Его поприветствовали. Роберт, Густав и его дед-садовник поклонились, женщины присели в реверансе. И только Шмальцлер считала себя выше этого старомодного обычая, поэтому, как и мужчины, осталась стоять. Сзади, наполовину скрытая толстой Брунненмайер, должно быть, стояла Мари. Мельцер несколько раз сталкивался с ней в холле, когда та бежала к Китти на вечерние сеансы. Девушка похорошела и больше не похожа на голодную мышку. И как же она необыкновенно похожа на свою мать – Мельцер вдруг осознал это со всей фатальностью. Он отмахнулся от неприятных мыслей, постарался изобразить жизнерадостную улыбку и начал свое обязательное рождественское обращение.

– Мои дорогие помощники или, лучше сказать, добрые духи нашего дома. Что бы мы, семья Мельцер, делали без вашего неустанного труда и заботы – давно бы умерли от голода и холода…

Послышался подобающий моменту смех; обрадовавшись, Мельцер решил и дальше пересыпать свое поздравление шутками. Так, Шмальцлер он назвал «досточтимой хранительницей домашних ценностей», садовника – повелителем «тысячи и одного дерева», а Брунненмайер был присвоен титул «предводительницы деликатесов». Свою речь он закончил благодарностью и пожеланием и впредь сохранить друг с другом добрые отношения. Затем Алисия подошла к столу, на котором лежали обернутые в пеструю бумагу подарки. По заведенному обычаю первой подзывали к столу прислугу самого низшего ранга, в данном случае – Мари. Девочка действительно чуть поправилась, фигура приняла более женственные формы, а поскольку к празднику Мари сняла с головы платок, стали видны ее густые темные волосы. Изящная красавица в клетчатом хлопчатобумажном платье. А какая у нее походка! Не кухарка, которая, оказавшись в центре внимания, опускает плечи и втягивает голову. Нет, Мари, принимая из рук Алисии подарок, держалась прямо и излучала улыбку. Мельцером вновь овладело нехорошее чувство, быстро перераставшее в гнев. На протяжении всей церемонии он размышлял о том, какими же привилегиями пользуется эта особа в его доме. Этак она, пожалуй, сядет на голову, уже сейчас ее поступь столь величава, словно она не кухарка, а по меньшей мере домоправительница. Все может кончиться плохо, если вовремя не принять меры.

Элеонора Шмальцлер привычно выразила благодарность от имени всей прислуги, польстила господам за их благосклонность и доброту и заверила, что работать на вилле для ее подчиненных – честь. Мельцер подумал о планах жены, и в какой-то момент ему стало жаль Шмальцлер. Она всегда надежно исполняла обязанности, обмен на Роберта станет для нее тяжелым ударом. Однако зная Алисию, он был уверен, что та не бросит Элеонору на старости лет.

Затем наконец прислуга отправилась в свои комнаты, а семейство приступило к следующему пункту программы. В столовой в этот вечер по традиции был накрыт стол с холодными закусками, чтобы прислуга могла пойти в собор к рождественской службе. После ужина директор Мельцер собственной персоной собирался отвезти жену и детей к мессе.

– Ты видел, какой радостью светились их лица?

Алисия поднималась по лестнице впереди мужа и сейчас с улыбкой обернулась. Выглядела она идеально: волосы красиво завиты, седые пряди тщательно закрашены. К своим пятидесяти пяти Алисия сохранила в облике что-то девичье, что Мельцер находил трогательным и привлекательным, но порой и утомительным.

– Ты весьма великодушна, дорогая.

Во фразе сквозило легкое недовольство, Мельцер не был фанатом подарков, в конце концов, ему самому ничего не дарили, ни в детстве, ни потом. Все подарки, какие хотел, он заработал сам.

– Рождество бывает раз в году, Иоганн!

– Разумеется. И часто именно небольшие подарки доставляют большую радость.

Алисия отчетливо услышала в его словах подтекст, но не стала продолжать. Он был этому рад. Никаких ссор в сочельник. Нужно держать себя в руках. По сути, плохое настроение Мельцера объяснялось тем, что машины в цехах будут простаивать целый день, тогда как у него срочные контракты на набивные ткани, которые нужно поставить в начале года.

