочет переключиться в режим выживания. Я боюсь впустить его обратно. Это затронет не только меня, но и Фэй тоже.

Я сдерживаю волнение, пытаясь смахнуть слезы с глаз.

— Почему ты просто не объяснил причину своего ухода? Почему ты заставил нас чувствовать себя так, будто это мы были неправы?

— Мне было стыдно. Я должен был быть сильным ради вас. Я не мог… не мог признать, насколько я сломлен. Но как только я ушел от вас двоих, я понял, что это будет худшей ошибкой в моей жизни, — оправдывается он.

Я тру тыльной стороной ладони грудь, как будто это физически успокоит боль.

— Я хочу простить тебя, но…

— Это займет какое-то время, — заканчивает Ричард, кладя руку мне на плечо. — Я буду ждать твоего прощения вечно, Хейз. И если ты не хочешь видеть меня в своей жизни, знай, что я буду ждать твоего звонка, на случай, если я тебе понадоблюсь.

Все эмоции внутри меня зашкаливают. Я чувствую, что в нескольких секундах от того, чтобы развалиться на части, но вместо того, чтобы отрывать свое беспомощное тело от земли, теперь у меня есть отец, на которого я могу опереться.

ГЛАВА 28

(Почти) потерять и полюбить

Айрис

Я поспешила к дому, как только смогла. Мои руки не переставали дрожать на протяжении всей дороги. Я едва держу себя в руках после той потасовки во время игры. Это не похоже на обычную, повседневную стычку.

Ребята говорят, что с Хейзом все в порядке, но это не избавляет меня от хладнокровного страха. Нет, это только усугубляет его. То, что рассеченная губа не требует госпитализации, не означает, что он не испытывает боли от всех этих ударов.

От нервов у меня перехватывает дыхание, кровь в ушах перекрывает стук сердца. Голоса из гостиной доносятся до входа в дом, и я на нетвердых ногах бегу туда, где на диване сидит Хейз, прижимая к лицу пакет со льдом.

Мысли крутятся в голове, как вихрь, и я скольжу взглядом по крови, стекающей по его подбородку. На его челюсти уже образовался синяк. О, Боже. Не могу представить, как ему сейчас больно.

— Хейз! — Я стараюсь не обнимать его слишком крепко, но его руки не обхватывают меня так, как обычно.

Он морщится, неловко сдвигаясь, чтобы освободить место рядом с собой.

— Я в порядке, — говорит он, кладя покрасневшую руку мне на затылок, запуская пальцы в мои волосы. Обычно это действие успокаивает меня, но, похоже, оно никак не помогает справиться с моей паникой.

Ребята дают нам возможность поговорить наедине.

— Что там произошло? — шепчу я, прижимаясь лбом к его лбу, наши губы едва касаются друг друга.

— О, ну знаешь, обычные хоккейные штучки.

С ним все в порядке. Он не выглядит пострадавшим, как я думала, но я не могу взять свои эмоции под контроль. Слезы застилают глаза, и я сдерживаю громкий всхлип, который хочет нарушить тишину.

— Айрис, я в порядке, — повторяет он, в его глазах мелькает беспокойство.

Я не могу мыслить здраво. Я не могу видеть. Я не могу перевести дыхание. Голос Хейза звучит за миллион миль от меня, и беспокойство охватывает меня, словно я ничего не подозревающая муха, попавшая в шифоновый лабиринт паутины. Когда он протягивает руку, чтобы коснуться меня, я отшатываюсь от него.

— Что там на самом деле произошло? — спрашиваю я, но не уверена, что хочу услышать ответ.

— Этот мудак начал оскорблять тебя, и я просто вышел из себя.

Хейз подрался из-за меня?

— Нельзя позволять таким людям влиять на тебя. — Я беру влажную ткань и вытираю струйки крови с его костяшек. Он морщится от прикосновения, но не отстраняется.

Он говорит резким, как лезвие клинка, голосом.

— Когда речь идет о людях, которые мне дороги, я не собираюсь молчать.

В блеске его глаз есть что-то дикое, и это сочетается с предупреждающим рычанием в глубине его горла. Решив, что лучше не давить на него, я не говорю ему о том, что рассказал мой отец. Я знаю, что хоккей — жестокий вид спорта, но какая-то часть меня боялась, что сегодня я потеряю Хейза. Я не думаю, что переживу его потерю, и именно поэтому я решила проигнорировать жалкое предупреждение отца.

— Могу ли я что-нибудь сделать? — Я беспомощно смотрю на коробку с бинтами и бутылку с обезболивающим на журнальном столике.

— Просто будь здесь. Со мной.

Несмотря на то, что диван не такой широкий и удобный, как его кровать, нет нигде в мире места, где я бы предпочла быть в данный момент. Он морщится и освобождает для меня место. Я втискиваюсь в пространство, которое он выделил, нежно прижимаясь спиной к его груди.

— Спасибо, — вяло бормочет он, слегка прижимаясь ко мне.

— За что?

— За то, что осталась.

Судя по тихому сопению, вибрирующему в моем позвоночнике, я уверена, что Хейз уже отключился, поэтому последние слова я шепчу про себя.

— Я всегда буду рядом.

***

Лайла плюхается на диван рядом со мной, держа в руках ведерко с красными виноградными лозами из какого-то тайного запаса конфет, который, должно быть, она хранит у меня дома.

— Когда ты собираешься рассказать мне, с кем ты разговаривала? — Я хнычу, хватая кусочек лакрицы, прежде чем она одарит меня одним из своих взглядов Медузы Горгоны.

Она кривит бровь.

— Как ты думаешь, кто это?

Я кусаю красную виноградную лозу дольками в стиле Багз Банни.

— Гейдж?

— Слишком молод.

— Фостер?

— Слишком милый.

Я фыркаю от смеха.

— Слишком милый? Как кто-то может быть слишком милым?

Она прекращает жевать, что означает, что это очень серьезная тема.

— Ты же видела его. Он выглядит слишком невинно. Я бы уничтожила этого бедного мальчика.

На моем лице появляется выражение ужаса.

— Что, прости?

Лайла сбрасывает красную конфету с моей груди, отвращение плещется на ее лице.

— Не в этом смысле, извращенка. Я бы уничтожила его мозг, — уточняет она. — Превратила бы его в бабника с разбитым сердцем, которого пришлось бы заново исправлять.