— Как я уже говорил тебе, я могу быть очень терпеливым, и у меня нет проблем с извинениями за то, что я скрыл от тебя свою личность.
— Мне нужно знать, почему ты нарисовал меня. Почему я?
Я хрустнул костяшками пальцев.
— На мостике ты казалась бурной и душевной…
— Нет, моё сердце было разбито и мне было грустно, Спектр. И вдобавок ко всему, ты высмеиваешь мои страдания чрезмерными словами.
Я не мог понять, что такого оскорбительного я сказал. Это была правда— почему она думает, что я смеюсь над ней?
Мир был пуст в сероватых монотонных цветах. Без вдохновения.
Но она была жизнью. Её воплощением. Радугой эмоций.
— Тебе удалось воплотить эмоции, которые некоторые люди не в состоянии выплеснуть, — я всё обдумал. — И я знал, что такие чистые и ранимые эмоции коснутся всего мира. Я изобразил не твою слабость, а твою силу.
У неё задрожал подбородок, но она оставалась гордой, как будто глыба льда сдерживала бушующий внутри неё поток.
— Зачем я на самом деле здесь? Ты хочешь произвести на меня впечатление роскошью, чтобы я приняла твой контракт?
— Ты сказала, что хочешь побыть у океана.
Её глаза увеличились вдвое.
— Я не понимаю.
— Чтобы черпать вдохновение, — добавил я. = Ты сказала, что хочешь побыть на пляже. Это моё рабочее место. Я хотел показать тебе свою студию и надеялся, что ты черпнешь вдохновения, поскольку тебе его не хватает.
— Способ втереть это мне в лицо, — она прикусила внутреннюю сторону своей щеки. — Ты, конечно, не на пике своей цветущей, но короткой карьеры. Ты читал, что пишут о тебе во всех газетах?
— Я не опускаюсь до того, чтобы обращать внимание на критику. Особенно на неконструктивную.
— Ты не можешь притворяться, что это не причиняет тебе боли, — подтвердила она, как будто могла чувствовать ко мне то, чего не чувствовал я. Затем она встала, скрестив руки на груди. — Тогда покажи мне свою студию, даже если я готова поспорить, что она пуста, судя по тому, что ты ничего не смог нарисовать за шесть месяцев.
Итак, она шпионила за мной.
Она, вероятно, нашла несколько лестных статей, объявляющих о конце моей карьеры, если я не найду себя заново с помощью чего — то совершенно нового. Мои старые работы были определены как “дежавю" и слишком жуткие для публики. И теперь я стал ещё более ужасным, чем обычно, неспособным создать что — либо такое, что могло бы увидеть дневной свет.
— Следуй за мной.
Не то чтобы я оставил ей выбор, когда дошел до конца коридора и отпер дверь, ведущую в мою студию, моя рука, тем не менее, оставалась пригвожденной к ручке, как будто я был вынужден привести монстра в свой дом.
Я понял, что это ужасная идея, с того самого момента, когда мой мозг попытался смешать оттенки, чтобы точно воспроизвести цвет её губ. Это заняло бы у меня самое большее час, если бы клетки моего мозга, о которых идет речь, не были загипнотизированы угадыванием их вкуса, оставляя меня с растущим разочарованием между ног. От её едва уловимого прикосновения у меня несколько дней мурашки бегали по коже. Если бы она вошла в мою студию, то осталась бы здесь. По крайней мере, память о ней осталась бы. Идея, по которой я не мог сказать, была она приятной или нет.
— Что ты делаешь? — она сильно нахмурилась. — Это как будто ты увидел призрака, который не хочет оставлять тебя в покое.
— Ну, может быть, так оно и есть, — за исключением того факта, что она не была призраком, и я нуждался в ней.
— Отлично. Похоже, мы с призраком станем отличными друзьями, — она распахнула дверь и прокралась в мою студию.
Поехали.
— Ладно, она огромная. Сколько тебе нужно мольбертов? У тебя их штук десять? Я вижу сломанные холсты, столы как у архитекторов, с грубыми, незаконченными эскизами. Честно говоря, это больше похоже на рабочее место4, если бы не большие окна… — она ни с того ни с сего рассмеялась. — Здесь беспорядок. Кто бы мог подумать, что ты такой неряшливый? Я принимала тебя за робота, неспособного на эмоции.
