— Куда это вы решили от нас уйти? — интересуется он. Ехидная улыбка вдруг расцветает на его лице.

Я теряю дар речи от такой пугающей метаморфозы и совершенно не понимаю, как мне реагировать.

— Отпустите меня, — наконец просыпается во мне решительный тон.

— Почему ты думаешь, что вправе что-то требовать, ты, маленькая дрянь? — выплевывает Рустерхольца с такой злостью, что меня словно отбрасывает от него назад, но он хватает меня еще сильнее, отчего мои руки пронзает жгучая боль. У меня точно останутся синяки. — Ты действительно считаешь, что можешь вот так просто приходить и уходить, когда вздумается, и тебе ничего за это не будет? Разреши, я тебя огорчу — твоим выходкам пришел конец.

— Я не понимаю, о чем вы? — почти шепотом произношу я.

— Ты такая тупая, что ничего так и не поняла. Я так долго планировал взорвать эту лабораторию к чертовой матери, а тут появилась ты и разрушила все мои планы.

— О чем вы? Какая лаборатория? — и тут вдруг меня осеняет. — Это вы… это вас я видела в лаборатории в тот день. Это вы… вы меня ударили по голове?

До меня не сразу доходит смысл моих собственных слов.

— Дошло все-таки? — злобно ухмыляется Рустерхольц.

— Но как? Почему?

— Эта лаборатория должна была принадлежать мне. Но когда появился этот ублюдок Лорэн и объявил себя здешним новым гением, все вдруг решили, что руководство лаборатории нужно поручить именно ему. Сомнительное решение, если спросишь мое мнение. Я двадцать лет ждал этого, двадцать чертовых лет я работал на этот университет, и зачем? — Рустерхольц трясет меня так, что мою голову начинает мотать из стороны в сторону. — Скажи мне, зачем, а? Чтобы какой-то сопляк указывал мне мое место? Я хочу уничтожить его, стереть в порошок и размазать его по стенам его же кабинета, этого сукина сына, мать его, Лорэна. Так что да, это я устроил пожар. Но тут приперлась ты, маленькая принцесса, и решила, что хочешь поиграть в героя, — лицо Рустерхольца вдруг становится непроницаемым и напоминает маску. — И что ты предлагаешь мне за это сделать с тобой?

Понимая, что другой возможности у меня может уже не быть, я с силой отталкиваю Рустерхольца, и из моих легких вырывается крик.

— Кричи не кричи, малышка, но за все в этой жизни приходится рано или поздно платить, — Рустерхольц бьет меня по лицу с такой силой, что я падаю на пол, моя голова гудит, а зрение словно в тумане. — Какой же я везунчик — ты приперлась сюда вся такая жалкая, одинокая, да еще и поздно вечером. И кто тебе сейчас поможет? — я отчаянно пытаюсь встать на ноги, но он успевает схватить мою ногу и резко дернуть на себя, отчего все мое тело пронзает адская боль, и я опять падаю на пол. — Где же твой Лорэн на этот раз?

Рустерхольц грубо хватает меня за волосы и начинает волочь за собой в направлении подсобки. Я пытаюсь схватить его руки и свои волосы, но все, что у меня получается, это отчаянно барахтаться в воздухе. Животный страх пронзает мое тело, и из груди вырывается всхлип. Я понимаю, что на этот раз все кончено, и вся моя жизнь в один миг проносится перед моими глазами.

— Знаешь, мне даже жаль тебя. Я правда не имею ничего против тебя лично. Ты мне даже нравишься, ты вся такая правильная, приветливая. Поверь мне, если бы не этот ублюдок Лорэн, я бы тебя даже трогать не стал, так что за всю эту историю благодари только его. Ты думаешь, как ты сюда попала? Это Лорэн попросил позвать тебя на то интервью. Совершенно не понимаю, на что ты ему сдалась, не думаю, что ты даже в его вкусе, — Рустерхольц окидывает меня похотливым взглядом, он полностью преображается, в него словно вселяется энергия, и у него даже розовеют щеки. — Хотя, конечно, кто устоит перед такими хорошеньким ротиком? Знаешь что, скажи мне лучше спасибо, что уйдешь так легко. Я не знаю, что именно задумал этот больной сукин сын, но полагаю, с ним бы ты так легко не отделалась. Знаешь, с ним точно что-то не так, я тебе это говорю как профессионал своего дела.

Рустерхольц затаскивает меня в подсобку и хватает за горло. Как только он начинает сдавливать мое горло, я чувствую, как в моем теле просыпается невиданная жажда жизни, и я хватаю ртом воздух, понимая, как ценен каждый вдох.

В следующие несколько секунд происходит нечто невообразимое. Рустерхольц резко перестает меня душить, его пальцы отпускают мое горло. Мое зрение как в тумане, и все, что я ощущаю, это что я лежу на холодном кафельном полу и пытаюсь сделать хотя бы один полноценный вдох. В любой момент Рустерхольц может вернуться, и мне нужно найти способ себя спасти. Я шарю руками по полу в надежде найти хоть что-нибудь, что смогу использовать для защиты. Я действительно очень хочу жить.

Я нащупываю на полу какие-то коробки, ведро и тряпки, но ничего острого, что могло бы мне помочь. Я переворачиваюсь на живот и пытаюсь отползти подальше от входа. Не успеваю я передвинуться даже на небольшое расстояние, как слышу шаги, и моя надежда спастись рушится в одночасье. Я уже представляю, как мое горло опять сжимают эти противные, шершавые руки, как вдруг оказываюсь поднятой вверх. Сильные руки обхватывают мое тело, и я ощущаю мужской аромат, который я никогда не перепутаю ни с одним другим. И, хоть я до сих пор не могу открыть глаза, мое тело отчетливо осознает, что находится в безопасности. И я проваливаюсь в небытие.

Прихожу в себя я уже в больнице. Как только я открываю глаза, мою голову пронзает резкая боль. Около меня сидит Эммануэль, и вид у него, мягко говоря, уставший. Я не знаю, сколько была без сознания, но судя по тому, что за окном уже стемнело, минимум несколько часов.

— Есть ли на свете сила, которая может удержать тебя от опасности? Я не могу постоянно быть рядом, — произносит он спокойно, но его яркие глаза выдают тревогу.

Я пытаюсь что-то сказать, но мое горло не издает ни одного звука, кроме хрипа. Ну почему всегда страдает мое горло? Я пытаюсь приподняться на локте, и только сейчас замечаю, что к моей левой руке подсоединена капельница.

— Врач сказал, ты почти в полном порядке, — как будто читает мои мысли Эммануэль и при этом находит момент подходящим для шутки: — У тебя всего лишь сотрясение мозга, много ушибов, растяжение запястья, небольшое растяжение связок голеностопного сустава и небольшой вывих плеча. Но в остальном тебе очень повезло — все могло быть гораздо хуже, — произносит Эммануэль и пристально смотрит на меня, как будто проверяет, понимаю ли я все, что он говорит. — Или совсем не повезло, в зависимости от того, что ты считаешь везением, моя дорогая, — добавляет он с грустной улыбкой.

Рукой свободной от капельницы я показываю Эммануэлю на свое горло и пытаюсь выдавить хотя бы слово. Медленно он поднимается со своего места и подходит ближе ко мне. На нем белая, чуть помятая рубашка, слегка натянутая на его мускулистых руках, и серые льняные брюки. Как будто в замедленной сьемке Эммануэль с хмурым видом берет мою руку в свою. Его нежные прикосновения к моей коже отдаются в самом сердце. От странности происходящего у меня все плывет перед глазами. В любой другой ситуации я попросила бы себя ущипнуть, уж слишком невероятной выглядит такая картина. Хотя нельзя исключать и того, что я просто нахожусь под седацией.

Его глубокий взгляд касается моего лица.

— Не пытайся говорить. Тебе нужен отдых и сон, — успокаивающе добавляет он. — Я позову медсестру, чтобы дала тебе еще немного поспать.

Понимая, что меня сейчас опять усыпят, и ответов я так и не получу, я усиленно мотаю головой. Я надеюсь, он поймет, насколько важно для меня услышать ответы на все свои немые вопросы.

— Я буду рядом, когда ты проснешься, и расскажу тебе все, что знаю, — Эммануэль окидывает меня взглядом с понимающей грустной улыбкой, — обещаю.

И предательски нажимает на красную кнопку вызова медсестры.

В палату почти сразу же входит пожилая, слегка полноватая медсестра. Эммануэль вкратце объясняет, что я мучаюсь от болей в горле. Естественно, бедная медсестра моментально поддается его обаянию и соглашается дать мне обезболивающее и немного успокоительного. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, какое влияние Эммануэль оказывает на всех людей.