Какое-то время Эммануэль молчит, будто и не слышит моего вопроса.
— Как всегда, ты строишь очень смелые умозаключения, моя дорогая, — наконец хмыкает он не без удовольствия. — Мой отец, как бы сказать помягче, не был хорошим человеком. И он не смог бы купить за все свои деньги чистую совесть и другое прошлое. Я уверен, что он был причастен к смерти моей матери. Но у меня нет доказательств. К тому же, даже если бы я и смог доказать его вину, этот ублюдок все равно бы избежал наказания. Я уже говорил тебе — такие, как мы, в тюрьме не сидят, — Эммануэль произносит свою речь на одном дыхании, и я ощущаю плохо скрываемую боль в его словах. — Фредерик Лорэн питал особую слабость к тому, чтобы лишать людей любой надежды на счастье, он как демон подпитывался страданиями других. Он бы никогда не лишил себя очередной возможности отнять у меня самое дорогое в моей жизни.
Эммануэль смотрит на меня, и я понимаю его красноречивый взгляд без лишних слов. Я сглатываю.
— Я никогда, никогда не лишал жизни ни в чем не повинного человека, — внезапно произносит Эммануэль, видимо, сам не ожидая от себя подобных откровений.
— То есть, вы причинили вред еще кому-то? — странно высоким голосом спрашиваю я.
От напряжения из моей руки выскальзывает вилка, которую я, оказывается, все это время сжимаю в руке. Она звонко падает на пол, и мы оба вздрагиваем, то ли от громкого звука, то ли от моего вопроса. Эммануэль не отрывает от меня свой взгляд.
— Скажем так, возможно, я когда-то и был причастен к некоторым конфликтам с несколькими индивидуумами, но ни один из них, поверь мне, не был достоин твоей жалости и слез, — отвечает он слишком спокойно.
Его выдают глаза, которые сейчас горят ярко-голубым пламенем. Я также замечаю, что, сознательно или нет, Эммануэль очень аккуратно подбирает слова, видимо, чтобы не ввести меня в окончательный ступор.
— Ты меня что, допрашиваешь? В следователи подалась? — к нему будто возвращается хорошее настроение.
Я чувствую, что моим легким не хватает воздуха, и поэтому я начинаю прерывисто дышать. Интересно, выйду ли я когда-нибудь из этого шокового состояния?
— Вы мучили в детстве животных? — я невольно вспоминаю главного героя сериала «Декстер».
Эммануэль расплывается в улыбке, и от этого его глаза щурятся. Его явно веселит мой допрос.
— Нет, я никогда не мучил животных. Я очень люблю и кошек, и собак. В детстве у меня было несколько домашних питомцев. И я рыдал, когда они умерли. От старости, — своевременно добавляет он. — Ну как, получается составить мой психологический портрет? — подмигивает он мне.
«Пока что нет, но я быстро учусь», — отвечаю я про себя на его ироничный вопрос.
— Эммануэль, — медленно произношу я его имя, оттягивая неизбежное, — вы причастны к смерти тех троих девушек из Гарварда? — я прихожу в ужас даже от упоминания этих преступлений и зачем-то уточняю, — которых нашли задушенными.
Глаза Эммануэля округляются, и я вижу в них некоторую растерянность.
— Разумеется, нет, — медленно проговаривает Эммануэль таким тоном, от которого мне становится еще больше не по себе, хотя от его слов я и испытываю некоторое облегчение, — я никогда в жизни не причинил и не причиню вред женщине или ребенку. За кого ты меня принимаешь? — он опускает взгляд на свои руки. — Совсем другое дело — мужчины. Мы, мужчины, исторически воюем друг с другом на протяжении веков. Охота и убийство — в нашей крови.
Эммануэль вновь смотрит на меня, и мне становится понятно — несмотря на то, что он не оправдывает свои поступки, он все же и не считает их необоснованными.
— Я отлично понимаю, как это все выглядит в твоих глазах, — Эммануэль не отрывает от меня свой гипнотизирующий взгляд, — но ты пойми, я никогда бы не навредил невиновному человеку, — он все еще целенаправленно избегает употребления слов, которые могут меня шокировать.
— Но тебе абсолютно нечего бояться. Меня бросает в ужас даже от одной мысли, что с тобой может что-то случиться, — признается он. — Мой самый большой страх в жизни — это потерять тебя. И мне абсолютно осточертело притворяться.