У меня дернулось адамово яблоко, когда она вошла в середину моего “беспорядка”, как она это описала. Её взгляд был прикован к картинам, висевшим на стенах.
— Грустной девушки здесь нет.
— Она всё ещё на выставке, — и я бы не рискнул столкнуть Аврору лицом к лицу с моей картиной, иначе она превратила бы её в пепел, а вместе с ней и мою карьеру.
Она не стала развивать эту тему дальше.
— Ты ознакомился с моими условиями?
— Да. У тебя будет право принимать решения, и никаких… — мой взгляд переместился на неё, и у меня заныла челюсть при одной мысли о… — наготы.
Её нагота, если быть точным. Очень тревожная мысль, которая, вероятно, сократит мой график сна на ближайшие недели.
— Верно, — она сглотнула и перевела взгляд на мои незавершенные работы. — Могу добавить, всё, что ты сделал в последнее время, довольно мрачно.
Её взгляд остановился на портрете мужчины, который я нарисовал кисточкой для подводки. Как и на всех моих картинах, за исключением "Грустной девушки", его личность не была заметна. В большинстве случаев это была игра на контрасте, но на этот раз его глаза и лоб были скрыты беспорядочными морщинами. Потекли слезы, и тихий рев сорвался с его губ. Виден был только один из его кровоточащих кулаков, поражающих невидимого врага. Может быть, она была права.
— Тебе это не нравится? — как будто её отзыв имел для меня какое — то значение. Мне должно было быть всё равно. Мне всё равно. Мне было бы всё равно.
— Это выбивает из колеи, — она сосредоточилась на изображении, прищурившись. — Это похоже на то, когда ты злишься и хочешь кричать изо всех сил, но ты просто молчишь во время спора, потому что знаешь, что это бессмысленно. Линии образуют какие — то облака, кружащиеся, как будто его мозг взрывается потоком эмоций, пожирая человека заживо. Это похоже на пустоту. Пустота, — она моргнула, снова становясь прежней бурной личностью. — Но дело не в этом. Это всё ещё мрачно и даже болезненно”.
Мрачно. Болезненно. Все эти слова были негативными.
— Вот почему ты здесь, чтобы скрасить время и наполнить мои дни твоим солнечным темпераментом, — я продемонстрировал тот же сарказм, что и она.
— Твои дни? — её громкий голос эхом разнесся по комнате. — Сколько времени потребуется, чтобы написать одну картину?
— Столько, сколько потребуется, и я никогда не подразумевал, что это будет картина. Я бы, наверное, сделал только твой набросок. Это было бы быстрее и правдоподобнее, — моя тень накрыла её, когда я навис над ней. — Я хочу, чтобы ты была моей музой. У меня крайний срок через месяц, так что у нас есть месяц. Мы можем закончить раньше, если ты меня вдохновишь.
— Если я вдохновляю тебя? — закричала она. — Ты видел меня? Я пытаюсь быть полной противоположностью тому кошмару, который ты рисуешь! Если ты ждешь, что я снова заплачу, я…
— Я не хочу. Ты нужна мне, потому что ты… — я подыскивал нужные слова. — Ты моя полная противоположность. Мне дали возможность в сжатые сроки, но для этого мне нужно нарисовать что — то "более счастливое" и в большей степени в твоём обнадеживающем духе. Мне нужно заново найти себя, как ты, должно быть, где — то читала.
Возможность, от которой я отказывался в течение месяцев, несмотря на жалобы Эрика, пока не встретил её снова.
— По — твоему, я выгляжу счастливой? Я хочу убить тебя, Спектр! Я не тот цветущий человек, который тебе нужен! — она истерично замахала руками. — К тому же, ты уже в значительной степени вдохновлен на выставку в замке с привидениями.
— Мне нужно увидеть мир через тебя, — сказал я. — Моё искусство приходит в упадок. Если присмотреться, половина полотен испорчена. Я месяцами не мог нарисовать ничего приличного, а ты — полная противоположность прозрачности и скуке. Вот почему ты здесь — чтобы стимулировать мой творческий интеллект.
— Творческий интеллект? Вот как ты определяешь вдохновение? Это не то, что ты можешь контролировать, и не набор навыков. Это исходит от твоего холодного делового сердца, Аякс, — это был первый раз, когда она назвала меня по имени. — Итак, ты хочешь сказать, что я застряла с тjбой на месяц, где ты будешь делать мои наброски, пока твой “творческий интеллект” не решит сотрудничать?
