— Нет, — просто сказал он посреди нескольких секунд молчания, которые я ему дала. — Той ночью ты узнала меня таким, какой я есть, а не таким… — он понизил голос. — Когда я Спектр. Неужели я такой плохой парень, раз показал тебе, кто я под маской, чтобы ты дала мне честный шанс, прежде чем возненавидеть меня?

— Ты не заслуживаешь ни единого шанса, Ая— Спектр.

— Давай зайдем внутрь, чтобы поговорить и…

— Великий Спектр привык получать всё, что он хочет, верно? — прошипела я.

Он перевел взгляд на старую бабушку, принимающую солнечные ванны на своем балконе на крыше, очень далеко. Мне пришлось прищуриться, чтобы заметить её. Без сомнения, она не могла нас видеть.

— Я был бы признателен, если бы ты не выкрикивала моё имя на всеобщее обозрение, — процедил Спектр сквозь стиснутые зубы.

Он имел в виду всех, но пляж напротив его дома был частным, а соседей почти никого не было. Этот придурок, вероятно, никогда не жил в квартире, где слышно, что смотрят твои соседи, и их ежедневные ссоры.

— Точно, потому что ты защищаешь свою частную жизнь с помощью соглашения о неразглашении, но не частную жизнь других. Как эгоистично с твоей стороны, — я прищурилась, смотря на него, и пошла обратно в сады, чтобы убраться отсюда ко всем чертям.

— Аврора, я знаю, что ты злишься, но ты должна прекратить оскорблять меня.

Спектр последовал за мной, и посреди сада я обернулась и резко замахала руками, чуть не сбив пчелу, которая собиралась полакомиться цветами.

— Почему, Спектр? Потому что это ранит твои чувства? О, подожди, у тебя, наверное, их нет, судя по…

Дерьмо.

Вода окатила нас, забрызгав, и через мгновение мы промокли с головы до ног. Включился автоматический полив. Руками я убрала воду, закрывавшую мне обзор, и была очень благодарна, что моя черная подводка была водонепроницаемой.

— Это просто моя удача, — я забыла добавить, что мой укороченный топ был белым, а лифчик синим? На данный момент я с таким же успехом могу сдаться белым акулам.

— Пойдем в дом, чтобы обсохнуть, — предложил он своим отчужденным тоном, сохраняя самообладание, как будто мы не стояли, как два идиота, посреди струй воды. Он должен был быть таким же нелепым, как и я, но его поведение не кричало о смущении, как моё.

— Нет, я высохну на солнце, — или в его отсутствии. В любом случае, я не хотела давать ни ему, ни воде право смыть мой огонь.

— Аврора, — и тут моё имя сорвалось с его губ горячим, отчаянным стоном. — Я знаю, тебе нравится мокнуть.

Чёрт возьми, он вспомнил наш неловкий разговор.

— Но я предлагаю тебе шанс вытереться досуха и пачкать мой аккуратный дом сколько угодно, и что — то подсказывает мне, что тебе бы это очень понравилось. Там есть бесплатная еда.

В его словах был смысл. Два очка. Водитель уехал, и я была заперта с ним в этом аду, вероятно, на час или около того. Я вздернула подбородок и, не найдя решения, признала:

— Прекрасно, но ты впустил дьявола в свой дом, не удивляйся результату. Это ни в коем случае не означает, что я принимаю контракт. Мне нужны ответы.

Как только его входная дверь была открыта, я заметила белые каменные статуи у длинного коридора у входа. Внутри его дома было пусто, с несколькими коробками сбоку, как будто он либо въезжал, либо выезжал. Огромные белые стены и большие окна пропускали солнечный свет. Дом был убрана до минимума, и в ней была только необходимая мебель. Мраморный пол был покрыт глянцевым лаком, и я уставилась на свои грязные туфли.

— У тебя есть уборщица?

— Нет, — Спектр произнес ответ из — за моей спины, которого я ждала.

— Хорошо, — я вошла в его особняк в ботинках, устроив беспорядок — чего я обычно никогда бы не сделала, но мои нервы были на пределе. Любопытный взгляд Спектра упал на меня.

