— Я не понимаю. Это серьёзно? Я могу п…

— Послушай, Эдвард, — она прервала его, глядя в сторону, и начала, едва выдавливая слова: — Мы никому ничего не должны, пока брак не узаконен. Мне не стоило торопиться и создавать у тебя неверное впечатление. Всё сложнее, чем кажется, и, если тебе неудобно здесь находиться, ты можешь уехать в любой момент. Это нормально.

Эдвард смотрел на неё и не понимал. Хелена сама предложила поехать с ней, а теперь хотела, чтобы он уехал? Ему казалось, что всё идёт неплохо, пусть и немного неловко. Что могло так сильно и так быстро изменить её мнение?

— Скажи мне, что случилось? — попросил он безнадёжно. — Ты хочешь, чтобы я уехал? Потому что я не хочу. Я хочу находиться здесь, узнать тебя и замок. Но если ты скажешь…

Он осторожно взял её дрожащую руку, опасаясь, что Хелена рассыплется, как волшебный цветок. Она казалась сейчас такой же хрупкой и непредсказуемой. Хелена не поднимала глаз, не отвечала, но и не отстранялась. Она смотрела на их сцепленные руки, переплетённые пальцы и представляла, как тонкие голубоватые линии потянутся от её ладони в его, как исчезнут под кожей, смешаются с венами, запечатлев их связь. И не ясно было: это фантазия или видение.

Дрожь стихала. Глаза снова жгло, а в душу закрадывался ужас, стоило представить огромный замок, полный людей — слуг, охраны, придворных, — но такой пустой и одинокий.

Хелена сжала руку Эдварда.

— Я не хочу… — прошептала почти беззвучно.

А потом покачала головой, разжала его ладонь и ушла, ничего не говоря.

Парк, облачённый в холодные вечерние цвета, плыл перед глазами. Он был красив — это всё, что мог понимать Эдвард, но общая картинка не собиралась. Он часто отвлекался, терялся в мыслях и не знал, о чём говорить.

Хелена скользила рядом молчаливым призраком. Эдвард любовался ей больше, чем всем, что встречалось в парке. Наверно, будь он нестриженным, неухоженным и состоящим из двух бедных кустиков да разбитой дорожки, Эдвард бы и не заметил.

Но она молчала, и это вводило в уныние. Они не разговаривали с момента, как разошлись днём. Хелена закрылась, хотя, казалось бы, куда сильнее… Ужинали они вместе, в полной тишине и в упадническом настроении, и кусок не лез в горло. Эдвард мечтал хоть ненадолго разрушить стену между ними и потому спонтанно пригласил в парк. «Мне ведь нужно сравнить!» Хелена насмешливо посмотрела на него и… согласилась. Наверно, ему пора было перестать удивляться, что она принимала его предложения.

— Мы можем поговорить о чём-нибудь? — спросил наконец Эдвард. Тишина становилась невыносимой.

— Конечно, — отозвалась Хелена, но на него не посмотрела.

Она провела рукой по прохладным листьям кустов и чему-то грустно улыбнулась. Предлагать темы, видимо, не собралась.

— Ладно. Тогда… — Эдвард задумчиво закатил глаза. — Ты ведь была в той странной комнате? Помнишь, в детстве. Белая, светящаяся…

Хелена кивнула.

— Что ты там видела?

Она остановилась и задумчиво посмотрела в сторону.

— Замок, — сказала она. Коротко, без эмоций. Эдвард было расстроился, но она заговорила дальше: — Ледяной замок. И снег. Везде снег. И… — Горло свело, а перед глазами встала та самая комната. Похожие на соты плиты зажглись — и погасли, погружая зал в непроглядную тьму. А затем её разорвали стены; ледяные, прозрачные, они взмыли ввысь и сомкнулись плотным кольцом. И вниз полетели, переливаясь, прозрачные снежинки.

— Затем была вспышка, и всё закончилось.

Хелена обернулась, и взгляд её был затуманен воспоминаниями. Эдвард смотрел на неё во все глаза, не зная, что и сказать, а затем потёр затылок.

— Это… необычно. Я видел огонь. Только. Ничего конкретного. Я слышал, Филипп видел драконов, тоже ждал картинок, но, видимо, они не для всех.

Хелена пожала плечами и пошла дальше.

