Перед кабинетом Звонцовой скопилась небольшая, но устойчивая очередь. Настроившись на долгое ожидание, Люся расправила газету, чтобы спокойно и обстоятельно еще раз проглядеть статью. Заняв на ближайшем к кабинету диванчике свободное место, обратила внимание, что сосед, седоусый пенсионер, которого часто видела сидящим в президиумах, мусолит пальцами тот же бросающийся в глаза заголовок.

Приход нового человека старик воспринял с откровенной радостью.

— Читали? — он победно потряс сложенной в гармошку газетой.

— Читала, — опустила веки Люся.

— И как?

— По-моему, великолепно.

— Даже так? — старый рабочий столь решительно придвинулся к собеседнице, что звякнули его многочисленные медали. — Чем же, если не секрет, вам понравилось?

— А всем, — вызывающе улыбнулась Люся. — Вы разве противоположного мнения?

— Почему? Матерьялец подходящий. Крепко сбито, утверждаю. Как рабкор с сорокалетним стажем. И верный глаз чувствуется. Хотя бы вот, — старик быстро отыскал нужное место, — «Зеленый дымок над изложницами с медным расплавом…» Очень правильно подмечено. Так и ощущается вкус меди на языке. Учуешь однажды — вовек не позабудешь… Про душную муку после взрыва тоже со знанием дела упомянуто. Душная и есть, — он трудно прокашлялся в платок. — Замах, в общем, подходящий, а результаты того, слабые…

— Почему же слабые? — Люся со всей горячностью встала на защиту статьи. — Безупречная по логике и лаконизму постановка задачи, — она почти на память процитировала полюбившееся место. — Точные, научно обоснованные выводы.

— Насчет постановки не спорю: что хорошо, то хорошо, а относительно выводов — не согласен, девонька, швах. Очень слабо, — отмахнулся он, заранее отвергая любые возражения. — Гора родила мышь. Пустяковые рекомендации.

— Придать комбинату права главка по-вашему пустяк?

— Милая моя, — укоризненно покачав головой, старик прижал к сердцу сухую жилистую руку. — Я двадцать лет оттрубил на медном и пятнадцать лет на никелевом производстве. Кому ты говоришь про главк? Да я всех директоров знал, с первого до восьмого, Владлена Васильевича Логинова то есть. Сколько про это говорено было и не сосчитать.

— Теперь об этом написано в центральной газете. Разница, по-моему, существенная.

— Так-то оно так, только поздновато маленько… Не находишь? Мы сейчас даем стране металла больше любого главка, больше иных министерств, если хочешь знати. И директор наш на министра выходит, а то и повыше.

— Но Герман… товарищ Лосев ясно указывает, что комбинат можно приравнять к таким объединениям, как «Сигма» или «Северо-восток»?

— Ишь ты, «Сигма»! Да нам она, «Сигма» эта, и в подметки не годится. Тоже сравнил! И «Северо-восток» для нас не эталон. Мы одних редких земель похлеще любого золота даем. Притом, попутно.

— Это в вас местный патриотизм говорит.

— А в тебе, дочка, не говорит? По материку скучаешь?

— Материк тут ни при чем! — обиделась Люся. — Что же касается статьи, то она, по-моему, очень правильная.

— Может, и правильная, — старик лукаво прищурился и пошел на попятный. — Только нет в ней заполярного размаха, северной удали не чувствуется. Все оговорочки, осторожные замечаньица, если б да кабы… — дальнозорко отставив газету, он прочел отмеченный ногтем абзац. — «Почему горнорудное управление, например, не имеет своего фонда материального поощрения, почему оно не вправе вести свою планово-финансовую работу?»

— В самом деле, почему? — воспользовавшись риторической паузой, ввернула Люся.

— Погоди, — поморщился рабочий. — Вопрос верно поставлен, ответ мне не нравится. Послушай, что дальше сказано: «Может быть, дать ему, как и другим крупным единицам, права самостоятельной организации? Превратить их в своего рода федерацию под единой крышей?» — он победоносно взглянул на девушку. — Сплошные вопросы. Ничего конкретного. Какую «крышу», какую «федерацию»?.. Не ясно.

— В том-то и ценность статьи, что она поднимает вопросы, а решать их уж нам самим придется, как же иначе?

— Вот я и говорю, что смелости не хватает, размаху, — упрямо стоял на своем ветеран. — Северной удали нет.

