Катарина была столь взволнована, что ей было просто необходимо о чем-то говорить. Неважно, о чем, просто исторгать из себя фразы. Она сидела, вцепившись в подлокотник сиденья, и понимала, что несет всякие глупости, и время от времени ей самой было смешно.

– Видишь, Мари, мы сейчас в Верхнем городе. Ты, наверное, нечасто здесь бывала?

– Мне особо нечего было здесь делать…

Китти не дала Мари толком ответить и продолжила болтать сама. Видела ли Мари фонтан Аугустусбруннен? Нет? Август был римский император, это нужно запомнить. А там, вдали, виднеется узкая башня Святого Ульриха. А не находит ли Мари, что Максимилианштрассе какая-то необыкновенно широкая и поражающая воображение? На одном конце ратуша, на другом – большая базилика Святого Ульриха. Это имеет символический смысл: церковное и светское суть две силы, на которых поднялся город. По крайней мере – тут Китти глупо засмеялась – им так рассказывали в школе.

Машина ехала теперь строго прямо, мимо мальчишек, убирающих снег со ступенек, женщин, которые осторожно вступали в лужи, позади протрезвонил трамвай, который успешно выбрался из аварии перед ратушей.

– Мы почти на месте, Мари. Вон фонтан Меркурбруннен, там повернем налево на Халльштрассе. Ты знаешь, кто такой Меркурий? Нет, это не римский император. Меркурий больше, чем император, он бог. Покровитель торговцев и воров. А также тот, кто приносит вести, потому что у него на сандалиях крылышки. Тебе прежде всего нужно запомнить Меркурия, Мари. Хотя бы потому, что у него исключительно красивое молодое тело. Глаза, как смоль, кудрявые волосы, в моменты страсти его зрачки играют золотыми искорками…

И опять глупо захихикала. Господи, что она сегодня несет? Что подумает о ней Роберт? Но какое ей дело до Роберта – он всего лишь на службе. А Мари, ее любимая Мари поймет, она уверена.

Церковь Святой Катарины, в которой располагалось художественное собрание, по сравнению с великолепным белым дворцом Шецлера выглядела весьма скромно. Выходя из машины, Китти рассказала, что Шецлеры были высокомерны и не особо жаловали фабрикантов-нуворишей. Их дворец походил на сказочный замок в стиле барокко, весь в золоте и хрустальных зеркалах для зрительного увеличения пространства.

Она распорядилась, чтобы Роберт ехал дальше и занимался поручениями. Нет, заезжать за ними не нужно, они возьмут такси. Китти заплатила за вход кассиру с седыми бакенбардами. Девушки остались в пальто, было прохладно, а помещения не отапливались, чтобы не портились полотна.

– Смотри, там висят великолепные картины из базилики, их рисовали еще по заказу монахинь. Две нарисованы Гансом Гольбейном. Какие монахини? Так церковь раньше принадлежала монастырю, думаю, это был доминиканский орден. Своими молитвами они могли избавить несчастного грешника от вечного проклятия, потому разбогатели и смогли заказать эти прекрасные алтарные полотна. Как видишь, в давние времена искусство всегда зависело от церкви или денег. Отвратительно. Искусство должно быть свободным, оно должно взмывать в небо подобно сияющей птице…

Служащий в синей униформе сделал Китти знак говорить тише, и она испуганно умолкла.

– Я думаю, тебе нужно выбрать одну из алтарных картин, – прошептала она Мари. – Только подумай, они датированы шестнадцатым веком и довольно старомодны. Но созданы великими художниками. Взгляни на язык тел, на мимику… Лучше всего начать прямо отсюда.

Она понятия не имела, который час, ясно было, что после одиннадцати прошло много времени. Мари была несколько удивлена тем, что Китти усадила ее рисовать уже в первом зале, она бы с удовольствием посмотрела всю выставку. Но можно и потом, картины никуда не денутся. Только не картины.

