В надежде, что с улучшением финансового положения она переедет жить в другое, более безопасное место, я поднимаю ей зарплату. И, если возникнут вопросы по этому поводу, я всегда могу сослаться на ее опыт в молекулярной генетике, о котором я действительно наслышан от Альварес.

Как же этому хрупкому созданию удалось разозлить меня, когда во время конгресса она поймала меня врасплох своим вопросом о повышении зарплаты. Она чуть не раскусила меня, а ведь я хорошо умею вводить в заблуждение — черта, которую я, безусловно, унаследовал от Фредерика Лорэна. Мой талант и долгие годы в неволе у профессионального изверга дают о себе знать — я, бесспорно, способен внушить человеку практически все, что мне нужно. Это особенно легко, когда мне попадается кто-то уязвимый, но также не очень сложно, когда встречается «крепкий орешек» — если у меня есть некоторое время для его обработки. Мне с легкостью удается заставить эту девушку сомневаться в самой себе. Неужели она верит в то, что может добиться правды от такого хищника, как я?

Но что было бы сейчас со мной, не будь у меня моих талантов и умений? Как ей удается пробивать мою броню? Она смотрит мне прямо в душу, будто знает меня, будто видит меня насквозь, будто читает, что у меня на уме и на сердце. И это меня чертовски тревожит. Каждый раз, встречаясь с ней взглядом, я выдаю себя с потрохами. Где мое самообладание и дар убеждения? Где все мое хладнокровие? Чего мне стоило не выдать себя на конгрессе, когда светловолосый ангел увидела рядом со мной очередную научную профурсетку. Такие женщины все время вьются вокруг меня, многие из них очень даже привлекательные. Порой я играю с ними, заставляя их поверить в то, что они мне и вправду интересны. Это доставляет моему эго непродолжительное удовольствие, но легкая добыча слишком быстро мне наскучивает — все они одинаковые и слишком предсказуемые. От таких, как я таким женщинам нужно только одно — мои деньги и помощь в продвижении по карьерной лестнице. Ни тем, ни другим я не собираюсь с ними делиться. Деньгами они, как правило, не умеют правильно распоряжаться. Что же касается научной карьеры, увы, здесь никто моих поблажек не получит, и, если ученый не талантлив и не работает в поте лица, я всячески позабочусь о том, чтобы его место занял более достойный кандидат.

Я наконец-то увидел ревность в глазах моего ангела. Я хочу, чтобы она призналась, что она чувствует ко мне. Ради этой своей прихоти я иду на отчаянный шаг. Провокация, как никакая другая манипуляция, всегда помогает мне вывести оппонента на чистую воду. Как же легко мне удается поймать ее: щелчок пальцами — и зверек в капкане. По ее лицу я вижу, что она приревновала меня к статной аспирантке. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно? Смешно представить, но она даже не догадывается, какой властью обладает надо мной. Но как бы ее ревность ни тешила мое самолюбие, одно я понимаю вполне отчетливо — ей лучше не влюбляться в меня. Кого я обманываю? Не становлюсь ли я жертвой своих собственных манипуляций?

Я отдаю себе отчет в том, что порой отношусь к ней жестко, но, держа ее на значительном расстоянии (каким бы тяжким испытанием в действительности для меня это ни было), я обеспечиваю ее безопасность. У нее есть особый дар выводить меня из себя: я чуть не задушил ее своими руками после того, как узнал, что она совершила непростительную глупость и зашла в задымленное помещение лаборатории вместо того, чтобы позвонить в службу спасения. Мне плевать на то, что случилось бы с лабораторией, но ее необдуманный поступок чуть не стоил ей жизни. Жаль, что некому ее предупредить, что злить меня — затея очень опасная, которая, в подавляющем большинстве случаев, заканчивается весьма плачевно. Осознание того, что я чуть не потерял мою глупую девочку, заставляет меня поступить опрометчиво. Все, что мне сейчас крайне необходимо — это уберечь ее от внимания и вмешательства правоохранительных органов. Я скрываю факт ее причастности к задымлению в лаборатории (в тот момент я верил, что она действительно виновата в несоблюдении правил техники безопасности). Я так зол на моего ангела, что не придумываю ничего лучше, чем уволить ее и таким образом обезопасить от создавшейся ситуации. Хотя кого я обманываю? Я сам бегу от нее как последний трус. И все же отдаю себе отчет в том, что все это временно: впредь я вряд ли смогу очень долго обходиться без ее присутствия в своей жизни. Я как наркоман, однажды познавший эйфорию и потерявший контроль над собой, а, как говорится, «бывших наркоманов не бывает».

