– Это означает, что надвигается несчастье, – вымолвила Йордан, выдержав паузу. – Тяжелый год для дома и всех его обитателей.

Такие предсказания всегда до некоторой степени сбывались, тут она не рисковала. Кроме того, подобные предостережения производят впечатление. И на Джодан с ее снами смотрели с почтением. Хотя для Эльзы она еще ничего не напророчила, но жених для Августы, которого она предсказала, появился. Горничная выйдет за Густава и будет жить с ним и его дедом в садовом домике. Густав хотел удочерить и маленькую Элизабет, а в прошлое воскресенье ее наконец крестили.

– Дух, который шастает по темным коридорам виллы, – сдавленным голосом сказала Эльза. – Я теперь боюсь идти в туалет. Он и на четвертый этаж приходит, Мария?

– Только на второй и третий. И в холл, но туда только по ночам.

– Великолепно, – осклабился Гумберт. – Мы благополучно избавились от сестры Оттилии Грозной и взамен получили привидение. Не знаешь даже, что лучше.

– Я предпочитаю привидение. – Ханна протянула руку к половнику, чтобы налить себе супу.

– Может, подождешь своей очереди, маленькая обжора? – накинулась на нее Августа и стукнула девочке по рукам. – Обед начинается, когда фрейлейн Шмальцлер садится за стол. И Мари еще нет.

– А где вообще Мари? – поинтересовался Гумберт. – Не может же она целый день сидеть за швейной машиной?

Мария Йордан засмеялась ненатуральным смехом. Конечно, камеристка Мари не сидит целый день за швейной машиной. Частенько она у фрейлейн Катарины рисует какие-то рисунки. Да и госпожа Алисия то и дело зовет ее к себе.

– Господи, – произнесла Августа, закатив глаза. – Можно подумать, она уж прям не знаю кто. Еще несколько месяцев назад в кухарках ходила да печки топила.

– Даа, – протянула Эльза. – Быстро однако.

– Так же быстро и в обратную сторону бывает, – заметил Гумберт.

– В обратную сторону даже еще быстрее, – ухмыльнулась Августа, добавив, что господин Мельцер ни секунды не выносит Мари подле себя. Недавно она относила ему в кабинет чай, и он так громко ругался. У господина директора есть причины…

– Конечно, есть, – поддакнула ей Мария Йордан. – Вы знаете, что случилось между Мари и молодым господином в Париже? За две ночи у них была возможность сблизиться. Тогда, должно быть, произошло что-то, что не понравилось господину директору.

Предположение не было чем-то новым – все, конечно, заметили, что молодой господин положил на Мари глаз.

– Если это правда, – угрюмо сказала повариха, – тогда мне жаль Мари. Такая разумная девочка. И позволить себе такое. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Эльза пожала плечами и пододвинула к себе корзину с хлебом.

– Если там что и было, все прошло, – возразила она. – Господин смотрит на нее так злобно, – кажется, готов сожрать.

– Тогда он людоед, – захихикала Ханна.

– Получишь вот, если будешь молоть всякую ерунду, – пригрозила ей повариха. Ханна села прямо и положила руки на колени, как полагается, когда в кухню входит домоправительница.

– Всем приятного аппетита, – поприветствовала персонал Элеонора Шмальцлер, пока все торопливо рассаживались. Явились Густав с дедом, и все терпеливо ждали, пока они вымоют руки.

– Опять гороховый суп? – простонал Густав. – Я уже вчера не знал, что делать с животом!

– Радуйся, что вообще получаешь суп! – вспылила повариха. – Повариха господина бургомистра предлагала мне двадцать марок за рецепт. Но я не…

В этот момент зазвенел электрический звонок, и Гумберту, который как раз занес над тарелкой ложку, пришлось положить ее на стол.

– Всякий раз во время еды, – заворчал камердинер. – Будто они решили уморить меня голодом.

– Мы оставим тебе тарелочку! – ехидно бросила ему вслед Августа.

Некоторое время спустя всем стало не до горохового супа. Гумберт спустился в кухню, взял за руку Густава и, заикаясь, сообщил, что тот должен немедленно отвезти его на Кенигсплатц за медицинским советником доктором Грайнером: «Госпожа звонила ему, но его автомобиль в ремонте, поэтому договорились, что мы его заберем».

