Эммануэль подходит ко мне ближе, и я слышу стук своего сердца.

— С чего ты так решила? Сколько я с ним знаком, разговоры у нас проходят всегда по одному и тому же сценарию.

Он делает еще один шаг в мою сторону и подходит так близко, что я начинаю чувствовать тепло его тела. Я сглатываю и обхватываю себя руками, чтобы почувствовать хоть какую-нибудь уверенность. Его взгляд уже не такой дикий, но с Эммануэлем лучше держаться настороже.

— И чего от вас хотел отец? — осторожно интересуюсь я. «И чего он хотел от меня?» — мысленно задаю я свой главный вопрос, но колеблюсь и не решаюсь признаться в том, как меня беспокоят последние слова Лорэна-старшего. Ведь может же так быть, что они были сказаны даже не обо мне. Тогда о ком?

— Моего отца интересует всегда одно и то же: причинять боль.

Эммануэль заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. От его прикосновения мою кожу начинает покалывать. Как бы мне хотелось, чтобы его руки никогда не останавливались.

— Но все же он, наверное, по-своему заботится о вас?

— Сомневаюсь. В детстве я часто слышал, как он цитировал О’Брайена из «1984»: «Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно»20. Была бы его воля, он разорвал бы на куски все, что движется. Еще вопросы будут?

— Наверное, все и так понятно.

— Ну, и что же тебе понятно, моя дорогая? — усмехается Эммануэль. Его горячее дыхание обжигает. И я окончательно теряю связь с реальностью.

— То, что вы с ним очень похожи. Не внешне, конечно, — быстро добавляю я, — внешне вы похожи на маму.

— То есть, по-твоему, я жестокий, коварный мерзавец, способный шагать по головам ради сиюминутной прихоти?

Даже если его задело мое откровение, Эммануэль ничем этого не выдает. Вместо этого он прикасается рукой к моей щеке, и наша близость становится еще более опасной.

— Я уверена, вы вполне способны на… многое, когда вам это нужно.

— Мм… возможно, — протягивает он саркастически. — И какие еще черты ты мне приписываешь? Неужели я исчадие ада в твоих глазах? — Эммануэль явно наслаждается сложившейся ситуацией.

— Нет, это не то. Вы не злой, но можете им быть. Вы очень сильно помогли мне несколько раз. Я, правда, до сих пор не поняла, в чем причина вашего столь доброго отношения ко мне. Да это и не важно, я вам просто благодарна.

— Ты мне благодарна? — пробует он это слово на вкус, оно его явно веселит. — Интересно. Но я был готов услышать совсем другое. Хотя и это пока сойдет.

Внезапно его губы сильно, властно нападают на мои. От неожиданности я вздрагиваю и пытаюсь сделать шаг назад. Эммануэль обхватывает меня своими крепкими руками и притягивает к себе еще ближе так, что я оказываюсь в железной клетке его рук. Он углубляет поцелуй, его губы исследуют меня, пробуют на вкус. И я перестаю сопротивляться неизбежному и отдаюсь его абсолютной власти надо мной.

Через короткий миг, или мне так только показалось, Эммануэль ослабляет свою хватку и отпускает меня. Мои ноги совсем не слушаются, подкашиваются, и Эммануэль стремительно возвращает свою руку мне на талию.

— Я тебе уже давно говорил — не противься мне. Тебе нужна забота, одна ты не справишься, — «Раньше как-то справлялась», — вертится у меня на языке. — Я хочу заботиться о тебе.

Он выразительно смотрит на меня, и я беспомощно тону в его глазах. Интересно, когда мне придется заплатить за эту заботу, какова будет ее цена? На кону моя душа или что-то посерьезнее?

— А пока я предлагаю нам позавтракать, — внезапно подмигивает он мне и берет за руку. Я обреченно осознаю, насколько прекрасно моя рука себя чувствует в его ладони. Предательница.

Мы заходим в кухню, в которой я так ничего и не успела приготовить себе с утра. Осколки стекла у входной двери и валяющиеся на боку консоль и стул пока что так и остаются без нашего внимания. Хозяин дома не спешит вызывать прислугу для уборки и, похоже, не сожалеет о сломанной дорогой мебели. И у меня вновь мелькает мысль, что вспышки гнева для него — не редкость.