Эдвард опустил глаза в землю и пошёл следом, пиная мелкие камушки. Он не понимал, что делать, как себя вести и о чём спрашивать. Она то поддерживала разговор, рассказывала что-то интересное, то вдруг замолкала, замыкалась, будто пересекала невидимую черту, за которой лежали запретные темы. И никто из них не знал, где пролегает эта черта.

— А ты… — вдруг сдавленно спросила Хелена, обнимая себя за плечи. — Ты чувствуешь связь со своей стихией?

— Конечно. — Эдвард непонимающе захлопал глазами. — А что?

— Ничего…

— Нет, постой. — Она остановилась и обернулась, глядя с вызовом, но на лице читались грусть и что-то ещё очень болезненное, личное. — Что тебя беспокоит?

— Ничего.

— Но это ведь неправда. Я пытаюсь понять. Может, я… Помочь могу, в конце концов.

— Не сможешь, Эдвард.

— Конечно, если ты молчишь!

— Что тебе сказать? Что я не чувствую? Не чувствую магию. Знаю, что она есть, но… — Она затрясла головой. — Вот что тебе это даёт?

— Уверен, это поправимо! Давай я… — Он потянулся к её руке, но Хелена дёрнулась, как от огня.

— Не трогай меня.

Эдвард непонимающе нахмурился.

— Почему? Почему ты постоянно защищаешься?

— Прекрати лезть ко мне в душу, и мне нечего будет защищать!

— Но… — Он моргнул. — Что плохого я делаю?! Что плохого в том, что я хочу узнать тебя? Понять, почему тебе плохо?

— Потому что это не важно.

— Важно! Мне важно, понимаешь? И не только это. Мелочи разные. Какой… Какой твой любимый цвет? Что ты любишь пить? О чём думаешь, когда всё идёт наперекосяк? — Он осмотрелся и ткнул пальцем в кусты. — И… Цветы?.. Какие ты любишь цветы? Розы, как по всему замку?

Хелена смерила его недоверчивым взглядом. А Эдвард тяжело дышал, не представляя, как вообще смог выдать такую тираду. Будто всё, что накопилось — даже не за последние два дня, а за полтора года, что он не решался к ней подойти, за полтора года, которые она отталкивала его, — все вопросы, непонятки и мысли взорвались — и вырвались.

Хелена опустила глаза и… улыбнулась. Ещё не весело, не смело, но без подвоха.

— Лилии. Белые лилии.

Эдвард завертел головой, словно пытался отыскать их здесь и сейчас. Но Хелена грустно усмехнулась.

— Они здесь не растут. Слишком холодно…

Эдвард неловко рассмеялся и примирительно протянул ей руку. Хелена недолго смотрела на его ладонь, а потом вздохнула, но согласилась.

Они гуляли ещё некоторое время, глядя как одно за одним погасают окна замка, как он начинает светиться — белый исполин на фоне тёмно-синего звездного неба. Говорили об отвлечённом: Эдвард рассказывал, как Джон хвалил сады Санаркса, Хелена фыркала, утверждая, что иначе быть и не могло. Она держала его под локоть, а Эдвард переплетал их пальцы и чувствовал разливающееся в груди тепло каждый раз, когда она едва заметно сжимала его ладонь в ответ. Ей не могло быть холодно, но его пиджак в какой-то момент лёг к ней на плечи, и они полвечера спасали его от соскальзывания. Хелена вернула пиджак в холле, когда они расходились, и бесконтрольно прильнула к Эдварду, на миг уткнувшись носом ему в шею. А потом, в тишине спальни долго смотрела в окно, улыбаясь своим мыслям, чтобы впервые за долгое время просто уснуть, не видя ни темноты, ни кошмаров.

А утром на прикроватной тумбе её ждал букет кремово-белых лилий.

Прошёл почти месяц. Эдвард жил на Санарксе и с каждым днём чувствовал себя увереннее. Он познакомился с Элжерном Рейверном, и тот чуть ли не сразу стал вводить его в курс дела: рассказывал о стране и курсе её политики, показывал карты и документы — не все, только основные, переведённые с языка Санаркса на общий. Эдвард с интересом рассматривал наборы завитков и засечек на оригиналах, просил то Хелену, то Рейверна что-нибудь прочесть, и, хотя он ничего не понимал, звучало интересно.

С дворцовой свитой Эдвард подружился быстро, служанки строили ему глазки, и, что было важнее всего, Хелена начинала оттаивать. Медленно, неохотно, но всё же. Эдвард даже узнал, что она умеет смеяться, и это, наверно, было лучшим, что он обнаружил. Такие редкие моменты!