Благодаря осознанию того, что я чуть не потерял ее уже во второй раз, моя выдержка и мое намерение сохранять дистанцию дают окончательный сбой. В один из дней я сижу на своем привычном месте у входа в ее палату и вычитываю статью, которую мне недавно выслали коллеги на проверку. Внезапно я слышу, как из палаты, где лежит мой светловолосый ангел, раздается крик, и мои глаза застилает пелена. Я осознаю, что способен голыми руками задушить обидчика, который успел проскользнуть к ней мимо меня. Сломя голову, я врываюсь в ее палату, но не вижу там никого, кроме нее. Я облегченно выдыхаю. Моя девочка сидит на краю одинокой больничной кровати и вся дрожит. Чтобы хоть как-то ее успокоить, я позволяю себе подойти к ней слишком близко. Это моя огромная ошибка. Запах ее тела, страх в таких больших карамельных глазах и эти прекрасные светлые волосы, которые обрамляют лицо моего ангела, — более чем достаточны для того, чтобы я окончательно потерял рассудок. Наш поцелуй отрезвляет меня, и я понимаю, что только что воспользовался ее подавленным состоянием и одиночеством в своих целях. Я даю себе очередное глупое обещание больше к ней не прикасаться. Я прекрасно понимаю, что наступит день, и я не сдержусь и опять нарушу свое собственное обещание — слишком уж она соблазнительна. И тогда я раз и навсегда уясняю, что бесповоротно и безоговорочно повернут на ней.
Как я и предполагал, моя неосмотрительность обязательно будет иметь последствия. Но уж слишком заманчива перспектива пожить с ней в одном доме. И как раз именно это я и предлагаю, когда вижу страх и растерянность в ее глазах. Я отлично осознаю риски, связанные с моим решением, но что греха таить — после того, как я дважды чуть не потерял ее, непосредственная угроза для ее жизни рядом со мной экспоненциально стремится к нулю. И это служит для меня слабым утешением. Ее присутствие в моем доме предельно расслабляет меня. Я даже чувствую себя почти нормальным: как же приятно, когда тебя кто-то ждет дома, когда есть с кем перекинуться хотя бы несколькими словами. Это как наркотик — вызывает привыкание, которое я себе не могу позволить. Но что страшного может произойти, если я получу частичку ее света? Она может восстановить мои силы, как живительная вода, а может окончательно погубить меня. Я чувствую, что моим терзаниям может подойти конец, если я хоть ненадолго позволю ей побыть в моей жизни. Какую же власть она имеет надо мной!
Но, как я и говорил, все хорошее имеет свойство заканчиваться. В один из дней нашей почти идиллии приходит конец, когда вдруг объявляется самый незваный гость в моей жизни — мой отец, который, как, впрочем, и всегда, совсем не вовремя решил восстановить отцовско-сыновьи отношения. С отцом меня связывает не так много приятных воспоминаний. Фактически он в моей жизни, можно сказать, отсутствовал, обычно пропадая на работе, пытаясь увеличить свой и без того немалый капитал. Я и не был против. Способы, которыми он зарабатывал деньги, нельзя было назвать честными, и, даже будучи ребенком, я отдавал себе в этом отчет. Я знаю только малую толику из того, на что он был способен и что провернул для того, чтобы в конце концов разбогатеть до немыслимых масштабов.
