Я смотрю сначала на Тайдела, потом на Лилиану.

Ветер треплет ее черное платье. Она молча отходит в сторну, на то место, откуда взлетел дракон.

Лилиана нагибается, и осторожно трогает рукой край огромного следа дракона, отпечатанный на земле, последний след императора.

Она не плачет, но я вижу, как дрожат ее тонкие пальцы.

Я, чувствуя, как злость в моей душе постепенно сменяется намеком на жалость терпеливо жду. Наконец, она подходит ко мне.

Лилиана заглядывает мне в глаза и долго смотрит, словно пытаясь прочитать что-то в моей душе. Я хочу отвести взгляд, но попади я в десятое пекло, если не выдержу взгляда девчонки.

— В вас ведь совсем нет веры, Каэн, — наконец, говорит она своим спокойным мелодичным голосом.

— Это уж слишком…

— Я не хотела оскорбить вас, князь, -- перебивает она меня, — но я вижу только страх в ваших глазах. Страх и бесконечную злость. Никакой веры и… лишь капля любви к вашей истинной.

Еще не хватало, чтобы эта девчонка учила меня и рассказывала мне что я чувствую, кем бы она ни была — она слишком много себе позволяет. Нужно немедленно осадить эту молодую лошадку.

— При всем уважении, ваша светлость, -- говорю я, — вы не понимаете о чем говорите. Вы не знаете, каково мужу видеть собственную жену, отправляющуюся в самоубийственный полет с обезумевшим…

— Немного уважения, Каэн, хотя бы ради той любви, что испытывал к вам император, — говорит она спокойно и я слышу удивительную твердость в этих словах.

Она хороша, очень хороша. Мне приходится признать, что эта девушка была бы исключительно хорошей императрицей. Если даже я едва выдерживаю ее взгляд и ее слова, как она могла бы влиять на кого-то попроще?

Не могу врать самому себе, от ее слов меня словно бы окатывает ледяная волна, но я не подаю вида. Еще не хватало, чтобы я дрогнул перед ней. Меня можно застать врасплох, но я никому не позволю так со мной разговаривать.

— Вы не понимаете, о чем говорите, Лилиана, вы слишком юны— приближаю я свое лицо к ней. МНе хочется взять эту девочку за плечи и потрясти, чтобы сбить с нее эту напыщенную ледяную корку, которую она, вне всякого сомнения, носит на себе, как панцирь, и возможно, даже гордится собой.

— Думаете не понимаю, Каэн? Разве не я потеряла сегодня мужа? У вас хотя бы есть надежда, а я совершенно точно знаю, что мой истинный уже не вернется, и совсем скоро я потеряю с ним связь навсегда. Умрет половина моей души, погаснет свет, который хранил меня. И это случится совершенно точно. Все, что мне осталось — его след на песке и тяжелая боль предвкушения скорого конца. Неужели вы думаете, что ваша гордость сильнее моего горя? Неужели думаете, что ваша ярость сильнее моей веры?

К собственному удивлению, услышав эти слова, я чувствую укол стыда. Редкое для меня чувство. Она ведь не знает, что вернуть мою Анну может только чудо… Она не знает, что моя любимая, скорее всего сгинет где-то в горах вместе с императором. Она почти уверена, что я стану новым наместником императора, когда Анна вернется. И для нее это не «если», а «когда». Эх, Лилиана, если бы ты только знала, что это не так.

Чем больше я говорю с ней, тем больше чувствую, что в глубине, там, за этими холодными глазами, скрывается теплая и ранимая девочка, которая хочет защиты, хочет безопасности, хочет надежды.

Стоит ли мне привлечь ее, пообещав ей защиту? Или она воспримет мое предложениее, как оскорбление? Найду ли я в ней союзницу, когда пройдут дни и недели, а Анна все так же не вернется?

А защищать ее мне скорее всего придется. Салемс и его союзники, уходя, бросали злобные взгляды не только на меня, но и на нее. Для них она точно такая же помеха на пути к власти, как и я.

Анна

Я сжимаю медальон в ладони, и ощущаю как он приятно холодит кожу. В это же мгновение я чувствую, как тревога и страх, охватившие мое сердце, казалось, без остатка, понемногу отступают и в голове появляется что-то кроме разрозненных обрывков сознания порожденных бесконечным отчаянием.

