Какой абсурд, она всегда была для меня, как открытая книга. Каждая ее мысль и каждый порыв ее души был понятен и очевиден для меня.

Что же случилось теперь? Что это за огонь, плещущийся в ее глазах. Неужели в ней проснулась самовольная гордость?

Да с чего вдруг? Девочка возомнила о себе лишнего? Нужно поговорить с Виктором, чтобы выбил из нее эту дурь.

Хотя… Есть в этом огне что-то пробуждающее во мне желание такой силы, о которой я даже раньше не догадывался.

— Ты должна помнить свое место, — говорю я ей, и отпускаю ее руку, — твое место возле моих ног, Анна, так велел бог. Я решаю, а ты делаешь. Или, быть может, ты хочешь, чтобы нас уничтожили? Если наследником сделают любого из отпрысков любого другого князя, нам конец. Они завидуют нам, хотят занять наше место, и всегда ненавидели нас за то, что император выделял меня среди всех, чаще других.

— Поэтому нужно устраивать гарем и втягивать меня в свои развратные игры? — Спрашивает Анна с такой яростью, которой я в ней никогда не видел.

Я перевожу взгляд с Анны на Виктора, который стоит поодаль и опустив голову тихо молится. Его обожженная кожа на голове неприятно блестит в свете церемониальных огней перед алтарем.

— Виктор, — говорю я ему, — поговори с Анной, видит бог, я сделал все, что мог. Объясни ей, что сблизиться с Софией и другими девушками ей придется. Объясни, что этого хочет бог.

Виктор поднимает голову и смотрит мне в глаза. Его веки, лишенные ресниц, дрожат, а брови были бы нахмурены, если бы на месте бровей у жреца не было бы шрамов от ожогов.

— Да, мой князь, я поговорю с Анной.

— Вот и хорошо, — бросаю я, выходя из молельной комнаты, снова оставляя Виктора и Анну наедине.

София тихо идет рядом со мной, опустив свою хорошенькую головку.

— Не обижайся на нее, милая моя, — говорю я Софии, — она полюбит тебя, она поймет, на какую жертву ты идешь ради нас. У нее мягкая и добрая душа, но сейчас в ней говорит ревность и ярость.

— Я не знаю, как мне быть с ней, мне кажется она всегда будет меня ненавидеть, — лепечет София, и облизывает свои потрескавшиеся пухлые губки.

— Доверься моему слову, — говорю я, напуская на себя суровый вид, чтобы немного взбодрить девочку, — или ты считаешь, что моего слова недостаточно, чтобы моя жена сделала все, что нужно?

— Нет, нет, что вы, князь, — со страхом говорит софия и прикрывает рот ладошкой, как будто сама боится того, что нечаянно может сказать.

Я вхожу в столовую вместе с Софией.

На столе меня уже ждет завтрак.

При виде сочащегося мясным соком стейка, от которого еще идет пар, рот наполняется слюной.

Я разрезаю сочащееся мясо и отправляю ароматный кусок в рот, чувствуя невероятное наслаждение и даже на мгновение прикрываю глаза от удовольствия.

Да, это именно то, что мне сейчас нужно. Ночь, наполненная страстью, пробуждение от ласк Софии и сочное мясо на завтрак. Если бы только не этот неприятный разговор с непокорной Анной, ночь и утро можно было бы считать идеальными. Ну ничего, Виктор поговорит с ней. Он сделает все, чтобы убедить ее быть более смиренной. Зря что ли я плачу такие огромные взносы его ордену всесожжения? Он прекрасно знает, что если будет перечить мне, все, чего добьется, это высылки обратно в монастырь, а на его замену епископы пришлют кого-нибудь посговорчивее.

Всеблагой дракон, какое же сочное мясо.

— Князь, — вдруг слышу я робкий голос распорядителя, склонившегося надо мной сбоку.

Приходится оторваться от наслаждения стейком.

— Чего тебе?

— Простите, что нарушаю ваш завтрак, но прибыл важный визитер от императора.

— Ну кого еще принесло в самый неподходящий момент? — Спрашиваю я раздраженно.

— Архимагистр Тайдел, милорд. Он говорит, что дело не терпит отлагательства.

Значит прискакал-таки, раздери его пекло, братец Лилианы.

Настроение сразу же портится.

