Я демонстративно закатываю глаза — даже в такой ситуации он действует мне на нервы. Эммануэль замечает мою реакцию и, даже не пытаясь скрыть своего превосходства, нагло подмигивает мне. Постепенно мое сознание снова оставляет меня. Последнее, что я вижу, это не отрывающиеся от меня и улыбающиеся мне ярко-голубые глаза. Я проваливаюсь в этот ярко-голубой колодец все глубже и глубже, и больше ничего для меня не имеет значения.

Как бы мне уже изрядно ни надоело быть «девицей в беде», но я не могу пожаловаться на то, как мне везет, что Эммануэль всегда оказывается в нужном месте. Когда я в очередной раз просыпаюсь, я тянусь к своим наручным часам, которые лежат на тумбе рядом с кроватью — в больнице с меня сняли все, и сейчас на мне только больничная рубашка. Час дня! К моему невероятному облегчению, чувствую я себя намного лучше: голова и горло болят уже не так сильно. Про себя я даже благодарю Эммануэля за то, что настоял на моем сне, но вслух я ни за что в этом не признаюсь.

Как только я погружаюсь в воспоминания о прошлом вечере, в палату входит Эммануэль, в его руках кофе и пончики, которые он любезно оставляет на моей тумбе. Мое сердце незамедлительно пускается в привычный пляс, и я благодарю Бога за то, что Эммануэль не может слышать мысли.

К моему огорчению, Эммануэль переоделся и выглядит, как всегда, чертовски привлекательно в белоснежной выглаженной рубашке с коротким рукавом и синих джинсах. Я же не умывалась и не принимала душ со вчерашнего утра, не причесывалась со вчерашнего дня и даже не видела себя в зеркале.

Я шумно сглатываю и пытаюсь присесть, но от долгого лежания все мое тело затекло.

— Как долго я спала? — решаю я нарушить молчание.

Я с радостью отмечаю, что хоть мой голос и хриплый, но говорить мне уже не так больно.

— И тебе доброе утро! — Эммануэль бросает на меня озорной взгляд, он явно в приподнятом настроении. — Ты проспала шестнадцать часов и выглядишь уже намного лучше. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, спасибо. Но я бы хотела отсюда уйти, — добавляю я чересчур быстро.

Реакция Эммануэля не заставляет себя долго ждать. И он смеется в голос так заразительно, что я непроизвольно улыбаюсь.

— Надо же. Я думал, всем нравятся больницы, — расплывается он в улыбке. — С этим, к сожалению, я помочь тебе ничем не смогу. Врачи сами решат, когда тебе можно будет уйти домой.

От слова «дом» по моей коже пробегают мурашки, самое последнее, чего я сейчас хочу — это оказаться дома одной.

— Где… что случилось с Рустерхольцем? — все же решаюсь я задать самый волнующий меня вопрос.

И в тот же момент жалею о том, что спросила. Эммануэль меняется в лице, и от бывшего веселья не остаётся и следа. Я ощущаю, как накаляется между нами воздух. Я вижу, как под рубашкой Эммануэля напрягается каждый мускул, и его взгляд из приветливого становится непроницаемым.

— Тебе не надо о нем больше беспокоиться. Он теперь моя проблема, — в его глазах блестит холодный огонь. В любой другой момент такая реакция Лорэна вызвала бы во мне паническую атаку, но только не сегодня.

— Он что… То есть, его не схватили? Он что, убежал? — я чувствую, как меня начинает бить крупная дрожь. От одной только мысли, что это чудовище бродит где-то рядом, меня охватывает озноб.

Видя мою реакцию на свои слова, Эммануэль приближается ко мне с явным намерением успокоить, но останавливается на полпути, и мое сердце замирает.

— От меня он никуда бы не убежал. Я оглушил его и вызвал полицию. Теперь он в окружной тюрьме, где ему и место, — и добавляет уже спокойнее: — Как я уже сказал, забудь о нем.

— Но меня же вызовут в суд. Я буду проходить свидетелем или потерпевшей, да? — мой голос явно дрожит от понимания того, через что мне еще придётся пройти. — А потом, потом его выпустят, да? Сколько лет дают за покушение на убийство, лет пять? Он все равно в итоге окажется на свободе?