— Тебе придется сделать гораздо больше, если ты хочешь вывести меня из себя. По крайней мере, для меня это не что иное, как развлечение.

Я поджала губы, и на это он нахмурился.

глава 8

Если бы глаза могли убивать, глаза Авроры убили бы чёрную рубашку, которую я держал в руках. Её пальцы нетерпеливо постукивали по краю бежевого дивана, на котором она сидела, а ноги были враждебно скрещены.

— Что у тебя в руке? — её бровь слегка приподнялась. — Ты действительно считаешь, что я надену твою рубашку?

Очевидно, что нет. То, что она приняла мой фен и полотенце, уже было неожиданностью. Я поправил манжеты чернильно — чёрной рубашки, в которую переоделся после инцидента с разбрызгивателем, и сел на стул напротив неё.

— Нет, я думал, тебе будет приятно разорвать её на кусочки. Это, безусловно, моя любимая, — я продемонстрировал тот же сарказм, что и она.

— Тогда, конечно, я возьму её, — она наклонилась вперёд, схватила злополучную рубашку, о которой шла речь, и с презрением оглядела её. — Ничего особенного. Она чёрная, как и та, что на тебе. Держу пари, ты из тех помешанных на контроле, кто сортирует рубашки по цветам в шкафу?

— По оттенкам, ты имеешь в виду. От цвета воронова крыла до цвета белой слоновой кости.

Всегда в одном и том же порядке.

Она прищурилась, смотря на меня, как будто я был гипотезой Коллатца³, прежде чем сосредоточиться на тостах на прозрачном кофейном столике — одном из немногих предметов мебели, оставшихся в этом месте.

— Это такой же тост, что и на открытии галереи, на которое я ходила с Аяксом.

Она имела в виду меня, но я подумал, что она имела в виду кого — то другого. Кого — то, достойного её памяти.

— Они тебе понравились, — я закинула ногу на колено и приготовился к ее новому потоку слов, который должен последовать через три, два…

— Грустная девушка, — бросила она, сопротивляясь еде с новой силой, которая удивила меня. — Ты был одним из студентов Бернарда Дюпон — Бриллака семь лет назад. Там ты меня и увидел. В Les Beaux Arts, где я изображала музу.

Она сцепила свои тонкие пальцы вместе.

— Да, — у меня никогда не было намерения лгать ей. Я был на её стороне; просто она ещё не знала этого.

— Я не понимаю, — она покачала головой, её голос слегка дрогнул. — Я никогда не видела тебя на занятиях.

— Ты не помнишь, — это была единственная подсказка, которую я мог ей дать. В течение трех недель я видел только её и длинные платья, которые она надевала на занятия.

И она ни разу не взглянула в мою сторону.

Она была частью моего холста, но я был сторонним наблюдателем, рисуя картину.

— Это не имеет значения. А потом ты последовал за мной в тот день на мосту для чего? Произвести впечатление на своих друзей — художников тем, что странная девушка плакала? — я позволил ей предположить это. — Только не говори мне, что Август послал тебя в тот вечер в качестве какой — то дурацкой шутки!

Август. Презренный человек.

— Дурацкой шутки?

— Да, тот, кто порвал со мной на следующий день после того, как моя жизнь развалилась, потому что был влюблен в слишком идеальную Виолетту.

Я сдвинул брови. Она казалась взбешенной.

— В тот день, который ты так любезно проиллюстрировал миру, — закончила она, выплевывая свой яд. — В любом случае, я искала твою фамилию, Клемонте. Неудивительно, что тебе пришлось нелегко в замке в центре Франции.

Она не понимала, о чём говорит.

— Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что родился в семье Клемонте? — я оставался спокойным, не имея никакого желания раскрывать какую — либо часть тех лет.

— Ты прав, — задумчиво произнесла она. — Мне не следовало этого говорить. Это было не по теме и в значительной степени бестактно.

— Это было извинение?

Она стрельнула в меня глазами.

— Ты единственный, кто должен принести мне бесчисленные извинения. Не смей надеяться на это, или ты умрешь, ожидая этого.