Да что ему надо?

— Зови его сюда, — резко приказываю распорядителю, — не хватало еще нарушать завтрак из за него. И принесите еще приборы для гостя. А тебе, София, лучше не попадаться на глаза посторонним, так что оставь меня.

Что же ему надо? Неужели явился разнюхивать по приказу своей сестрички? А что если он может распознать отсутствие наследника у моей истинной?

Нет, этому юнцу на вид не больше двадцати, ранг архимагистра ему явно назначили только благодаря родству с императорской истинной.

Хотя, нужно бы перестраховаться.

Я быстро подзываю слугу и отдаю несколько приказаний.

Анна

Слышу удаляющиеся шаги Каэна и его девки. Сердце колотится как бешеное, подгоняемое яростью дракона внутри меня. Церемониальные факелы потрескивают, распространяя сильный запах жженой смолы. Я вдыхаю этот запах полной грудью и возношу молитву к богу-дракону. В ней нет слов, лишь просьба избавить меня от этой муки, сделать так, чтобы мне не приходилось терпеть эти унижения, конца которым, похоже, не будет.

Я встаю на колени, не обращая внимания на холод твердого камня.

За что мне это все? Неужели я не была истово верующей в дракона все эти годы? Неужели не посвятила всю свою жизнь служению? Неужели была плохой женой? Или бог хочет, чтобы я сказала Каэну правду и поэтому испытывает меня такими страшными пытками?

Как моя жизнь могла превратиться в ад так стремительно? Дай мне хоть какой-нибудь знак…

— Вы не виноваты, Анна, — слышу я голос Виктора.

Я вздрагиваю от неожиданности. Я была в такой ярости. Боль обрушилась на меня таким потоком, что я и забыла, что здесь сейчас не одна.

— Бог не любит меня, — говорю я, вытирая слезы.

— Вы ошибаетесь, — тихо говорит Виктор, вставая на колени рядом со мной.

Я вижу его обожженные красные руки, лишенные ногтей. Мне страшно смотреть на них и я отворачиваюсь.

— Бог справедлив и милостив, — тихо говорит Виктор, — и тем сильнее испытание, чем больше он любит.

— ЭТо не испытание, — говорю я, — это убийственная пытка. Я думала он любит меня, я думала, что хоть что-то знаю об этом мире. Я думала, если буду служить своему князю и богу, то все будет как надо, все будет хорошо и правильно.

— Терпение — это наивысшая благодетель, — говорит жрец и подносит руку к огню на алтаре.

Я вижу, как его пальцы, полностью покрытые шрамами от ожогов, охватывают языки пламени.

— Посмотрите на это, — говорит он спокойным голосом, в котором не слышно и намека на ту боль, которую он, должно быть, сейчас испытывает.

— Не надо, пожалуйста, — прошу я его, но он не отрывает руки от огня. Я вижу, как его пальцы начинают дымиться.

— Это любовь бога, — говорит он, — это его благословение для меня.

— Неужели вам не больно?

— Конечно больно, — говорит он, — больно, так же как и вам, если я могу вообразить вашу боль, ваше отчаяние и то чувство предательства, которое вы испытали.

— Виктор, прошу, хватит, — чуть не плачу я.

— Вы верите мне? — Спрашивает он, — верите, что бог-дракон любит вас так же, как и меня?

— Да, да! — Поспешно говорю я, и он, наконец, убирает руку от огня.

— Зачем вы это сделали?

— Это пустяки, — говорит он, — мне это только на пользу. Если это поможет вам понять лучше, я готов сделать это со второй рукой.

— Нет, нет, пожалуйста, не надо, — чуть не плачу я.

— Я не могу сказать слова против князя, — говорит Виктор, заматывая обожженную руку в тряпицу, — но я хочу, чтобы вы знали, что я всегда буду служить вам, потому что я не видел никого, кого бог-дракон любил бы больше, чем вас.

Голос Виктора звучит спокойно и размеренно, словно он читает молитву.

— Почему вы так думаете? — Спрашиваю я, заглядывая в его глаза лишенные ресниц.

Вместо ответа он задерживает на мне долгий взгляд и едва заметно кивает.

И в это мгновение я понимаю, что он знает, что я беременна будущим наследником Каэна. По спине моей пробегают мурашки.