— Меня попросили отвезти вас в Бостон. Следуйте за мной, пожалуйста.
Какая организованность. Видимо, Эммануэль не собирается терпеть меня дольше положенного, и предел его терпения приходится как раз на этот момент. Я и сама не считаю для себя возможным оставаться в этом доме ни минутой дольше.
Я следую за водителем, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Мне кажется, что все негромкие разговоры в гостиной сразу смолкают. Я поворачиваюсь, чтобы кивнуть Изабелле, Марии, Бруно и Вуну, и вижу их удивленные глаза. Я не знаю, подозревают ли они меня в чем-то предосудительном, но их взгляды говорят сами за себя. И единственное, о чем я сейчас сожалею, это то, что мой отъезд мог бы быть не таким демонстративным.
— Мы заберем ваши вещи, и потом я доставлю вас домой, — говорит мне водитель, как только мы садимся в машину.
Пока мы едем в Бостон, я решаю привести свои мысли в порядок, успокоиться и разложить все по полочкам.
Так, о чем я сегодня узнала? Во-первых, Рустерхольц мертв. А это значит, что мне не придется свидетельствовать против него в суде, и я вообще больше никогда его не увижу. И это хорошие новости. Я не позволяю себе чувствовать угрызений совести по этому поводу. Во-вторых, я совершенно точно уверена в том, что Эммануэль причастен к его смерти. А вот как к этому относиться, мне не совсем понятно. Могла ли быть смерть Рустерхольца простой случайностью? Я думаю, нет. Стоит ли мне потребовать у Эммануэля ответить на мои вопросы? Расскажет ли он мне всю правду? В чем я уверена, так это в том, что этот человек не остановится ни перед чем: у него есть деньги, связи, власть. А еще в нем есть какая-то внутренняя ярость. И если он тогда решил избавиться от Рустерхольца, то вряд ли бы вдруг передумал. В связи с чем напрашивается следующий вопрос: причастен ли Эммануэль, в свою очередь, и к тому, что случилось с его отцом? Это, конечно, звучит чудовищно и маловероятно, но, если отбросить все эмоции, насколько хорошо я знаю Эммануэля? Если вспомнить все то, что мне так усердно пыталась вдолбить Бетан, Эммануэль обладает невероятной эрудированностью и умом (и это неудивительно — он всемирно известный ученый), обаятелен и авторитарен, но в то же время опасен, он манипулятор и лишен всякой эмпатии. Насчет последних качеств я все же склонна сомневаться, или мне просто не хочется смотреть правде в глаза.
Так на что все-таки пойдет такой человек ради достижения своей цели? И какова его конечная цель? По правде говоря, несмотря на то, что мне удалось немного пожить с этим человеком в одном доме, я так и не успела узнать его как следует. За исключением некоторых моментов слабости, Эммануэль не подпускал меня к себе на расстояние вытянутой руки.
В таких мучительных размышлениях я доезжаю до Бостона.
В ускоренном темпе и абсолютно игнорируя все свои чувства и эмоции, я собираю вещи, которые уже так удобно разместились в особняке Эммануэля и словно не рады покидать прекрасный замок и возвращаться в старую обшарпанную халупу.
Я совсем перестала понимать Эммануэля: неужели ему так сложно было потерпеть меня на поминках своего собственного отца? Кроме нас, там была еще уйма народа. И неужели мой отъезд из его дома должен происходить вот прямо сейчас, в день похорон?
Я решаю не углубляться в эти мысли больше положенного: чужая душа — потемки. К тому же, действительно, каждый горюет по-своему. Возможно, Эммануэлю нужно побыть в одиночестве, и я больше не желанная гостья в его доме. И все же ощущение отверженности больно ранит меня в самое сердце. Я поспешно вытираю предательски выступившие слезы и стараюсь как можно скорее покинуть это место.
Водитель помогает мне загрузить чемодан в машину и отвозит меня домой.
