Хелена никогда не хотела быть такой же. Она вообще не хотела иметь с матерью ничего общего. Они не выносили друг друга и теперь могли не притворяться.

Поэтому Хелена даже бровью не повела, когда мать оказалась рядом. Не замечать её, не смотреть. Ей было всё равно, что мать от неё хочет. Но та терпеть такое не собиралась: тонкие пальцы с острыми ногтями схватили дочь за подбородок и повернули к себе.

— А теперь послушай, милая моя, — прошипела мадам Арт. — Я терпела твоё поведение достаточно долго. Только в последний месяц я отказывала себе во многом, просто потому что ты бы закатила мне истерику. Не буду упоминать все нервы, потраченные на шестнадцать лет попыток воспитать из наглой девицы леди! — Она сделала ударение на последнем слове и всплеснула руками, отпуская дочь. Хелена мотнула головой. — Только пытаться сделать из тебя что-то — пустое занятие. Гардиан тебя разбаловал. Я говорила ему, что давно было нужно показать тебе твоё место. Жаль, что он этого не сделал вовремя, а теперь уже поздно. Только пойми, Хелена, что многое из того, что он тебе позволял, не сделает тебе добра в жизни.

— И что же плохого я делаю? — Хелена подняла подбородок, с вызовом глядя на мать. — Тебе не нравится, что мне не всё равно? В отличие от тебя!

Мадам Арт с притворной оскорблённостью подняла тонкие брови.

— Я научилась переживать то, что причиняет боль, Хелена, — выплюнула она. — И тебе придётся! Не можешь? Притворись! Я знаю, что ты умеешь. Играть надо не только с мальчишками, которые оказались достаточно смазливыми, чтобы привлечь твоё внимание, и достаточно тупыми, чтобы не понять, что из них вьют верёвки. Тебя окружают игроки с зубами поострее, а ты так неосторожно забываешь, какую роль играет общество в нашей жизни.

— В моей оно пока не сыграло никакой! — Хелена скрестила руки на груди.

— Какая наивность! — мадам Арт развела руками, развернулась и снова села на кровать. — Если оно «пока» не сыграло никакой роли, то исключительно благодаря твоему отцу. Никто и слова тебе не смел сказать, потому что они если и не уважали Гардиана, то боялись его. Теперь же такого не будет. Уж прости, милая, у меня нет того влияния, что было у твоего отца. Небо видит, я пыталась, но ты… — Мадам Арт покачала головой. — Ты теперь сама всё поймёшь. И сама же будешь отвечать за себя.

Хелена снова отвернулась к окну.

— Мне всё равно, что они будут говорить обо мне. Никто из них не имеет права… — Она осеклась, моргнула и продолжила сдавленно: — Мне всё равно.

Мадам Арт тяжело вздохнула. Разговоры с дочерью всегда походили на попытки докричаться до глухого. Та упиралась и отказывалась принимать всё, что ей говорили. Наверно, где-то в этом была и её ошибка, рассуждала мадам Арт, но не видела больше способов изменить из отношения. Слишком много времени прошло. Слишком всё между ними накалилось.

Мадам Арт поднялась, поправила юбку и готова была уйти, как вдруг застыла и щёлкнула пальцами.

— Совсем забыла, Хелена, — сказала она. — Пришло приглашение от Керреллов на празднование дня рождения старшего принца. Говорят, там будет что-то важное! — Голос звучал иронично. Она и сама не верила, что произносит «Керреллы» и «важное» в одном предложении. — Так что, хочешь ты того или нет, ты надеваешь новое платье — я пригласила портного, он прибудет завтра, — натягиваешь улыбку и едешь со мной на Пирос.

Мадам Арт окинула дочь взглядом, поддакнула собственным мыслям, жутко довольная, и, качнув пышной юбкой, вышла из комнаты.

Хелена ещё долго стояла неподвижно, глядя на закрывшуюся дверь. Глаза её округлились от негодования, рот был раскрыт, а грудь часто вздымалась. Она пыталась взять себя в руки, поставленная перед фактом, и, когда волна злости наконец отхлынула, просто упала на ближайший стул. Длинные распущенные волосы закрыли лицо.

Она не хотела никуда ехать. Она не хотела видеть людей. Внутри всё ещё было болезненно пусто, и она не хотела позволять лицемерию и ненависти заполнять это пространство. Они того не заслуживали.

