Анна

— Мы называем это часом равновесия, хотя чем ближе к зиме, тем меньше он похож на час. Сейчас это лишь семь минут. Смотри.

Иос указывает на солнечные часы на земле.

— Когда эта линия тени пересечет белый камень, час равновесия закончится. Сегодня самый короткий час за весь год, и сегодня мы благодарим пустыню за то, что она дает нам.

Голос Иоса звучит спокойно и размеренно. Он берет в руки белый камень и передвигает его чуть ближе к черной стрелке, созданной тенью, что отбрасывает стрелка часов.

— И сегодня ровно месяц, как ты здесь.

— Правда? — спрашиваю я. — Кажется, я даже не заметила, как он прошел.

— Это был хороший месяц, — говорит Иос, — впервые за много лет я почувствовал себя кому-то по-настоящему нужным. Не то, чтобы я нуждался в этом, но я все же благодарен судьбе за это время.

Я с улыбкой смотрю на него. За прошедшие дния я уже успела немного узнать человека, который меня приютил. Я видела, как он смотрит на меня, видела, как приятно ему находиться в моем обществе, видела, как загораются его глаза всякий раз, когда я обращаюсь к нему, чтобы о чем-нибудь спросить. Я чувствую, что этот отшельник отчаянно нуждается в людях, хоть в ком-нибудь рядом с собой, но он никогда не признается в этом, кажется, даже самому себе.

Дальше мы стоим молча, наблюдая за тем, как стрелка солнечных часов медленно движется по земле, приближаясь к белому камню.

Едва она пересекает камень, я чувствую порыв холодного ветра. Солнце начинает быстро тускнеть, пока не скрывается за горизонтом.

— Пойдем, не будем пугать ящериц, теперь их время для охоты, — говорит Иос, надевая мне на плечи теплую накидку.

— А можно мне посмотреть на них?

— Вряд ли ты что-то разглядишь в темноте. — пожимает плечами Иос, — да и они довольно пугливы и не доверяют людям, надо сказать, совершенно справедливо. Они очень лакомая добыча для охотников, поэтому крайне осторожны.

Я слушаю Иоса вполуха и закрываю глаза, чувствуя, как ночной холод уже начинает подмораживать нос и уши.

Нити тепла, распространяющиеся по всему моему телу, за последние недели стали намного крепче, разрослись и начали выходить дальше, за его пределы. Вечерами, лежа в кровати и прислушиваясь к звукам ночной пустыни, я распространяла эти нити так далеко, как хватало сил, и с каждым днем мне удавалось распространить их все дальше и дальше. Не понимая, что это такое, я ощупывала землю, натыкалась на редкие растения, жаждущие хотя бы каплю воды, но в основном мне попадались лишь камни, трескающиеся от резкого перепада температуры от знойной жары до страшного холода.

Мне было интересно, что будет, если нити наткнутся на живых существ, которые здесь обитают. Касаться ими Иоса я не осмеливалась, и поэтому приказывала нитям держаться от его тела подальше. Что если он что-то заподозрит, если я вдруг стану его ощупывать? О природе этих нитей я могла только догадываться, а значит и использовать их нужно с осторожностью — это сразу стало мне понятно.

И вдруг, я увидела ее. Маленький пульсирующий ярко красным светом силуэт. Открыв глаза, я с трудом смогла разглядеть небольшую ящерицу, быстро перебегающую от одного камня к другому.

— Ты видишь его! — говорит Иос уважительно, — у тебя очень зоркий глаз, даже я едва могу различить этого ночного гостя. Ты уверена, что не была в прошлой жизни охотницей на ящериц?

— Если бы я могла вспомнить свою прошлую жизнь, — вздыхаю я и инстинктивно тянусь к ране на голове, которая почти совсем зажила, оставив после себя болезненный шрам, который время от времени давал о себе знать, пульсируя нестерпимой болью.

— Ничего, девочка, — говорит Иос, — ты все вспомнишь, дай только время. Еще совсем недавно ты была на пороге жизни и смерти. А теперь готова пойти на охоту за ночными жителями пустыни.

— Не готова, да и если бы была, не стала бы убивать их.

— Как и я, — говорит Иос. — Эти создания — настоящее чудо.