— По-своему вы, быть может, и правы, — кивнула Люся. — Но со времени, когда вы тут, на мерзлоте, первые колышки забивали, многое изменилось. Теперь одной удалью ничего не достигнешь. Трезвый научный расчет требуется. Одно слово — НТР… Отсюда и осторожность.

Из кабинета вышла женщина, и кто-то из ожидающих окликнул старика:

— Петр Фомич, теперь ваша очередь.

— Идите, идите, — замахал он руками. — Мое дело пенсионное, торопиться некуда, — и задорно подмигнул Люсе. — Даже совсем наоборот.

Сидевший у самой двери мужчина в кителе с готовностью прошмыгнул в кабинет.

— Почему на материк не уезжаете? — спросила Люся, меняя тему. Поднявшееся было настроение увяло, и продолжать спор расхотелось.

— Некуда податься, дочка, — беспечально ответил старик. — Вся жизнь с Заполярным прошла. Это понимать надо… Тут меня каждая собака знает, ценят, советуются, а там, — он с улыбкой поморщился. — Кому я нужен?

— С легкими-то у вас как? — осторожно поинтересовалась она.

— Ничего особенного. Валентина Николаевна, — он почтительно кивнул на дверь, — беспокоится, а я ничего, привык. Она мне и не присоветовала климат менять. «Поздно, — говорит. — Сидите лучше Петр Фомич, на месте, а я вас до кондиции доведу». Вот и хожу, как в военкомат по повестке. Да и климат у нас, в сущности, не хуже, чем на материке, и болеют реже. Недаром, значит, докторам такая власть предоставлена. Я вот также поначалу ворчал на всю ихнюю профилактику, на вызовы не являлся, а после, как меня Валентина-то с того света возвернула, осознал, даже стыдно стало.

— Она хороший врач?

— Замечательный! — с чувством произнес старый рабочий. — Большой души человек. И с юморком… Прихватило меня, значит, зимой, думал — каюк. Так и сказал ей тогда. Оставь, мол, дочка, напрасные труды, побереги себя для других, а мой час пробил. Она все это выслушала и говорит эдак, с улыбочкой: «Не знаю, когда он пробил, ваш час, но одно могу сказать твердо: умрете вы не от этой болезни, когда и от какой, не знаю, но не от этой и не сейчас». И так мне смешно сделалось, что и в груди полегчало…

Мужчина в кителе обернулся на диво быстро, и Петр Фомич, чуть сгорбившись, засеменил к заветной двери с верхом из матового стекла.

Люсе пришлось ожидать довольно долго, а когда, наконец, наступила ее очередь, в кабинет без стука влетела сестра с рентгеновским снимком и поманила за собой мальчика в больничной пижаме.

— Опять своего провели, — вздохнул кто-то из ожидающих. — Не переждешь…

— Никакого не своего, — мгновенно последовало возражение. — Не видите разве: больной из стационара? И меня так водили, когда я прошлой зимой здесь лежала. Как же иначе?

— Вот я и говорю, своего…

Люся, чтобы убить время, прочитала все внешнеполитические сообщения, которые обычно только проглядывала, и принялась следить за пучеглазыми рыбами, влачившими непомерно разросшиеся вуалевые хвосты.

— Разденься, Спартак, — ласково кивнула Валентина Николаевна и, продолжая прерванный разговор, протянула сидевшей напротив девушке больничный лист. — Значит, мы обо всем договорились? С никелевого завода придется уйти. Если хотите, я сама поговорю с вашим начальством?

— Спасибо, доктор, только они и так все понимают. Ведь четыре месяца на бюллетене!

— К сожалению, пары тяжелых металлов являются для вас аллергенами и никакое лечение тут не поможет. Как только вы перемените обстановку, все пройдет. Практически вы здоровы.

— На материк, значит, не обязательно возвращаться?

— Не вижу никакой необходимости. Наш климат для вас вполне подходящий.

— Не знаю уж, как и благодарить вас, Валентина Николаевна…

— Пустое, милочка… В приемной много больных?

— Человек восемь.

— Следующего попросите пока не входить. Я вызову, — взяв со стола фонендоскоп, Звонцова прошла за ширму, где, сиротливо сжавшись в комочек, сидел на кушетке мальчик. — Ну-ка, вставай, — ласково взъерошила ему волосы. — Послушаем, — прижала ухо чуть ниже остро обозначенной лопатки. — Покашляй, — озабоченно распрямилась и вставила в уши трубки фонендоскопа.