В последующие два дня Эммануэль больше ко мне не заходит. Какой же он мудак, думаю я про себя. Я до сих пор не понимаю, почему я все время пытаюсь найти в нем что-то хорошее. Он уже раз десять доказал мне, что плевать хотел на мои чувства и на меня в целом. Блин, он даже с работы меня выгнал, просто так, без оснований, и при каждом удобном случае вытирает об меня ноги. Все, решаю я для себя, с меня хватит. И неважно, что он мою жизнь спасает пару раз на дню. Он явно об этом уже десять раз пожалел.

Пока я хандрю, в мою палату заходит та самая пожилая полноватая медсестра, которая встретила меня здесь в первый день. У нее такой мягкий взгляд и улыбка, что от них становится легче. Мне кажется, что люди, выбирающие работу медсестры, санитарки, нянечки, рождаются с такой миссией — помогать людям, и у них намного больше эмпатии, чем у остальных простых смертных. Я оказываюсь в больнице во второй раз за такое короткое время, и вновь наблюдаю неподдельное участие.

Медсестра ставит на прикроватную тумбу пластиковый стаканчик с назначенными мне лекарствами, наклоняется, чтобы поправить подушку и улыбается мне:

— Ну, это совсем другое дело, какая же ты хорошенькая! Видно, что идешь на поправку, — всплескивает она руками.

Я улыбаюсь ей в ответ с благодарностью, ведь у меня все еще видны синяки на лице и шее, ставшие теперь фиолетово-желтыми, и хорошенькой меня можно назвать лишь условно. Но сегодня утром я взяла себя в руки и привела себя в порядок. А всего-то ничего — просто приняла душ, помыла голову, тщательно расчесала волосы, и вот уже первые плоды моих стараний.

— Правильно-правильно, в здоровом теле — здоровый дух. Ах, какой к тебе красавец приходит, никогда не видела такого мужчину, а я, поверь мне, разных встречала. Какая же вы красивая пара!

— Вы о ком? — обескураженно спрашиваю я медсестру, но сразу догадываюсь, кого она имеет в виду.

— Как о ком? О парне твоем. Высокий такой, статный. Сидит в коридоре, приходит ни свет ни заря, я ему говорю: «Иди ты уже домой, все хорошо будет с твоей принцессой. Она с каждым днем все краше и краше».

Я вообще перестаю понимать, о чем идет речь, такое впечатление, что медсестра говорит о какой-то другой паре в этой больнице.

— И он сидит в коридоре? Что, прямо сейчас?

— Ну, конечно. Мне позвать его?

— Нет, ни в коем случае, — я отвечаю слишком резко, и медсестра оглядывает меня с подозрением. — Не надо никого звать. Пожалуйста, — добавляю я уже вежливее.

— И зачем он там сидит? — спрашиваю я уже больше себя, чем медсестру.

Но отвечает мне медсестра:

— Ну, как зачем? Вдруг тебе что-нибудь понадобится. Вот, принес еду, какие-то книги, — показывает она на пакет, который поставила рядом с тумбой, а я сразу не заметила. — Ты уже окрепла, вот увидишь, не сегодня завтра тебя выпишут.

Она уходит, а я в недоумении пялюсь в потолок.

Я очень хочу уехать из этой больницы как можно скорее, а лучше из этого города, а еще лучше — смыться из этой страны. И только сейчас я вспоминаю о Бетан. Я не могу бросить Бетан — мы договорились следовать друг за другом, а у Бетан здесь жених, и она не сможет уехать со мной. Вот, блин, Бетан! Она убьет меня. Я обещала созваниваться с ней каждый день. Наверняка она постоянно названивает мне и уже не знает, что думать. Может, она пишет мне на имейл, но я не заглядываю в свой почтовый ящик все это время. Я даже не знаю, где мой телефон. Я смутно припоминаю, что выронила его где-то в коридоре перед лабораторией.

От нахлынувших воспоминаний меня бросает в холод. Все это время, которое я нахожусь в больнице, я была так далека от внешнего мира, все как будто происходило не со мной. Я ела, спала, и медсестры всегда были рядом. Теперь я понимаю, что, когда я вернусь домой, мне придется остаться наедине с собой и со всем миром. А Бетан так далеко, и вернется нескоро.