– Дева Мария – что случилось? – промямлила Эльза. – Ведь вроде бы господину директору полегчало.

Гумберт вытер со лба пот белым платком, пока Густав быстро доедал свой суп и дожевывал хлеб.

– А на обратном пути мы должны заехать за святым отцом Лейтвином, – глухо добавил Гумберт.

– За пастором? – переспросил старый садовник и приложил руку к уху. – Если посылают за пастором, дело серьезное. Значит, скоро конец.

Пауль сказал Людерс, что остаток дня будет отсутствовать, если что срочное, пусть звонит на виллу. Потом прыгнул в машину, рявкнул на привратника, который не очень быстро открыл ворота. Грубер посмотрел на хозяина испуганно, не понимая, что происходит. Господин Мельцер-младший всегда был с ним исключительно добр.

Пауль поехал быстро, почти восемьдесят километров в час, взметнув за собой облако пыли. Хорошо, что верх был откинут, Пауль таким образом мог охладить разгоряченное лицо.

– Пауль, приезжай сейчас же, – сказала ему мать по телефону. Ее голос еще никогда так не дрожал, она в любую секунду могла расплакаться.

– Ради всего святого! Что стряслось?

– Папа пытался покончить с собой…

В первый момент Пауль решил, что ослышался. Но мама всхлипывала и что-то говорила про пистолет в ящике стола.

– Мама, успокойся. Я сейчас буду.

Вилла была освещена приветливым полуденным солнцем, возле крыльца пылали плетистые розы лососевого цвета, благоухал белый куст сирени. Пауль взбежал по ступеням, дверь открылась, навстречу вышел Густав, за ним Гумберт.

– Господин, – задыхаясь, выговорил Гумберт. – Мы едем за врачом. И за священником. Ваш отец господин…

– Берите машину.

Он бросил ключи Густаву и поспешил в дом. Священник. Пауль почувствовал, как по телу поднимается и разливается в груди ледяной холод. Священник. Последние причастие. Смерть. Нет, ему нельзя умирать. Только-только затеплилась надежда – он сел в кровати, сам попросил еды. Он даже стал ходить по комнате, одеваться, а сестру Оттилию, которая пыталась им командовать, уволил.

Навстречу вышла экономка и скорбно сообщила, что госпожа находится в кабинете супруга. Что Пауль должен мужаться, его отец в критическом состоянии. Хоть бы скорее пришел врач…

– Где Мари?

– С вашей матерью. Молодые леди, насколько мне известно, в красном салоне с Марией Йордан. Госпожа не разрешила им заходить в кабинет.

Последние слова Пауль до конца не расслышал, потому что побежал на второй этаж. Перед кабинетом остановился, попытался отдышаться, потом постучал.

Дверь приоткрылась, и он увидел бледное лицо Мари. Она посмотрела своими большими бархатистыми глазами. И он разом успокоился. Мари была здесь.

– Пожалуйста, не пугайтесь. Мы перенесли его на диван.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Пауль устремил взгляд на лежавшего в неестественной позе отца. Черты были искажены, рот и глаз перекошены на левую сторону, лицо бескровное, почти белое. Паулю пришлось превозмочь себя, прежде чем подойти к дивану и взять отца за руку. Пульс еле прощупывался. Отец был жив.

– Что случилось?

Пауль обернулся, мать сидела в кресле у стола, откинув голову и вцепившись руками в резные подлокотники.

– Что бы ни случилось, – проговорила она бесцветным голосом, – я прошу вас обоих хранить молчание по поводу произошедшего.

Выяснилось, что этим утром Иоганн Мельцер был особенно активен, потребовал себе ванну, оделся, позавтракал и сказал, что пойдет в кабинет разобрать кое-какие бумаги. Хотя Алисия боялась, что он переутомится, отговорить его не смогла.

– Около полудня я услышала звук упавшего предмета, возможно, стула. У меня сразу возникло ужасное предчувствие, – глухо рассказывала Алисия. – Будто Господь послал предупреждение. Я открываю дверь и вижу, как Иоганн стоит у стола и держит пистолет у виска. Бог свидетель – дальше я не знаю, что произошло. Мы стали бороться, он попытался оттолкнуть меня, но я повисла на той его руке, которой он держал пистолет, и ему не удалось меня стряхнуть. Но потом…