— Совсем необязательно. До суда и тюрьмы дело может и вовсе не дойти. В камере с ним может случиться все, что угодно, — цедит Эммануэль ледяным тоном, от которого кровь стынет в жилах. — Живым оттуда можно и не вернуться.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — мотаю я головой.

Наверное, я все еще сплю, или Эммануэль только что признался мне в своем намерении избавиться от Рустерхольца? В моих висках начинает пульсировать кровь, и я решаю, что не хочу знать ответы на свои вопросы.

— Послушай, — Эммануэль нерешительно, но все же подается вперед, отчего он оказывается ближе ко мне. — Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это. Ты не имеешь никакого отношения к происходящему, ты всего лишь оказалась не в том месте, не в то время.

Странным образом именно эти слова ударяют по мне сильнее всего: Эммануэль, не зная того, практически дословно повторяет слова, сказанные Рустерхольцем во время нападения.

В моих глазах застывают слезы. Я не знаю почему, но на какой-то короткий промежуток времени мне даже стало казаться, что Эммануэль мне симпатизирует по-настоящему.

— Вы чувствуете себя виновным в происходящем? — сама того не ожидая, задаю я самый правильный вопрос и вижу, что попала в самую точку.

Эммануэль застывает в изумлении.

— Конечно, я чувствую за собой вину, — наконец произносит Эммануэль. — Это все только моя вина, — добавляет с грустью он, и я ощущаю горьковатый привкус правды. — Этот псих всегда завидовал мне, но я совсем не ожидал, что он решит поквитаться со мной именно таким способом, — уже тише добавляет он и многозначительно смотрит на меня.

После непродолжительного молчания Эммануэль направляется к двери, и я уже уверена, что он сейчас уйдет, как вдруг Эммануэль резко разворачивается.

— Знаешь, о чем я больше всего жалею? — в его голубых глазах горит все тот же огонь, который я видела минутой раньше. — Я жалею о том, что не свернул шею Рустерхольцу тогда, когда у меня была возможность. Когда я увидел, как он потащил тебя в подсобку, я боялся, что ты уже мертва, — его нижняя челюсть застывает в напряжении. — Я схватил его за шею, и мне оставалось только повернуть его голову в сторону и, вуаля, проблема решена. Но я все еще думал, все еще надеялся, что ты жива, и я не мог рисковать этими драгоценными секундами. Я успел только ударить его по голове и сразу подошел к тебе, ты была без сознания. Я мог бы свернуть ему шею, а потом размозжить его голову о стену, — методично продолжает Лорэн, откровенно упиваясь описанием того, что мог бы сделать с Рустерхольцем. — Ну что же, теперь придется действовать по старинке.

От таких откровений я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица.

— Вы меня спасли. Если бы не вы, я бы не выжила ни тогда в лаборатории, ни сейчас. А вы, вместо того, чтобы признать в себе героя, жалеете, что не лишили человека жизни? Эммануэль, вы же не жалеете, что спасли меня?

Лицо Эммануэля принимает землистый оттенок, и на какой-то момент он выглядит даже беззащитным.

— То есть ты, моя дорогая, считаешь, что я могу жалеть о таком? — медленно произносит он.

Теперь наступает моя очередь жалеть о сделанном, а точнее, о сказанном. На меня смотрят полные ненависти глаза, которые еще совсем недавно сияли от нежности. Он медленно подходит к изголовью моей кровати, и я прикидываю, успеют ли меня спасти, если я позову на помощь. Он склоняется надо мной совсем близко, его глаза напротив моих глаз.

— Сколько тебе лет? Пятнадцать? Я еще никогда в жизни не встречал такую маленькую занозу. До того, как ты пришла, даже Рустерхольц не проявлял свою блядскую сущность, — и, наверное, чтобы окончательно растоптать меня, добавляет, — я уже начинаю задумываться, не ты ли довела Рустерхольца до безумия?

Эммануэль бросает на меня очередной испепеляющий взгляд, разворачивается и выходит из палаты.

Я ощущаю, как по моему лицу скатываются обжигающие слезы. Лорэн дважды спас меня от Рустерхольца. Но кто спасет меня от Лорэна?