Но выбора у неё не было. Она была должна. Должна была поехать и выглядеть там лучше всех, чтобы, не дай Небо, хоть одна душа посмела усомниться в том, что с ней всё в порядке.

Кому она была должна?

Хелена подняла голову и откинула волосы назад.

В первую очередь — себе.

Всё — от полированной тумбы до столбиков кровати — было покрыто рубцами от ножа. Анна методично выводила тонкие полосы, обнажающие белое дерево за янтарной поверхностью мебели. Ей было всё равно, насколько злы будут владельцы отеля и как дорого обойдётся ремонт. Платить будет не она, а Филиппу стоило думать, что он делает и с кем связывается.

Просторная комната отеля в самом центре Ориона, столицы Пироса, кажется, превосходила размером весь её дом на севере. Эдакая просторная золотая клетка, в которой блестит и лоснится всё — от светлых обоев с вычурными завитушками до последней короткой ворсинки на таком же светлом ковре. Когда Анна впервые очутилась в этой комнате, ей показалось, что это Филипп так изощрённо над ней издевается, но тот, поражённо осмотрев убранство, сжал губы, мотнул головой и, не глядя на Анну, сказал: «Это выбирал не я». Она закатила глаза: кто бы номер ни выбирал, он точно не представлял, для кого это делает.

Не представлял этот человек и на что обрекает тоненькую светловолосую девушку с милейшей натянутой улыбкой, лисьим личиком и железным терпением. Её звали Альен, и она провела в высшем обществе полжизни: её учили быть компаньонкой леди, фрейлиной. Когда ей представилась возможность стать помощницей для невесты принца, Альен была на седьмом небе от счастья. Но, увидев кожаную куртку и поношенные ботинки новой «госпожи», она едва не лишилась дара речи. Это было совсем не тем, чего она ждала.

Всё стало хуже, когда Альен поняла, что Анна отыгрывается на ней за своё некомфортное положение. Она с упоением рассказывала про охоту и убийства и следила за тем, как искажается лицо служанки. Сначала непонимание. Затем — испуг. Отвращение. В итоге Альен подрывалась и, изо всех сил стараясь быть вежливой, просила позволить ей уйти.

«Да пожалуйста», — посмеивалась Анна, и Альен уходила, чтобы потом долго обиженно причитать, как жестока порой с ней бывает судьба. А ведь ей ещё предстояло научить Анну основам этикета! К счастью обеих, долго эти «уроки» не длились и проходили чаще всего по одной схеме. Альен приходила, показывала или рассказывала что-то важное, что не хотело укладываться у Анны в голове, раздражалась, обижалась на неуместные шутки, и не менее раздражённая Анна прогоняла её с глаз долой.

В остальное время они не виделись. Анна служанку не звала, и та приходила пару раз в день, приносила еду, одежду и интересовалась — исключительно из вежливости — не нужно ли госпоже что-нибудь. Помочь расчесать волосы? Набрать ванну? На быстром «нет» их разговоры обычно заканчивались, но сегодняшний день был особенным: Анну должны были представить Керреллам.

Анна ждала этого с замиранием сердца, молясь о том, чтобы всё прошло гладко. Впервые сказанное месяц назад «да» показало себя во всей красе, зависнув над ней как пугающая неизбежность, и она должна была вот-вот обрушиться.

Анна сидела на подоконнике и острым лезвием ножа Орела оставляла зарубы на оконной раме. Она делала это бездумно, глядя на улицу, где богатые кареты без лошадей стучали колёсами по каменной мостовой. Люди мелькали под окнами, не замечая скользящего по ним тяжёлого взгляда. Лишь один вдруг остановился на другой стороне дороги, посмотрел по сторонам и случайно встретился с Анной взглядом. Его губы изогнулись в улыбку, и он поднял руку в знак приветствия. Анна раздражённо отвернулась и размашисто резанула ножом по откосу.

Она никого сейчас не хотела видеть, даже каких-то прохожих. И особенно не хотела она видеть Альен! Та суетилась вокруг с раннего утра. Заставила Анну вымыться, обработала её длинные волнистые волосы цветочными маслами, едва не выпрямив их; выщипала ей брови, выкрасила ногти фиалковым лаком, и сделала бы чёрт знает что ещё! Сколько же хитрости и изобретательности понадобилось Анне, чтобы наконец выпроводить Альен! Теперь дверь загораживал тяжёлый комод…