Эммануэль включает кофейную машину и достает из холодильника блинчики, которые, видимо, заранее приготовила Анна. Мы садимся у высокой барной стойки, завтракаем в тишине и не возвращаемся к обсуждению того, что только что между нами произошло. «Ничего не случилось», — повторяю я про себя.

Но что-то мне подсказывает, что я кривлю душой. И еще я упускаю из виду нечто важное. Нечто такое, что упускать из виду ох как не следует.

— Ничего себе у тебя приключения в жизни! — восклицает Изабелла, когда я успеваю ей рассказать, за некоторым исключением, почти все, что со мной произошло за то время, пока мы не виделись, конечно же, замалчивая тот факт, что я живу у Эммануэля. — Ну, ты, конечно, везучая, нечего сказать, — с долей сарказма присвистывает Изабелла. — Неужели добрый дядька Рустерхольц в действительности оказался совсем чокнутым? Ты знаешь, я всегда подозревала, что с ним что-то не так. Уж слишком подозрительно бесхитростным он выглядел. Если бы он был таким простаком, за которого себя выдавал, он бы и двух минут не продержался, работая с таким деспотом, как Лорэн.

Я вижу, что Изабелла не столько обеспокоена случившимся со мной или подобным происшествием на кафедре, сколько ей приятно видеть подтверждение справедливости ее неприязни к профессору. Интересно, каким образом новость о нападении на меня Рустерхольца так никуда и не просочилась? Означает ли это, что Лорэн решил скрыть эту информацию?

Изабелла и я возвращаемся к своим компьютерам. У меня много начатых, но так и не законченных расчетов, много входящих писем, среди них несколько коротких записок от Бетан. Так, мне нужно срочно связаться с Бетан — в настоящий момент это, пожалуй, самое важное.

Бетан пока не приехала, и я все еще остаюсь жить у Эммануэля. Он так и не вернулся к теме поцелуя и того, что он имел в виду под заботой обо мне. Подозрительным образом он ведет себя так, будто ничего и не произошло, и это начинает меня беспокоить. Я решаю, что сидеть дома и плакаться на судьбу мне категорически нельзя. И так как Эммануэль не единожды дает мне понять, что не против того, чтобы я вернулась к работе, то я не отказываюсь, ведь это возможность не только работать и зарабатывать, но и отвлечься от гнетущих мыслей. Остается только решить очень актуальный вопрос с научным руководителем, потому что на данный момент я осталась без него. Согласится ли Эммануэль стать моим ментором?

Эммануэль торжественно вернул мне мой ключ от офиса и обещал, что мои телефон и компьютер будут ожидать меня в целости и сохранности. Так оно и есть. Мой телефон, правда, уже успел полностью разрядиться. Как только я его заряжаю, мне приходит сообщение о том, что Бетан звонила мне целых пятьдесят два раза! О-па, у меня действительно неприятности.

Мне нужно поговорить с Бетан без свидетелей. Я выхожу из своего офиса, чтобы спуститься по лестнице, и там буквально сталкиваюсь с Бруно. Он в белом халате, очевидно, направляется в лабораторию или был на лекции. Бруно расплывается в улыбке, и делает такое движение навстречу мне, словно хочет меня обнять. У меня становится тепло на сердце от того, что человек так искренне рад меня видеть, но одновременно с этим я чувствую небольшое раздражение. Бруно касается моего предплечья и жестом предлагает отойти к краю ступенек, чтобы мы могли немного поговорить, не мешая проходящим мимо людям.

— Привет! Привет! Мы с Вуном вот только говорили о тебе. Ну, рассказывай, как дела, когда планируешь работать в лаборатории?

При упоминании о лаборатории в моих жилах холодеет кровь, я до сих пор не могу находиться даже на одном этаже с тем местом, где на меня напал Рустерхольц, и обхожу лабораторию стороной.

— Бруно, давай сегодня встретимся с тобой и Вуном на кофе? Хорошо? Может, я к вам зайду часа в четыре? Сейчас я очень спешу, — быстро говорю я извиняющимся тоном, одновременно делая шаг на ступеньку вниз.