– Теперь я тебя оставлю, моя дорога Мари, чтобы ты спокойно рисовала. Не торопись и сначала сосредоточься только на глазах…

Китти попыталась избавиться от надоевшего пальто, оставив его возле Мари, иначе зачем же она так тщательно выбирала туалет? Но было холодно даже в пальто. Медленно, как истинная ценительница живописи, она прошла по высокому залу, о религиозном назначении которого в давние времена теперь сомневаться не приходилось. Готические колонны венчались стрельчатыми арками, перекрестья смыкались в свод. Она победно кивнула смотрителю и прошла во второй зал, в котором были всего две пожилые дамы. Сердце сжалось, она готова была побежать, чтобы посмотреть, не ждет ли ее кто в двух боковых залах. Но совладала с собой. Кто она, в конце концов? Глупая маленькая девочка, бегущая за золотым мячиком? Нет. Ей ни к чему было спешить. Даже лучше, если они с Мари опоздали. Так ему не придет в голову, что она влюблена. Или не может без него, как другие. Ну нет, она была Катарина Мельцер – та, которую с ее первого бала месяц назад окрестили «очаровательной маленькой принцессой». И если уж она назначила ему свидание, пусть расценивает его как незаслуженную милость.

В смежном помещении справа сидела одна из смотрительниц в синей униформе и вязала сиреневый носок. Непостижимо: сидеть среди этих шедевров на табуретке и бестолково стучать спицами. Китти вернулась во второй зал и пошла направо. Если его и там не было, значит, он или не пришел, или уже ушел. Отчего такое несказанное разочарование? Вообще-то ей должно быть все равно. Сами виноваты, месьё Дюшан. Жаль потраченного времени…

Но он был там. Стоял к ней спиной и разглядывал картину одного швабского мастера. Не оглянулся даже, когда она вошла в зал. Обернулся, только когда она остановилась.

– Как вы долго, мадемуазель, – с улыбкой сказал он. – Я уже боялся, что вы передумали.

Она тотчас утонула в идущем от него теплом потоке. Боже, в его глазах плясали золотые искорки. Невероятно, как мужчина может быть столь красив и привлекателен.

– Нас задержали, – ответила она, взяв себя в руки.

Он принял объяснение, не задав уточняющих вопросов.

– Тем больше мне повезло, если вы несмотря ни на что приехали.

У нее дрожали колени, пока она подходила ближе. Он галантно поцеловал ей руку, а ей показалось, что руку обожгло пламенем. Коснулись ли его губы ее руки или ей только показалось?

– Ну, у меня в городе были дела, – солгала она и улыбнулась ему. – А эту выставку при случае нужно посещать.

– Тут вы правы, мадемуазель Катрин…

Как красиво звучало ее имя в его устах. У него был легкий французский акцент, в остальном по-немецки он говорил блестяще, что удивительно для сына фабриканта из Лиона. Однако его мать была немкой, и уже несколько лет он руководил филиалами лионских фирм в Аугсбурге. С Катариной они познакомились на первом бале и с тех пор время от времени встречались. Последний раз – на том безумно скучном новогоднем празднике в доме бургомистра.

Молодой человек взглянул в сторону выхода, где на несколько секунд появился смотритель, но вскоре снова вышел.

– Знаю, мадемуазель, что я самонадеян, – произнес он тихо. – Но я не мог упустить возможность признаться вам, насколько я впечатлен встречей с вами. Я думаю о вас день и ночь, мадемуазель. Я живу с вашим образом в сердце, я говорю с вами, воображаю себе ваш голос, иногда мне даже кажется, что я чувствую тепло вашей изящной ручки…

Она впитывала в себя его слова, они были чистое счастье. Именно этим она грезила все последние дни. Его с золотыми искорками глаза, его мягкий, глубокий голос… Господи – да. В его словах не было большой поэзии. Она уже слышала подобное от других. Но услышать это из его уст было радостью.

– Пожалуйста, не смейтесь надо мной, Катрин. Я открываю вам свое сердце, полагая, что вы не останетесь равнодушной. Вы на это не способны, иначе не стояли бы сейчас здесь, передо мной…

В его взгляде читалась уверенность в победе, которая слегка раздражала. Он был не из тех юнцов-воздыхателей, которые докучали на вечеринках, он был взрослым мужчиной и знал, чего хочет.

– Признаюсь, мне было любопытно, – кокетливо посмотрела на нее Китти.

– Возможно, у нас много общего. Прежде всего мы ценим искусство.