— Нет, — упрямо стоял на своем юноша. — Дед тоже болел легкими, но излечился в тундре. Скажи ей, дед.

— Это правда? — недоверчиво спросила Звонцова.

Старик молча кивнул.

Валентина Николаевна усталым жестом убрала выбившиеся из-под белой шапочки волосы.

— Такое случается единожды на тысячу, — терпеливо принялась объяснять заново. — Болезнь — болезни рознь. Различные формы туберкулеза имеют свое специфическое течение. Особенно теперь, когда современные лекарства смазали типичную картину, изменили весь ход заболевания.

Она достаточно знала жизнь и свое дело, чтобы не верить старому эвенку. Ей и самой приходилось наблюдать поразительные случаи самоизлечения. Свежая кровь, сушеные коренья или личинки овода в оленьем мясе порой творили чудеса. Скудная, оглушенная долгой зимой тундра, где все приходилось выколачивать чуть ли не с боем, оказывается тоже хранила природные снадобья исключительной силы, о которых не ведают в других, не столь обделенных природой краях.

Она подсказала коренным обитателям, как сохранить жизнь и здоровье. Иначе бы люди не поселились в этих суровых и диких местах. Сперва Валентина Николаевна пришла и ужас, когда узнала, что енисейские эвенки и ненцы, вспарывая желудок забитого оленя, съедают, чуть ли не с жадностью, его содержимое. Но ужас перешел в восхищение, когда ей объяснили, какие биологически активные вещества и витамины содержатся в обычном ягельнике. Они не только спасают от цинги и весенней слабости, но и с успехом противостоят многим инфекционным заболеваниям. Если бы только олений мох усваивался человеческим организмом, о многих лекарствах можно было бы навсегда позабыть. Потому и укоренился обычай есть полупереваренный ягель, что в желудке оленя он раскрывал всю свою богатейшую фармакопею. Это был опыт веков.

Но и другое знала доктор Звонцова. Не могла, не имела права не знать, что всего несколько десятков лет назад инфекционные заболевания буквально опустошали целые стойбища. Лишь современная медицина со всем ее арсеналом спасла народы Севера от вымирания. Навсегда ликвидировала жуткую сибирскую язву, косившую без разбора людей и скот. Но туберкулез оставался все еще грозным противником. В эру антибиотиков он, как и многие другие инфекционные заболевания, образовал устойчивые формы и приспособился к лекарствам. Было преступно надеяться на то, что болезнь исчезнет сама по себе. Чтобы человек мог выздороветь действительно, его необходимо было лечить, порой достаточно долго, не ослабляя усилий и бдительности. И чем скорее удавалось начать лечение, тем успешнее были результаты.

Повторив в десятый, наверное, раз эти азы врачебной науки, доктор Звонцова пришла к выводу, что зря потратила силы, убеждать старика не было никакой нужды. Он превосходно ее понимал и со всем соглашался. А вот на современного культурного юношу, который учился и жил в новой школе-интернате с математическим уклоном, ее доводы почему-то не оказали ровно никакого воздействия.

— Знаете что? — предложила она, круто меняя тактику. — Не желаете в больницу — не надо. Мы только хорошенько осмотрим вас, сделаем анализы и отпустим. Лечиться будете амбулаторно, на дому то есть… Можете пожить у меня это время. Только не стесняйтесь. Мне вы ничем не помешаете. Большую часть дня меня просто не бывает дома…

Звонцова выжидательно глянула на мальчика.

— Ну, как, договорились? — спросила, надеясь прочесть согласие в настороженном блеске умных красиво очерченных глаз.

Твердо встретив ее взгляд, он молча отвернулся и спрятался за пологом.

— Где родители мальчика? — спросила Звонцова.

Старик коснулся березовым мундштуком груди, затем показал на жопу, собиравшую в банку мозг из раздробленных оленьих костей. Закончив работу, она вытерла руки сухой травой и споро разлила по кружкам пенистый чай, в котором кружились лакированные брусничные листья.

— Пей, — пододвинула Звонцовой исходящую душистым паром кружку и горшочек с вареньем.

— Одни мы у него, — пожевав губами, ответил старый оленевод. — И он у нас тоже один… Не хочет ехать.

— Скучает без вас? — растрогалась Валентина. — Какой тонко организованный мальчик. Очень способный, наверное?