А потом происходит то, что происходит: мерзавец Рустерхольц оказывается чертовым маньяком. Я всегда подозревал, что с ним что-то не так, и я корю себя за то, что не разглядел в этом, как я считал, «чудаке», настоящую опасность. Обычно я неплохо разбираюсь в людях — большинство из них настолько ограничены и предсказуемы, что у меня с легкостью получается считывать их пороки, потребности и желания. Безусловно, это мне очень помогает убеждать их делать то, что нужно именно мне. С Рустерхольцем я изрядно облажался — я был чересчур зациклен на своей одержимости, и это затуманило мой острый ум и бдительность. Я даже и подумать не мог, что это ходячее недоразумение, Рустерхольц, может представлять для нее еще большую опасность, чем я сам.

Когда я вовремя заметил через программу видеонаблюдения в своем мобильном телефоне, как он потащил мою светловолосую девочку к себе в подсобку, я почувствовал, как теряю последние капли человечности. Кровь ударила мне в голову, и, одержимый страхом, я что есть духу бросился на четвертый этаж. Меня словно парализовало, когда я понял, что могу больше никогда не увидеть ее живой, что я навсегда упустил те драгоценные минуты, когда мог бы наслаждаться присутствием ее в своей жизни. Мне ли не знать, как легко прерывается человеческая жизнь простым поворотом шеи под нужным углом? Это может произойти настолько быстро, что жертва даже не успеет сделать вдох. Как я вообще когда-то мог даже подумать о том, чтобы лишить ее жизни? Сейчас же я просто не представляю, что будет со мной, если она перестанет ходить по этой земле.

Я поражаюсь собственной выдержке и тому, как я не содрал с Рустерхольца скальп прямо там, в коридоре университета. Но когда я увидел, как она лежит на полу подсобки словно растерзанный ангел, со спутанными шелковыми волосами, в своем белом, далеко не новом, лабораторном халате, в одной туфельке — вторая слетела с маленькой ступни, мои мысли о Рустерхольце улетучились сами собой. В те минуты, когда я думал, что она уже мертва, я окончательно потерял веру в спасение моей души, и мне стало абсолютно все равно, что будет со мной или с Рустерхольцем. Только не она, кто угодно, но не она, повторял я про себя вновь и вновь.

Когда я осознал, что она жива, и она потеряла сознание на моих руках, я поклялся себе, что, если она выживет, все будет по-другому. Я смогу изменить себя ради любви и стану тем, кем захочет она. Но нет ничего глупее, чем давать обещания в состоянии аффекта. Гораздо более простая задача для меня сейчас — это избавиться от Рустерхольца. Щелчок пальцами и круглая сумма, заплаченная нужным людям, и он нас больше никогда не побеспокоит. Очень жаль, что я лично не могу причинить ему всю немыслимую боль, которую только способно выдержать или не выдержать человеческое тело. С другой стороны, мои мысли сейчас заняты чем-то более важным, и мне не следует тратить свое драгоценное время на грязь из-под ногтей вроде Рустерхольца.

Я каждый день провожу в больнице с моей девочкой, которая постепенно набирается сил и выглядит уже намного лучше. В отличие от того раза, когда она попала в больницу после первого нападения Рустерхольца, я больше не сдерживаю свои чувства к ней и провожу в больнице как можно больше времени на случай, если ей понадобится моя помощь. Я и мой светловолосый ангел всерьез повздорили, и я наговорил ей много чего, о чем не раз уже успел пожалеть. С тяжелым сердцем я осознаю, какую боль я причинил моему самому любимому существу на земле, и как мне трудно, оказывается, сопротивляться моему внутреннему монстру, который так и норовит вырваться наружу. Но как, как она даже посмела предположить, что я сожалею о ее спасении из лап Рустерхольца? Этим допросом она поймала меня врасплох, и я практически уверен, что своей чрезмерной реакцией выдал себя с потрохами. Теперь-то она вполне может осознать, в какой зависимости я нахожусь от нее. Догадывается ли она, какой властью обладает надо мной? Что произойдет, когда я наконец сброшу свою маску?