— В одном из его домов случился пожар или что-то вроде взрыва бытового газа, сейчас разбираются. Нашли только обгоревшее тело. Сейчас проводят ДНК-экспертизу останков.

Пожар, как странно. Мое подсознание кричит мне о том, что я что-то упускаю из виду.

— И когда это случилось? — я пытаюсь собраться с духом.

— Насколько мы поняли, вчера вечером.

— А откуда они знают, что это отец Лорэна? Может, это какой-то другой человек.

— Само собой разумеется, для этого и проводят ДНК-экспертизу, — проговаривает Изабелла таким тоном, будто разговаривает с умалишённой, хотя я это и сама понимаю, просто неожиданно для себя начинаю надеяться, что вдруг окажется, что это другой человек. — К тому же уже определили положение его телефона по триангуляции, и он находился в доме, где случился пожар. Вдобавок, в доме жил только отец Лорэна, поэтому все факты налицо, все сходится, и установить личность погибшего — это лишь вопрос времени. Скорее всего, Лорэн организует похороны, как только экспертиза подтвердит, что это его отец.

Я машинально беру в руки телефон, чтобы написать Эммануэлю слова соболезнования, но кладу телефон обратно. Мы в любом случае вскоре увидимся, с надеждой думаю я.

— Мы все должны переодеться и ехать на похороны. Ну, все, кроме студентов, им, как всегда, везет. Сначала мы поедем на кладбище, потом нас повезут в один из домов Лорэна-старшего на поминки, это в часе езды от Бостона. Нас заберут прямо отсюда и потом привезут обратно в Бостон, — оповещает меня Изабелла, как только я захожу в наш с ней офис.

Прошло три дня с тех пор, как стало известно о пожаре в доме отца Эммануэля. Несмотря на то, что следствие по поводу предполагаемой утечки и взрыва газа все еще продолжается, ДНК-экспертиза подтвердила, что найденные останки принадлежат никому иному, как Фредерику Лорэну.

— Они его собираются хоронить уже сегодня? — необъяснимая тревога сжимает мое сердце.

В последний раз я видела Эммануэля в «Таттэ», и после этого он как сквозь землю провалился.

— Мы сами не поняли, куда заспешил Лорэн. Но это его решение. Он имеет на него право. Каждый горюет по-своему, — словно читает мои мысли Изабелла.

Я разворачиваюсь и еду прямиком в дом Эммануэля. Дома его, естественно, не оказывается. У меня есть черное платье, атласное, с вырезом «сердечком», когда-то я купила его как универсальную вещь, в которой можно пойти на вечеринку, презентацию, выставку. Не знаю, насколько платье для коктейля уместно на проводах в последний путь, но другого черного платья у меня нет. К нему у меня есть босоножки с закрытыми носами. Собираясь, я, можно сказать, случайно взяла эти вещи с собой, чтобы иметь под рукой хоть что-то нарядное. Да и гардероб мой, положа руку на сердце, поместится практически в один большой чемодан. Я переодеваюсь и собираю волосы в свободный низкий узел. Мне никогда не приходилось бывать на похоронах, тем более, в США, и я понятия не имею, следует ли мне что-нибудь принести с собой на поминки. И так как до нашей встречи в университете остается только один час, я поспешно выдвигаюсь из дома.

Когда я добираюсь до университета (второй раз за сегодня), я вижу, что практически все мои коллеги уже ждут меня в траурном одеянии. Еще бы, Эммануэль живет очень далеко, и без машины мне пришлось добираться общественным транспортом больше часа, а у большинства здесь есть машины. Нас всего человек двадцать, и я рассчитываю увидеть автобус, который заберет нас, но вместо этого к зданию подъезжает целая колонна черных мерседесов с одинаковыми наклейками на стеклах. Я сажусь в одну машину с Изабеллой и Марией. Я бы предпочла ехать вместе с Бруно и Вуном — из моих коллег я знаю их лучше всего, но их машина уже заполнена. Между тем Изабелла и Мария явно продолжают спор, который они начали накануне, и я решаю даже не пытаться разобраться в сути проблемы.

— Это потому, что в Мексике хреновое образование, как и во всех остальных странах, по сравнению с США, — выдает Изабелла сентенцию в своем репертуаре.