Я чувствую, как мое сердце начинает усиленно колотиться. Я с трудом набираю в легкие воздух, которого оказывается предательски мало. «Мне некуда идти, некуда бежать», — крутится в моей голове. Я ощущаю, как тело начинает бить дрожь, и меня охватывает смертельный ужас — если это не прекратится, то я умру. Я сбрасываю с себя простыню, которой укрыта, и сажусь на кровати. Мне хочется бежать, такое ощущение, что я не могу сейчас оставаться на одном месте, но при этом не знаю, что мне делать и куда именно бежать. Я прерывисто дышу и делаю единственное, что могу сделать в этот момент — я собираюсь с силами и выкрикиваю единственное имя, которое знает мое тело.

В тот же самый момент происходит невероятное — за стеклянной раздвижной перегородкой сразу же откуда-то появляется Эммануэль и врывается в мою палату. И, несмотря на всю боль, мое глупое сердце наполняется желанием жить. Он обхватывает меня, ощупывает мою голову и плечи, его обеспокоенный взгляд скользит по моему лицу, и я вижу в его глазах то, что и не надеялась увидеть — страх.

— Что случилось? Ты в порядке?

— Я не могу оставаться одна, Эммануэль, я просто не могу. Я не могу дышать, я не могу здесь больше находиться. Я не знаю, что мне делать, — пытаюсь объяснить я, но понимаю, что напоминаю сумасшедшую. — Я не могу, пожалуйста, не оставляй меня здесь одну. И я не хочу возвращаться домой.

— Все хорошо. Ты не одна, я здесь, я никуда не ухожу, — Эммануэль прижимает меня к себе, и я понимаю, что впервые нахожусь так близко к нему, будучи в сознании. Он гладит мои волосы, лицо и плечи. — Я вызову медсестру, и она даст тебе успокоительное.

— Эммануэль, пожалуйста, я больше не хочу успокоительное, я больше не хочу здесь находиться. Я не могу дышать в этом месте, — я показываю ему на свое горло.

— Хорошо, мы уйдем. Но сейчас у тебя паническая атака, мы не можем уехать, пока это не пройдет. Посмотри на меня, — ярко-голубые глаза смотрят вглубь меня, и я проваливаюсь в них как в колодец в моем сне. — Вдыхай и выдыхай вместе со мной на счет четыре. Давай.

Мы дышим с ним вместе на счет четыре, и мне потихоньку становится легче. Он берет меня на руки и сажает к себе на колени. В любой другой момент я бы ужасно смущалась своей наготы под больничной рубашкой, но сейчас мне до этого совсем нет дела. Я ощущаю его прикосновения к своему телу, его запах обволакивает и успокаивает меня. Боковым зрением я вижу, что по больничному коридору проходит человек в белом халате, родственник кого-то из больных катит пустую кресло-каталку, но я словно оказываюсь в параллельном измерении. В одночасье я понимаю, каково приходится наркоманам. Он продолжает обнимать меня и успокаивающе поглаживает спину. Я каждой клеточкой тела ощущаю его горячее дыхание. В мгновение ока что-то происходит, и воздух между нами накаляется. Виной ли всему давящая тяжесть его рук или обжигающее дыхание, но моя голова начинает кружиться и совсем не от панической атаки. Я все бы отдала, чтобы узнать, чувствует ли Эммануэль то же самое или это только плод моего больного воображения. Мгновение спустя он притягивает меня еще ближе к себе, и его губы слегка касаются моих губ. Все это длится всего лишь мгновение, но как только он отстраняется, я ощущаю утрату. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не последовать за его губами.

Когда я наконец открываю глаза, я вижу, как ярко-голубые глаза увлеченно изучают меня.

— Ты в порядке? — спрашивает он меня обеспокоенно. — Извини за это, я не должен был. — Эммануэль проводит рукой по своим волосам.

— Все хорошо. Спасибо за… поддержку.

Я наблюдаю за тем, как Эммануэль медленно поднимается с кровати и этим еще больше отдаляется от меня. И ощущение потери пронзает меня еще сильнее. Я снова подтягиваю к себе простыню и укрываюсь ею, словно большой шалью.

— Тебе нужна профессиональная помощь.

— У меня иногда бывают панические атаки, все в порядке, — произношу я и тут же сожалею о сказанном. Я замечаю, как подозрительно часто сожалею о чем-нибудь в присутствии Эммануэля.