За сегодня я, несомненно, исчерпала весь запас удивления, выделенного мне при рождении на долгие годы.
Эммануэль опять подходит ко мне, но на это раз делает это осторожно, медленно, скорее всего, чтобы не напугать меня окончательно. Слишком поздно — мое сердце разбито на тысячи осколков. Эммануэль, разумеется, замечает мою душевную боль, которая наверняка отражается на моем лице.
— У меня к тебе есть деловое предложение, — Эммануэль мрачно смотрит на меня. — Если ты почувствуешь себя от этого лучше, тогда выдай меня, — в смятении я непонимающе смотрю на него с немым вопросом в глазах. — В знак доброй воли и в качестве доказательства моих глубоких чувств к тебе я пройду через все допросы и унижения судебной системы. Пусть меня подозревают и расследуют все, что они захотят — эти болваны никогда ничего не найдут, я тебе это обещаю. В итоге я выйду на свободу, чего бы мне это ни стоило, — на мгновение он устремляет свой взгляд куда-то в сторону. — Скорее всего, я потеряю свою карьеру и вряд ли уже найду работу в научной сфере — ни один университет в мире не захочет связываться с подозреваемым в убийствах, — когда он сам произносит это самое слово, меня будто пронзает током. — Но я смиренно пройду через весь этот кошмар, если это убедит тебя в подлинности моих чувств и намерений, — грустная улыбка скользит по его лицу, и у меня сжимается сердце. — Проще говоря, в твоих руках все козыри и вся власть надо мной. Одно твое слово — и ты меня спасешь или уничтожишь. Я знаю, что прошу слишком многого. И отдаю себе отчет в том, что ты заслуживаешь намного большего, — он берет мою руку в свои руки и бережно гладит ее пальцами. — Но я клянусь тебе, что сделаю тебя самой счастливой на свете, я буду беречь тебя от всего, весь мир будет у твоих ног, — видя испуг в моих глазах, он заходит еще дальше. — Чего ты хочешь? Скажи мне, чего ты хочешь, и я тебе это дам. Деньги, карьера, любовь, семья? Считай, что у тебя все это уже есть. Прошу тебя, не мучай меня больше.
Сердце в моей груди мечется, как пойманная в силок птица. Мои мечты и планы никогда не простирались дальше моих научных проектов, квартирки рядом с университетом и домашних животных. Может, та моя жизнь была бы счастливее? Я никогда не узнаю об этом.
Его пристальный взгляд как будто вгрызается в самую мою суть. Как может один единственный человек выкачать весь кислород из комнаты и одновременно вернуть меня к жизни одним только своим обещанием?
Не переставая смотреть мне в глаза, Эммануэль подносит мою руку к своим губам и нежно целует. По моей спине пробегает холодок, и с губ срывается тихий стон. Я чувствую, как одно его прикосновение и этот загадочный взгляд уносят меня прочь с этой бренной земли, которая уже и так привычно уходит у меня из-под ног. Мне кажется, что моя душа готова покинуть тело.
— У меня есть условие, — вдруг говорю я и сама вздрагиваю от неожиданности, слыша свой голос. Я беру себя в руки, пока окончательно не потеряла рассудок и самообладание из-за гипнотических способностей Эммануэля. Иногда мне кажется, что он может управлять моими мыслями.
— И каково же твое условие? — Эммануэль приятно улыбается мне, но я ощущаю, как напрягаются его руки, в которых все еще лежит моя рука.
— Я хочу, чтобы вы перестали… делать то, что делаете. И никогда-никогда больше не совершали никаких преступлений, вне зависимости от того, какие бы злодеяния совершил или не совершил …, — я мешкаю, — хм… субъект, потому что это самосуд, и это неправильно. Вы берете на душу величайший, непростительный грех. Это мое единственное условие, и оно не обсуждается, — разом произношу я и понимаю, что какое-то время вообще не дышала. Я резко вдыхаю, и это получается очень громко.
— И ты принесешь себя в жертву чудовищу, только чтобы оно…, — он медлит, — никогда больше не совершило непростительного греха? — повторяет он за мной, и дарит мне свою печальную улыбку. — Так не пойдет. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты слишком плохого мнения обо мне, если думаешь, что я разрешу тебе жертвовать собой. Не родился еще ни один человек, ради которого ты должна была бы страдать. Мне плевать, если весь мир будет в огне, и я сгорю вместе с ним. Но только не ты. Нет, ты будешь жить.