— Белла, ты из Сан-Диего, это на границе, это же, блин, почти Мексика, — Мария, которая сама родом из Мексики, никогда не устает что-то доказывать Изабелле.

— И что? Нас разделяют сотни лет цивилизации, — Изабелла, как всегда, уверена в своей правоте и в который раз демонстрирует, что с ней бессмысленно вступать в спор.

— Прикиньте, теперь Лорэн унаследует абсолютно все состояние своего отца, — со свойственной прямолинейностью вдруг произносит Изабелла, не стесняясь даже присутствия шофера, который работает на Эммануэля. — Вы себе вообще можете представить, насколько он богат? Не удивлюсь, что ему придется самому вступить в должность генерального директора компании отца, и тогда прости-прощай карьера в науке.

— Не факт, — вмешивается Мария, которая до этого смотрела на Изабеллу со скучающим видом, но которую явно не прельщает идея остаться без научного руководителя в середине аспирантуры. — Сейчас на роль всяких там генеральных директоров вполне можно нанять верного и надежного уполномоченного и спокойно заниматься своими делами.

— Все равно мне непонятно, уйдет Лорэн от нас или нет. А если он все-таки уйдет, у нас могут забрать финансирование?

Честно говоря, я не понимаю Изабеллу. Мы едем на похороны, и пусть она даже никогда не видела Лорэна-старшего, но все же это был человек, и этот человек был кому-то дорог, и его будут оплакивать. По крайней мере, так думаю я.

— Кстати, ты в курсе, что Рустерхольц умер? Какое-то время сплошных смертей, — продолжает Изабелла.

При упоминании о Рустерхольце я покрываюсь холодным потом.

— Как умер? — не верю я своим ушам.

— Убили его. В тюрьме. Нам сегодня сообщили, до того, как ты приехала. Кто-то из заключенных зарезал его прямо в камере. Но мне его совершенно не жалко. Он, конечно, выглядел как добрый дядька, но козлом оказался еще тем. Надеюсь, он будет гореть в аду.

Я знаю, что Изабелла уже всем рассказала о моих злоключениях и нападении на меня Рустерхольца. Мне кажется, это даже к лучшему, что мне самой не придется рассказывать об этом.

— На его фоне даже Лорэн выглядит как лапочка, — продолжает Изабелла, и я не могу с ней не согласиться.

Я вспоминаю слова, сказанные Эммануэлем о том, что мне не о чем беспокоиться насчет Рустерхольца. Неужели он в действительности имеет отношение к смерти Рустерхольца? О чем говорят девушки после, я уже не слышу. Мои мысли заняты выполненными обещаниями Эммануэля. И я теряюсь в догадках, что же произошло на самом деле.

Наши автомобили, которые все время ехали кортежем друг за другом, останавливаются у длинного здания из красного кирпича в английском стиле, и нас встречают работники кладбища. Я вижу в руках двоих работников букеты из крупных белых роз, и каждому из нас они дают по одному цветку. Далее нас ведут по дорожке кладбища, и мы идем довольно долго, по крайней мере, мне так кажется, пока наконец не сворачиваем на дорожку из искусственной травы и не подходим к подготовленной могиле со стоящим перед ней закрытым гробом.

Вокруг могилы, на искусственной траве, постеленной поверх живой травы, уже стоят люди — священник в черном пиджаке и черной рубашке с белой колораткой, две заплаканные женщины средних лет, группа мужчин в дорогих костюмах и Эмилия. Помощница Эммануэля роскошна даже в траурном одеянии: она в шляпе, на ней прямое шелковое платье чуть ниже колена, короткие кружевные перчатки, остроносые туфли на широких каблуках. Почти половину ее лица закрывают темные очки. Она кажется очень высокой, это особенно заметно сейчас, когда она стоит рядом с мужчинами.

Я обращаю внимание на то, как удивительно все мужчины похожи между собой. Их человек десять, они разного роста и возраста, с разным цветом волос и глаз, но у них одинаково гладкие, словно отполированные, загорелые, ничего не выражающие лица, и даже костюмы почти одинаковые. Они не здороваются ни с кем из нас и не смотрят в нашу сторону.