Я снова закрываю глаза и вижу, что к одной ящерице приближается другая, но первая не замечает ее и двигается вперед, бесшумно перепрыгивая с камня на камень. Теперь, открыв глаза, я вижу только темноту впереди, видеть их я могу сейчас только внутренним взором и вижу отчетливо, ясно, как на ладони.

Вторая ящерица подбегает к первой и готовится к прыжку. Но вдруг под лапкой у нее выскальзывает маленький камушек и этим она обнаруживает себя.

Первая ящерица разворачивается и яростно шипя извергает из себя струю пламени.

Я открываю глаза и теперь уже могу видеть их. Две маленькие искрящиеся фигурки, освещенные ярким пламенем, они танцуют вокруг друг друга и вдруг вторая ящерка вцепляется в шею первой, после чего пламя сразу затухает и слышится отчаянный крик, оглашающий пустыню.

Не думая ни секунды, я срываюсь с места и с закрытыми глазами бегу туда, не обращая внимания на испуганный крик Иоса.

-- Стой! Это опасно!

Внутренним взором я вижу впереди расщелину в земле, и не задумываясь перепрыгиваю через нее. На краю сознания мелькает запоздалый страх — если бы не мой внутренний взор, я бы сейчас с переломанными костями лежала на дне бездонной ямы.

Жалобно постанывая, на земле лежит ящерица. Увидев меня, она пытается удрать, но ноги ее явно не слушаются. Она встает и тут же без сил падает, хрипя от напряжения. Внутренним взором я вижу, как колотится ее маленькое сердце, вижу, как из раны на шее пульсируя, вытекает жизнь. Я дотрагиваюсь до нее и чувствую нестерпимый жар под пальцами. Ее чешуйчатая кожа обжигает их, но мне все равно, я не обращаю на это внимания.

Она жалобно стонет при каждом выдохе, выплевывая маленькие язычки пламени, все ее тело дрожит.

За спиной я слышу тяжелые шаги Иоса. Оборачиваюсь, и щурюсь от света фонаря, который он держит в руке.

-- Что же ты делаешь?! Ты же могла... -- начинает он, но тут же осекается, увидев, что лежит на земле.

-- Она умирает, -- говорю я, гладя ящерку по чешуе.

— За огнедышащую ящерицу в городе тебе дали бы целое состояние. Они встречаются одна на тысячу. Потому что сами же ящерицы истребляют таких, — говорит Иос, садясь на корточки рядом со мной и умирающей ящеркой. — Разумеется, за живую они дали бы в десять раз больше.

Фонарь освещает ее переливающуюся чешую и я вижу теперь своими глазами глубокие раны у нее на шее.

— Чудесное создание, — чуть не плача, говорю я, — ей можно как-то помочь?

— Оставь ее пустыне, девочка, — пустыня поможет ей умереть, она остудит ее жар и заберет себе.

Ящерка стонет, словно бы противясь его словам. Ее дыхание становится все менее частым и более прерывистым.

— Мы должны что-то сделать, — жалобно говорю я и беру ее на руки. По размеру она не больше маленькой кошки, а весит и того меньше. По какой-то причине я не могу просто так оставить ее здесь. Как будто чувствуя с ней какое-то родство. Сама не понимая почему, я прижимаю ее к себе и оплакиваю ее грядущую неизбежную смерть.

Внутренним взором я вижу, что сердце ее бьется все слабее, вижу, что кровь почти перестала циркулировать в ее сосудах. В ней почти не осталось огня.

— Пожалуйста, — шепчу я, обращаясь неизвестно к кому. То ли к Иосу, то ли к пустыне, то ли к тому сердцу, что бьется под моим сердцем. Я направляю все нити наружу, пронизывая ими все тело маленькой умирающей ящерки, сама не зная, что делаю.

— Ты не сможешь ничего сделать, девочка, — говорит Иос и кладет мне руку на плечо, — ее жизнь и смерть теперь не в твоей власти. Пусть все идет так, как должно.

— Нет, — говорю я, чувствуя странную уверенность, что я все же могу как-то повлиять, что все же могу что-то сделать. Должен быть способ помочь ей.

От напряжения рано на моей голове начинает пульсировать нестерпимой болью, но я не обращаю на это внимание, всё, что сейчас меня волнует – жизнь этого маленького существа, которая почему-то вдруг для меня стало страшно важный.