— В совхозе у нас тоже поликлиника есть. Раз в неделю важный доктор из города прилетает. Операции делает… Туда нельзя?

— Спартаку не поликлиника требуется, а специализированная больница.

— Долго лечить будут?

— Трудно сказать, — Звонцова считала, что успокаивать следует только больных, а близким необходимо говорить одну правду. — Вначале провести тщательное обследование… По-моему, случай тяжелый.

— Помрет без больницы? — не дрогнув спросил старик. — Тосковать он в городе начнет. От лекарства толку не будет.

— Пожалуй, что так, — сочувственно вздохнула Валентина. — Дети обычно легко свыкаются с новыми условиями, но не такие, как ваш внук, — она замолчала, невольно залюбовавшись игрой угасавших угольев. — Как бы там ни было, его нужно хорошенько посмотреть… Может быть, вы сами свезете? Или вот что, — она сосредоточенно прищурилась, обдумывая, как сделать лучше, — завтра будет вертолет, и я возьму вас с собой.

— Домой улетаешь?

— В соседнее стойбище, но я попрошу, чтобы вас потом забросили в город.

— Без тебя?

— Найдутся и получше специалисты, — улыбнулась Валентина и с жадностью набросилась на варенье. Теперь она знала твердо, что ее усилия не пропали даром. — До чего вкусно!.. Вот уж не думала, что у эвенков бывает варенье.

— Мы не делаем, — покачал головой старик. — Спартак варил. В школе научился… Бери, — бросил ей на колени пушистую шкурку. — Шапку сошьешь.

— Спасибо, — покорно согласилась Валентина.

Обидеть старика отказом было теперь совершенно немыслимо. Да и мех ей понравился очень.

— Она повезет, — старик важно кивнул на жену. — У меня олени.

Валентина Николаевна услышала, как горестно всхлипнул у него за спиной мальчик. А может быть, это только послышалось, потому что плотные шкуры лучше всякой изоляции поглощали звук…

Теперь Спартак сидел рядом, на краешке выброшенного давним разливом ствола. Сосредоточенно пересыпая из горсти в горсть песок, следил за ней внимательными не по-детски всезнающими глазами.

— Я буду лежать в той больнице, где вы? — спросил он, сдувая песчинки с ладони.

— Обязательно.

— Тогда мне незачем жить у вас. Ведь я и так смогу вас видеть? Верно?

— Я всегда буду рядом с вами, — подтвердила она. А дедушка, как только сможет, приедет навестить.

— Нет, он должен остаться с оленями. И бабку я не возьму в город. Пусть смотрит за дедом. Я сам полечу на вертолете.

— Как захотите, так и будет, — пообещала она. — Что это? — заинтересовалась, различив внезапно рокочущий гул.

— Олени. Вон там, смотрите, — он указал на пыльное вытянутое облачко.

Клубясь над землей, оно медленно распространялось к востоку.

— Ваши? — заинтересованно спросила Валентина.

— Дикие. Материковые… По весне они покидают тайгу и всем стадом бегут к океану.

— Зачем?

— Как зачем? — удивился Спартак ее недогадливости. — Так им надо. Комариную пору пережидают в прибрежной тундре, а осенью возвращаются назад к лесной границе.

— Смотри, как все у них целесообразно… Я и то наметила, что тут комаров меньше, а ведь сейчас самое их время.

— Морской ветер разгоняет. Потому и зверь жмется поближе к берегу. Островные олени вообще всю зиму в тундре проводят. По распадкам держатся, где много ягеля и снег не так глубок. Весной они тоже на север несутся, прямо по льду на острова.

— Как вы великолепно во всем разбираетесь! — восхитилась Валентина. — Настоящий оленевод. Может, вам лучше на зоотехника пойти учиться? Или на ветеринара?

— Я море люблю. И математику. Мы уже дифференциальные уравнения второго порядка решаем.

— Но ведь вы и оленей превосходно знаете. Наверное, потому, что дедушке помогать приходится?

— Отчасти… Вообще мы, эвенки, охотники. И отец мой и мать промышляли зверя: песца, соболя… А оленей на поколюгах били, где они через море переправляются… Их на льдине унесло, отца и мать, я их не помню. Совсем маленький был.