Она, которая раньше была такой беззаботной, была прикована к инвалидному креслу и не могла ходить самостоятельно. Она похудела, стали видны её кости, и она была белой, как привидение, почти синей. Она, которая всегда была такой опрятной и аккуратной, была одета в старое платье, которое было ей слишком велико. Ей бы это не понравилось. Она нерешительно посмотрела на меня.

— Это Аякс. Твой сын, — сказал я ей, пытаясь казаться дружелюбным перед собственной матерью, потому что знал, что не обладаю талантом производить хорошее первое впечатление.

— Мне нужно забрать моего ребенка из школы. Я… — она всё так же улыбалась, заботливо и великодушно. — Я…я… — она искала слова и несколько долгих минут смотрела в пол. Когда её взгляд переместился на меня, она нахмурилась, один из её пальцев дернулся. — Кто ты? — спросила я.

— Две недели назад она напала на папу посреди ночи, приняв его за незнакомца, а теперь… — пробормотал Арчи. — Она не в состоянии передвигаться самостоятельно. Она даже не хочет ничего есть или пить.

— Аякс, — эхом раздался голос моего отца за моей спиной. Я обернулся, чтобы взглянуть на него. На самом деле он работал в саду, судя по перчаткам на нём, ботинкам и брюкам с карманами. Он сажал цветы. Сирень. Моя мама любит сирень. Ту, которую он держал в руке. — Я… Ты здесь, потому что ты Спектр, — он прочистил горло со своей обычной гордостью. — Ты можешь идти. Мы ничего не скажем СМИ. Со временем это пройдёт.

— Ты не на работе, — мой отец всегда работал. Я даже не узнал его. Если у нас с отцом и было что — то общее, так это стремление к совершенству в деталях, и прямо сейчас я впервые в жизни видел его с бородой, плохо выбритым, одетым не в своё обычное поло или модный костюм.

— Он ушел на пенсию, — продолжил Арчи. — Он проводит некоторое время с мамой, потому что она…

Вероятно, она скоро покинет этот мир.

Наш отец наконец понял, что это были последние минуты, которые ему осталось прожить со своей женой перед её смертью. Что — то обожгло моё сердце, как яд, распространяющийся с замедленной скоростью.

— Могу я поговорить с тобой, отец?

Он бросил взгляд на мою мать, затем на меня и кивнул в знак согласия. Мы направились на веранду рядом с садом, чтобы продолжить обсуждение.

— Я знаю, что у нас не самые лучшие отношения, — я помолчал. — Я скоро уезжаю.

— Ты знаешь… — он нахмурил брови, его взгляд остановился на своём саде. — Я так многого ожидал от тебя, Аякс. Я всегда был строг с тобой, потому что хотел лучшего для тебя и твоего брата. Я не хотел быть добрым, потому что знал, что жизнь — это ад. Я сделал тебя сильным и таким мужчиной, которым ты являешься сегодня. Я дал тебе всё, чтобы ты преуспел в жизни, чтобы у тебя было то, чего не было у меня.

— Ты это сделал, — сказал я. — И мы похожи больше, чем я хотел бы признать. Я оттолкнул Арчи, потому что думал, что так для него будет лучше. Я отгородился от эмоций и сосредоточился на работе и достижениях, потому что мог это контролировать. Как и ты, я создал себя сам, отрекшись от собственного отца. И в конце концов, мы оба облажались и остались наедине со своими ошибками.

— Я совсем не такой, как ты, — выплюнул Леон. — Если бы я был на твоём месте, я бы сделал гораздо больше и не тратил его на искусство. У тебя было всё, Аякс. Ты был умен и талантлив, и ты бросил всё ради…

— Ради моей мечты, отец. Тот образ меня, каким ты хотел меня видеть, это не я. Этого никогда не было, — я напрягся. — Я не спасаю жизни, как ты и Арчи, но я помогаю увековечить воспоминания и заставить других чувствовать, и это, папа, это подарок.

Он издал лёгкий, мрачный, издевательский смешок.

— Ты никогда ничего не чувствовал, Аякс.

— Я чувствовал. Всё. Я просто никогда не выражал это. Я никогда не умел делиться своими эмоциями. Точно так же, как ты испытываешь чувства к маме, и всё же ты всё ещё притворяешься, что ты сильнее своих чувств, но это не так. В прошлый раз ты спросил меня, что такое боль; теперь я знаю. Это как удар ножом. Боль, которая не проходит. Осколок у меня в животе. Ты не можешь заснуть. Ты чувствуешь, что тебя тошнит. В мире так холодно, что даже дышать мучительно, когда тебе больно.