Мой отец встретил маму, когда им было по девятнадцать лет. Они оба были не из самых благополучных семей с достатком ниже среднего, к тому же подверженным некоторым порокам, осуждаемым обществом. Наверное, именно поэтому они так быстро сблизились — вместе двум несчастьям не так одиноко. Вскоре они уже поженились, и родился я. Чтобы прокормить молодую семью, мой отец объединился с двумя своими друзьями, и втроем они взяли кредит, чтобы купить компанию по деревообработке. Это было выгодное вложение, и уже очень скоро их компания стала набирать обороты и приносить неплохой доход. Но моему отцу этого было мало. Он хотел большего: больше власти, больше денег, больше успеха, больше всего. Деньги окончательно затуманили его разум, и только бешеная жажда наживы имела для него значение. Не знаю, думал ли он вообще когда-нибудь о моем и мамином благополучии — алчный и зацикленный только на себе и на долларовых купюрах, мой отец окончательно потерял человеческий облик. Непомерная гордыня и неуёмная жажда власти сделали свое дело. Вскоре он подставил своих двух партнёров по бизнесу, и они угодили в тюрьму за неуплату налогов. Будучи человеком выдающегося ума, мой отец моментально объявил о банкротстве компании. И когда его партнерам пришлось за гроши продать свои части компании, чтобы уплатить налоги, которые они задолжали государству, он ловко выкупил их за бесценок. Тогда Фредерик Лорэн получил право на распоряжение всей компанией и, чтобы замести следы своих махинаций, он ее продал. На полученные деньги он купил одну популярную газету и телевизионный канал. «Информация — власть, а власть — деньги», объяснил он нам тогда свой выбор. Дальше было больше: больше денег, больше лжи и махинаций, наверняка было много чего и похуже. Мне неизвестно, какие еще страшные дела творила черная душа моего отца. Единственное, в чем я точно уверен, это то, что когда не стало моей доброй матери, отец совсем не выглядел скорбящим вдовцом.
Больше двадцати лет назад молодая женщина решила искупаться, хотя температура воды в то время была плюс шестнадцать градусов. При этом ее золотистый купальник, который я хорошо помню, остался на заднем сиденье автомобиля. Дело о несчастном случае быстро переквалифицировали в дело о самоубийстве, несмотря на то, что не было найдено никакой предсмертной записки. Решись моя мать уйти из жизни добровольно, не выдержав тяжести страшных знаний, она обязательно попрощалась бы со мной.
Я ничего не смогу доказать.
Уже никто не сможет.
Мне было двенадцать лет, когда я унаследовал огромное многомиллионное состояние своей мамы. Насколько я тогда понял, прямо перед своей гибелью она встречалась с адвокатом и подписала все необходимые документы, в которых завещала абсолютно все мне, и ничего не оставляла своему мужу. Отец, наверное, чуть не лопнул от злости, когда узнал об этом: чтобы избежать уплаты огромных налогов, большая часть его состояния была переписана на мою мать, и, хоть он и был признан моим официальным опекуном, прикасаться к моему наследству он не имел права.
Долгие годы я не мог простить маму за то, что она ушла из жизни и оставила меня наедине c этим миром и, самое главное, наедине с самым страшным зверем — моим отцом. Я считал, что она предала меня. Я ненавидел ее. Я даже не смог выплакать свое горе, потому что постоянно слышал от отца, что в двенадцать лет уже нужно быть мужчиной, а не слезливой девчонкой. В силу того, что я был всего лишь ребенком, мне было свойственно больше винить в моих бедах ту, которая любила меня больше всего на свете, чем того, кто мучил меня всю сознательную жизнь. Лишь спустя какое-то время я смог понять, насколько сильной была ее любовь ко мне, и у меня почти получилось простить маму, которая была такой же жертвой кровожадности моего отца, как и я.
Раз в год или в два отец выходит на связь и что-то от меня требует, будь то встреча или какая-то другая идиотская просьба. Я обычно выполняю его просьбу, по большей части скорее в память о моей матери, чем из-за сыновьего долга или душевной потребности встречаться с ним. В этот раз он звонит очень не вовремя: в моих руках наконец-то мое белокурое наваждение, и мне совсем не хочется видеть это подобие родителя. Я отлично понимаю, что, если я откажусь встретиться с ним, он обязательно придет ко мне в дом. К сожалению, он знает адрес места, в котором я проживаю на постоянной основе. Я почти уверен, что он периодически нанимает частного сыщика, чтобы быть в курсе всех событий моей жизни, больной ублюдок. А еще он все так же продолжает творить свои черные делишки, ведь, войдя во вкус и чувствуя полную безнаказанность, очень тяжело отказаться от вседозволенности. По крайней мере, в последнем у нас есть что-то общее. Видимо, он опять попытается приобщить меня к своей очередной афере. В прошлую нашу встречу он открывал казино и хотел, чтобы я присоединился к нему в отмывании денег, начав строительство дорогостоящих лабораторий и их присоединение к университету. Никогда не понимал, почему Фредерик Лорэн не обзавелся другими наследниками, кроме меня. С другой стороны, даже хорошо, что он не наплодил еще больше чудовищ.