Столовая тоже была убрана к Рождеству, стол празднично накрыт, на буфете выстроились блюда с изысканными холодными закусками. При виде говяжьего студня и холодной курицы настроение Мельцера несколько улучшилось, он с утра ничего не ел. Элизабет ждала родителей, она бросилась отцу на шею и поздравила с Рождеством.

– Раньше мы всегда должны были читать стихи, – пошутила она. – И петь рождественские песни. Господи, как же я рада, что эти времена прошли!

Мельцер впервые за вечер искренне рассмеялся. Их попытки совместного пения вечно проваливались из-за него и его старшей дочери. Алисия стоически не обращала внимание на фальшивое исполнение, но ее столь же музыкальная младшая дочь начинала ныть, что у нее сейчас отвалятся уши.

– И где эти двое? Пауль? Китти?

– Они в ее комнате пакуют подарки, – доложила Элизабет.

– Могли бы закончить пораньше, – проворчал Мельцер.

Он не стал продолжать, но завтра вознамерился поговорить с Алисией о том, что молодым людям следует учиться пунктуальности. Кроме того, он желал бы видеть их и внизу во время поздравления прислуги, в конце концов, они тоже живут в этом доме.

– Я посмотрю, где они.

Элизабет вышла в коридор, Алисия тем временем зажигала на столе свечи. Ее улыбка была слегка омрачена, естественно, она чувствовала напряжение супруга, а вместе с тем и угрызения совести. Зная, с какой детской радостью она занималась приготовлениями, Иоганн не хотел ей портить этот вечер:

– Очень красиво, Алисия. А студнем как вкусно пахнет!

В ответ он услышал радостный благодарный смех. Она специально заказала студень, ведь он был любимым блюдом мужа.

– Будь добр, зажги оба канделябра на буфете. Мне кажется, будет приятно ужинать при свечах.

– Конечно, дорогая.

Интересно, зачем он проводил во все комнаты электрический свет, если при свечах ей было приятнее? Но он и в этот раз подавил нарастающее недовольство. К тому же один за другим появились Китти, Пауль и Элизабет.

– С Рождеством, папа! Как красиво, мама! И как здесь пахнет! Хвоей и холодной курицей – идеальный рождественский аромат!

Какими же разными были его дочери. Элизабет спокойная, полная, внешне напоминает его мать. Девушка на первый взгляд непривлекательная. Однако вместе с внешностью она унаследовала от своей бабки твердый характер. И совсем другая Китти, та пошла в Мейдорнов. Прелестная девчонка-вихрь, красивая, соблазнительная, но одновременно тонкая и склонная к быстрым переменам настроения.

– У нас для вас в красной гостиной сюрприз, папа.

Девчонка-вихрь обняла и поцеловала отца, прижала свои душистые локоны к его щеке и сообщила, что уже несколько недель с предвкушением ждала сегодняшний вечер. Пауль ограничился пожеланием родителям счастливого Рождества. Обниматься он не стал, отец не принял бы этой «фальши». С того случая на фабрике несколько недель назад отношения между отцом и сыном были напряженными.

– Посмотрим же, что приготовила нам Брунненмайер. Давай свою тарелку, Иоганн.

Он любил, когда Алисия за ним ухаживала, это и ей доставляло удовольствие. Остальные положили себе сами и с полными тарелками уселись за стол. Такой ужин Мельцеру нравился больше, чем чопорные застолья, когда нужно развлекать за столом даму и ждать, пока официант закончит сервировку.

– Мама, в очередной раз превосходная еда. Салат с птицей – просто сказка. Но ростбиф я проглотить не могу, он полусырой!

– Вкусно же, Китти, – заверил ее Пауль. – То, что нужно. Татары клали сырое мясо под седло, чтобы отбить его во время скачки.

– Спасибо. Теперь я совсем больше ничего не возьму.

– Кстати о седле, Пауль, – обратился к сыну Мельцер, отправив в рот кусок студня. – Я слышал, ты свое продал Альфонсу Бройеру.

Пауль готов был надавать себе пощечин, что сам дал отцу повод, и вынужден был ответить утвердительно. Да, он-де сделал одолжение старине Альфонсу, тот давно уже просил купить седло. А у него есть второе, дедово, которое мама когда-то привезла из Померании.