То, что я был на грани потери Авроры, научило меня боли. Разбитому сердцу. Любви.

— Я не могу принять тебя таким, какой ты есть, — он сжал губы вместе, по — прежнему не смотря на меня. — Ты остаешься моим самым большим разочарованием.

Я кивнул. Он никогда не изменится.

— И что ты почувствовал, когда узнал, что я Спектр? Что ты сделал первым делом? Если ты когда — нибудь испытывал ко мне хоть каплю любви, ты скажешь мне.

Он подумал и сделал глубокий вдох, скрывая все черты своего лица.

— Я улыбнулся.

Он улыбнулся.

Это значило всё.

Я заставила его почувствовать. Возможно, мы никогда не сойдемся во взглядах и мы никогда не наладим отношения, но я знал, что в глубине души в его сердце осталась любовь ко мне.

— Я собираюсь повидаться с мамой, а потом уйду, — я прохрустел костяшками пальцев. — Я уверен, ей нравится, что ты сажаешь её любимые цветы.

Его взгляд задержался на сирени вокруг.

— Когда она всё ещё была в себе, она сказала мне, что не хотела умирать в больнице. Она сказала, что хочет быть окруженной своей семьей в своём доме, как цветок, распускающийся в своей среде обитания. Я просто отдаю ей дань уважения, — он пытался вести себя бездушно. — Я бессилен.

— Ты не бессилен. Возможно, иногда ты был жесток по отношению ко мне и Арчи, но ты никогда не был бессильным, — Аврора, вероятно, сказала бы, что он был злодеем, который делал неправильный выбор, но глубоко внутри у него было доброе сердце. — Ты делаешь всё возможное, чтобы создать воспоминания, которые ты будешь помнить. Ты заставляешь её жить через себя.

Я достал из кармана пиджака карманные часы и положил их на столик на веранде, рядом с отцом.

— Твои часы. Я украл их в тот день, когда ушел.

Глаза моего отца при виде карманных часов расширились вдвое, как будто он увидел привидение из прошлого.

— Прошло много лет…Я думал, что потерял их, — он взял их, словно это был слабый щенок, и даже тогда мой отец не проявил бы такой заботы, как сейчас. — Я конфисковал их у тебя, когда ты был ребенком. Я боялся, что ты их сломаешь.

— Я помню, — это была одна из причин, почему я украл их. Это была самая дорогая вещь для него. Дошло до того, что каждый раз, когда я осмеливался взять их в руки, он давал мне пощечину, и мне приходилось оставаться в подвале, чтобы сдать тесты на сто процентов, иначе я бы не вышел. — Ты сказал, что я никогда их не заслужу.

— Твоя мать подарила мне их тридцать лет назад, чтобы отпраздновать свою беременность.

Я нахмурил брови. Тридцать лет назад. Я тогда ещё не родился.

— Она сказала, что это символизировало грядущие годы счастья, — продолжил рассказ Леон. — У неё был выкидыш. Твой брат, Ахилл, так и не родился. Она никогда не смогла бы смириться с потерей твоего брата — вот почему я сделал всё, что мог, чтобы ты и твой брат не были слабыми. Мы никогда не говорили вам об этом, но эти часы были единственной вещью, которая у нас от него осталась.

Моя челюсть сжалась, и я сжал кулаки. У меня был брат. Ещё один. Вот почему у моего отца было суровое сердце. Для человека, посвятившего свою жизнь спасению человеческих жизней, он не смог спасти того, кого когда — то любил.

— Прости, — я развернулся, готовая сделать шаг прочь от прошлого.

— Оставь часы себе, — отец протянул мне карманные часы, всё ещё стоя ко мне спиной. Как только я схватил их, он продолжил. — Некоторое время назад твоя мать оставила для тебя письмо. Оно в твоей старой комнате. Я не открывал его.

Это был мой последний разговор с ним, и я направился за письмом. Спустившись вниз, я вернулся к матери, которая неподвижно стояла лицом к окну с отсутствующим взглядом. Я опустился на колени рядом с ней.

— Мам, я собираюсь показать тебе твою сирень, и мы поговорим, хорошо?