— Ты справишься,— словно бы слышу я спокойный голос Тайдела, и я охотно откликаюсь на эти слова, как будто только их и ждала, я сосредотачиваюсь на этом ощущении и отбрасываю все остальное, словно ненужный груз. Сейчас есть олько холод камня и тепло зреющей внутри меня новой жизни, жизни моего будущего сына.

— Я не сгину сдесь, этого не будет, ни за что, — говорю я вслух. Голос мой звучит хрипло и безжизненно, но я чувствую, что внутреннее тепло, что дарит мне мой ребенок, вселяет в меня достаточно сил, чтобы встать на ноги.

Я оглядываюсь по сторонам, чтобы оценить, в насколько ужасном положении я нахожусь на самом деле.

В какую сторону идти?

Солнце находится в зените, так что я даже не могу определить, где восток, а где запад. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что мы летели к горам, а значит мне, чтобы добраться до обитаемых земель, нужно двигаться в обратную сторону. Только вот отсюда гор я тоже не вижу. Лишь пустая равнина простирается насколько хватает глаз. Редкие сухие кустарники да разбросанные тут и там камни — вот и все, что тут есть.

Перед тем, как уйти, император сказал, что бог позаботится обо мне. Я должна верить, я не могу отчаиваться. Я должна сделать все, что от меня зависит. Ни в коем случае нельзя падать духом, только не сейчас.

Я закрываю глаза и медленно дышу, прислушиваясь к биению своего сердца, которое болью отдается в израненных об острые камни коленях. Эта боль словно бы возвращает меня к жизни, я чувствую ее и значит я существую, значит все это не дурной сон.

Постепенно, пульсирующая боль в ногах начинает стихать. Я открываю глаза и с трепетом наблюдаю сквозь разодранную ткань платья, что раны на ногах сами собой затягиваются, как затягивались раны на руках, когда я карабкалась по телу дракона.

— Спасибо, — шепчу я и в сердце разливается безграничное чувство благодарности.

Конечно, он не оставит меня, он будет со мной!

Но что же я должна делать сейчас?

Ответ сам собой приходит мне в голову. Ну конечно!

Я оглядываюсь по сторонам в поисках самого большого камня, который только есть в окрестностях.

Чтобы докатить его до борозды в земле, под которой покоится император, я, кажется, трачу целую вечность. Сдирая кожу на руках и ногах, я перекатываю камень по иссохшейся земле, пока он не оказывается в центре борозды.

Начало положено!

Я не обращаю внимания на солнце, продолжающее нещадно испепелять мою кожу. Не обращаю внимание на боль. Не обращаю внимания на то, как отчаянно надрываются мои слабые мышцы. Я перекатываю камни, один за другим, сооружая своеобразную насыпь над местом упокоения императора.

Солнце уже клонится к закату, когда я, наконец, удовлетворяюсь результатом. Для стороннего наблюдателя это всего лишь небольшой холм из камней, но если я увижу это место в будущем, я тут же узнаю его. Я не думаю о том, как я выберусь отсюда, не экономлю силы, не забочусь о следующей минуте. Я знаю, что выживу, я так же уверенна в этом, как в том, что солнце скоро опустится к земле и будет закат, а завтра будет рассвет.

Я смотрю на результат своих трудов и, наконец, в изнеможении падаю на твердую сухую землю, чувствуя, что во мне больше не осталось ни капли сил. Я сделала все, что могла, сделала все, чего мог бы потребовать от меня бог.

Почему-то в эту минуту я вспоминаю не своего истинного, а Виктора. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас? Оценил бы он мою работу?

Сознание путается. Вдруг, мне кажется, что все, сделанное мной за этот чудовищно долгий и тяжелый день — всего лишь иллюзия воспаленного испепеляющей жарой сознания. Я в страхе отрываю лицо от земли и разлепляю глаза.

Нет, насыпь все еще на месте. Хорошая насыпь, ее будет видно издали. Когда придет время я найду ее. Я хорошо послужила императору, я не подведу его.