В моей квартире грустно и одиноко, и даже две орхидеи, единственные живые существа, которые были в состоянии выжить у меня даже во время аспирантуры, и те потихоньку приходят в упадок. Я сажусь за свой маленький рабочий стол, подпираю голову руками и продолжительное время просто сижу, уставившись в одну точку. Отсутствие любых эмоций и полнейшую растерянность я могу объяснить только одним — своим шоковым состоянием, связанным с подозрениями, которые, возможно, даже беспочвенны. Что бы на моем месте сделала Бетан? Позвонила бы в полицию? Уволилась и убежала бы на обратную сторону земли? Какое место находится дальше всего от Бостона? Новая Зеландия? В конце концов, Бетан потребовала бы от Эммануэля ответить на все наболевшие вопросы. Она бы заняла укрепленную позицию и не отступила бы ни на шаг, пока не услышала бы всю правду. Но я также отдаю себе отчет в том, что просто не могу поверить в то, что Эммануэль может быть причастен к этим смертям. Я почти уверена, что есть какое-то логичное объяснение случившемуся, и мои подозрения смехотворны и беспочвенны, и однажды мы все от души посмеемся над ними.
На следующее утро, последовав примеру Бетан, который так мастерски нарисовало мне мое воображение, я принимаю абсолютно несвойственное мне решение — пойти к Эммануэлю и попытаться добиться от него ответов на мои вопросы. Я не знаю, будет ли он у себя дома (в глубине души я надеюсь, что не застану его), поэтому я приезжаю очень рано. Чтобы излучать уверенность и поддержать себя в преодолении моего самого главного страха в жизни в лице Эммануэля Лорэна, я облачаюсь в одно из моих самых эффектных платьев. Это белое облегающее платье до колена с треугольным вырезом и поясом, затягивающим талию. Оно меня очень стройнит — в нем у меня осиная талия — и придает уверенности, которая ох как понадобится.
На протяжении всего времени, что я еду в его дом на морском побережье, меня не покидает чувство, что он обязательно пожалеет о том, что я знаю его точный адрес проживания.
Когда я добираюсь до его дома, на часах еще нет и восьми утра. Я останавливаюсь перед зеркальными окнами домика охранника и машу рукой невидимому для меня секьюрити, как уже делала прежде. Кованные ворота бесшумно приоткрываются передо мной. Я прохожу к входной двери и несколько раз нажимаю на звонок.
И когда я уже отчаиваюсь застать хозяина дома, дверь открывает Эммануэль. На нем белая выглаженная рубашка и черные классические брюки, он, как, впрочем, и всегда, выглядит безупречно. Его глаза округляются, и на доли секунды меня забавляет то, что я все еще могу его удивить.
— Ты-ы? — протягивает он. — Неужели так соскучилась, что не могла дождаться начала рабочего дня? — на его лице полуулыбка, которая не затрагивает глаз.
Несмотря на усмешку, я чувствую напряжение в его голосе. Я также замечаю, с каким интересом он разглядывает меня с головы до ног, и мысленно благодарю итальянского дизайнера моего белого платья.
— Здравствуйте, Эммануэль. Мы можем с вами поговорить? Это серьезно, — произношу я уверенно заранее заготовленные фразы.
— Не пугай меня так. Ты что, успела за ночь взорвать мою лабораторию? — его синие глаза смотрят на меня, не отрываясь.
Он впускает меня в свой дом, который на какое-то время стал моим убежищем, и направляется в кухню.
— Налить тебе кофе? — формально интересуется он, и я слышу в его голосе полное безразличие.
— Нет, спасибо.
Мне ни в коем случае нельзя терять бдительность рядом с Эммануэлем.
Он прислоняется к столешнице и продолжает изучать меня уже более настороженно. Я вполне уверена, что Эммануэль способен распознавать знаки тела или даже читать мысли. С такими навыками и талантом, как у него, он мог бы стать бесценным ресурсом для экспертной группы ФБР — вместе с Бетан они наверняка были бы в силах вычислить убийцу девушек за считанные дни.
— Эммануэль, вы знали, что пару дней назад Рустерхольц был убит в следственном изоляторе? — я решаюсь задать свой главный вопрос в лоб, пока у меня на это хватает смелости. Если я не спрошу сейчас, то пойду на попятную как последний трус. — Вы имеете какое-либо отношение к его гибели?
Реакция Эммануэля не заставляет себя долго ждать:
