Я нигде не вижу Эммануэля.

Священник начинает читать надгробную молитву, а я смотрю на большой лакированный гроб, и у меня возникает ощущение театральности происходящего. Этого не может быть, в гробу нет отца Эммануэля, там пусто. Я пытаюсь представить себе то, что там может находиться, но воображение ничего не рисует и словно не пропускает меня дальше. Я все еще мысленно вижу стоящего передо мной привлекательного, несмотря на возраст, мужчину с хищной улыбкой.

Священник делает знак, каждый из нас кладет на гроб свою розу, и все сразу разворачиваются и уходят, оставляя гроб стоящим у открытой могилы. Все происходит очень быстро, и я рада этому.

Мы выходим на главную дорожку кладбища и направляемся к выходу вдоль красного кирпичного здания, заметно ускорив шаг, и я замечаю видимое облегчение на лицах моих сотрудников. В какой-то момент мне становится не по себе, я машинально оглядываюсь — следом за мной идет ассистентка Эммануэля, но мой взгляд наталкивается на темные стекла очков. Я быстро отворачиваюсь и надеюсь, что ошибаюсь, подумав, что это ее тяжелый взгляд я почувствовала своей спиной. Наверняка она была знакома с Лорэном-старшим и сейчас погружена в свои печальные мысли.

К часу дня мы доезжаем до места проведения поминок. Это один из нескольких домов Лорэнов. Я никогда еще не была в этом месте. Особняк, к которому нас привезли, находится на самом берегу пляжа Минот. У Лорэнов точно есть особая тяга к океану. Или просто очень много денег. Каменистый пляж почти безлюдный, лишь на огромных камнях недалеко от берега расположились немногочисленные загорающие, а по крупной мокрой гальке вдоль полосы прибоя прогуливается немолодая парочка. Недаром многие люди мечтают жить у моря — морской воздух и крики суетящихся над водой чаек успокаивают нервы, а легкий бриз приносит долгожданную прохладу в жаркий день.

Пока я любуюсь видом, все мои коллеги успевают зайти в дом, который с виду очень напоминает особняк Эммануэля. Но как только я захожу внутрь, холодок пробегает по спине.

Здесь нет светлого мрамора жилой комнаты, к которому я уже так привыкла в дома Эммануэля. Здесь доминирующий цвет интерьера — черный. И темное здесь практически все, от потолка до пола. Мебель в основном темно-коричневая, и в центре гостиной стоит огромный камин из черного мрамора. И у меня аж мурашки бегут по коже, настолько гнетущее впечатление производит на меня этот дом. Конечно, он поистине великолепен и, наверное, стоит уйму денег, но жить в нем мне бы не хотелось.

В гостиной накрыты несколько высоких столов, на них — уже наполненные сверкающие бокалы на высоких ножках, маленькие тарелочки с закусками, установленные правильными рядами. Я нигде не вижу стульев для гостей. И хотя в гостиной есть диваны и кресла, обитые кожей шоколадного цвета, никто не присаживается. При входе в гостиную стоят два человека в черных брюках и белых рубашках, они, очевидно, будут обслуживать гостей.

Я оглядываюсь в поисках Эммануэля, но нахожу его далеко не сразу. Пройдя по коридорам разной длины мимо череды разных комнат, я натыкаюсь на небольшую, вторую или третью по счету, своеобразную мини-кухню или, скорее, бар. Эммануэль стоит в задумчивости, прислонившись спиной к барной стойке. Увидев меня, он на некоторое время задерживает на мне свой слегка удивленный взгляд, будто забыл, зачем пригласил всех нас. В руках у него бокал с темной мерцающей жидкостью. Как только я приближаюсь к нему, аромат крепкого спиртного напитка проникает в мои лёгкие.

— Эммануэль, что вы делаете здесь, так далеко от ваших гостей?

— То же самое я могу спросить и у тебя, — Эммануэль наконец усмехается, но его глаза остаются напряженными. По крайней мере, его уникальный стиль общения остался все тем же.

— Я не видела вас на кладбище…

— Я попрощался с отцом, — мрачно кивает он, прерывая меня.

— Я искала вас, чтобы выразить мои глубочайшие соболезнования вашей утрате. Я практически не знала вашего отца, но могу себе представить, насколько он был вам дорог, и в такие моменты, как никогда, нужен…

— И кто же? Друг? Хочешь быть моим другом? — Эммануэль приближается ко мне нетвердой походкой.

Я никогда не видела его в нетрезвом состоянии, поэтому чувствую себя растерянной.

— Я могла бы быть вашим другом, да, — смущенно произношу я.

Мое предложение повисает в воздухе.

— Ты не хочешь быть моим другом, поверь мне, — уверенно произносит Эммануэль, но я чувствую, что за его словами скрывается что-то еще.

— Мне кажется, уже поздновато, — отвечаю я.

— Поздновато для чего? — он задерживает взгляд на моем платье, отчего все мое тело пронизывают сотни электрических разрядов.

— Для таких советов, — проговариваю я резко, и меня оглушает его смех.

Эммануэль подходит ко мне еще ближе, и я еще сильнее ощущаю запах крепкого алкоголя: вероятно, он пьет виски. Таким знакомым и даже нежным жестом он убирает мою выбившуюся из пучка прядку за ухо.

— Я не знала, что вы пьете.

— Я и не пью, — как обычно, его глаза напряженно всматриваются в мои. В отличие от всех предыдущих раз я не отвожу глаза, а, наоборот, выдерживаю его пристальный взгляд.

— Никто вас не осудит в такой день.

— Не осудит? — на его лице холодная усмешка. — Как будто мне не наплевать на всех этих дармоедов, — Эммануэль делает глоток своего огненного пойла. — А ты не переживай за меня. Друг, — добавляет он, прищуривая глаза, явно провоцируя меня продолжать.

И я, как всегда, попадаюсь на эту уловку.

— Мне жаль, что вы проходите через все это. Я не понаслышке знаю, каково это — терять любимых людей.

Глаза Эммануэля загораются каким-то адским огнем.

— Любимых? Ты, наверное, имеешь в виду моего отца? В таком случае, тебе не о чем беспокоиться. Он был, мягко говоря, хреновым папой. Так что он заслужил все, что с ним произошло, а может быть, даже легко отделался, — от удивления я теряю дар речи. — Только не надо говорить, что он тебе понравился. Этот старый засранец в жизни ничего так хорошо не умел, как подчинять и ломать души людей.

Эммануэль в один глоток осушает бокал.

Вот это откровенность. Я не рассчитывала на такую правду. Я не представляю, с чем был связан конфликт Эммануэля с отцом, но от этого веет, несомненно, чем-то серьезным.

— Что, не ожидала? — читает он мои мысли. Он, безусловно, в курсе, какой эффект оказывает на меня.

Эммануэль возвращается к бару и достает с полки шикарного вида бутылку ирландского виски. Могу поспорить, что вот так выглядит хит-парад самого дорогого виски в мире. Эммануэль наливает себе очередную порцию.

— Шла бы ты домой. Здесь ты утратишь последние капли благоразумия, — последнее он проговаривает очень тихо.

— К вам домой? — с привычной ловкостью я игнорирую его предупреждение.

— К себе домой, моя дорогая, — холодно проговаривает он и больше не смотрит на меня. — Неужели ты не замечаешь, как мой мир влияет на твой? Сколько раз за то время, что ты проработала у меня, ты подвергалась опасности? Другая бы уже бежала без оглядки, а ты все еще здесь, да еще и утешить меня пытаешься, — в его словах я чувствую горечь, и мое сердце сжимается. — Хотя тебе утешение нужно больше, чем кому-либо из нас, — наконец он устремляет свой взгляд на меня. Я задерживаю свое дыхание — это, наверное, самая длинная реплика, которую произносит Эммануэль в мой адрес, и, несмотря на серьезность темы, я боюсь испортить этот момент. — Я очень редко о чем-то сожалею, но я действительно раскаиваюсь в том, что не смог уберечь тебя от самого себя. Мне очень жаль.

Эммануэль залпом опустошает свой бокал и молча уходит, оставляя меня гадать, что на самом деле произошло с его отцом, и какое отношение имею ко всему этому я.

Я возвращаюсь в большую гостиную и вижу, что гости разделились на небольшие группы и разговаривают вполголоса, держа в руках бокалы. Я решаю тоже взять бокал, не планируя пить вино, просто для того, чтобы присоединиться к своим знакомым. Но ко мне сразу подходит один из водителей мерседесов, я видела его в другой машине. У него необычная внешность — совершенно белые волосы, брови и ресницы, при этом радужная оболочка глаз светло-зеленая, поэтому, очевидно, он не альбинос, как я подумала сначала. Он наклоняется ко мне и очень тихо произносит: