— Не думаешь, что слишком много времени уделяешь этому мальчишке? — прошипел Один.

Хелена взглянула на него через плечо и завела руки за спину, нащупывая застёжки платья.

— Не думаю. Я провела отличный вечер, Один.

Зеркало задрожало от новой волны злобы. Хелена задержала взгляд на пошедшем волнами отражении, опустила руки и повернулась к Одину.

— Неужели ты так ревнуешь меня?

Она смотрела серьёзно и настороженно, без тени былой улыбки. Тень дрогнула и двинулась к ней, медленно приобретая человеческие черты. Один напоминал себя, только его гнев сотрясал воздух с каждым шагом, с каждым словом. Хелена кожей чувствовала напряжение, угрозу, исходящую от него, и разум бил тревогу, приказывал сейчас же бежать, но её будто пригвоздило к полу, и всё, что она могла — смотреть.

— Ревную? — спросил Один. — С чего бы?

Его рука легла ей на плечо, прошла выше по гладкой холодной коже и зарылась в волосы на затылке. Хелена застыла. Она уже не веселилась, смотрела, не моргая, и дышала через приоткрытые губы, а Один слышал её сердце, быстрое, беспокойное.

— Он сделал мне предложение, — выдохнула она едва слышно. — И я сказала да.

Пальцы на затылке сжались, вырывая жалобный болезненный вскрик, — и тут же отпустили.

Неотрывно смотря на Одина, Хелена попятилась и сразу уткнулась в туалетный столик. Бежать было некуда. За спиной — только зеркало. А Один оказался так близко, полный ярости и потусторонней древней силы. Его больной глаз был открыт, и пустая обожжённая глазница взирала на неё, вызывая ужас и трепет, а в здоровом, подобно раскалённой лаве, плескался гнев.

Хелена пошарила рукой на столике и схватила флакон духов — тяжёлое плотное стекло, вряд ли ранит, но ударит сильно и, возможно, даст передышку, необходимую секунду, чтобы…

Твёрдая рука Одина сжала ей запястье, заставляя отпустить флакон, другой он провёл Хелене по щеке — почти нежно, невесомо, как раньше, только в этот раз от его прикосновений хотелось сбежать. А потом ей на губы лёг поцелуй.

И мир пошатнулся.

Один целовал и глубоко, и страстно, и со всей злой ревностью, которую успел скопить. А ей нечем было дышать. И казалось, что она падает, летит куда-то, пытается зацепиться, но пальцы хватаются за лёд и соскальзывают. Она не могла его оттолкнуть, и некому было помочь. И всё, что осталось от реальности — глухой рык, быстрые жалящие поцелуи на щеках и шее и руки, злые руки. Они сдавливали плечи, сдирали не до конца расстёгнутое платье, пытались сломать твёрдый корсет. А потом зашелестели юбки. Зашелестели отрезвляюще.

Хелена дёрнулась, схватила Одина за предплечья, пытаясь остановить, и по его коже тонкой корочкой расползся лёд.

Один зло рассмеялся.

— Теперь ты меня боишься, Хели? — прошипел он, почти касаясь губами её губ. — А мне даже взять у тебя нечего.

Он сжал ей бёдра сквозь ткань платья — и рывком отстранился.

Один исчез, и уже не видел, как напряжённый взгляд сверлил темноту на месте, где он только что стоял, как дрожащее глубокое дыхание срывалось с губ Хелены, а комнату наполнил рой крошечных сверкающих снежинок.

Бескрайние еловые леса чёрной линией очерчивали горизонт. Они, отделённые от замка чередой городов и посёлков, были похожи на границу, хотя та была далеко: за рекой, за лесами, удивительно естественно сменяющимися разросшимися городами, у самого моря.

Королевский полуостров Джеллиер по праву считался самым живописным северным краем восточного побережья. Его столица Олимпия находилась на самом севере Мэтрика, и здесь всегда казалось, что вот-вот пойдёт снег. Даже в середине осени холодные ветра пригоняли снеговые облака с одетых в белоснежные шапки гор. Облака вязли в верхушках елей, цеплялись за шпили часовен, некогда принадлежавших уничтоженному ордену, и рассыпались ледяными дождями, заливая широкие мощёные улочки.

Олимпия казалась вычурнее Ренджерелла. Здания здесь были выше, крыши и стрелы заборов — острее, а узоры — более ажурными. Старинные замки и храмы с острыми шпилями, резными окнами и детализированными фасадами, которые, казалось, могли порезать, диктовали свои правила. И это всё, знакомое с детства, вызвало приятную теплоту. Джеллиер был ближайшим союзником Санаркса, Хелена приезжала сюда так часто, что не смогла бы сосчитать. Кому-то он мог показаться серым, промозглым, но холод Хелену никогда не пугал: ледяные принцессы не должны бояться холода. Тот не способен причинить им вред.

Хелена стояла на балконе, ветер развевал её волосы, гладил по щекам, и она наконец-то могла спокойно дышать. Ночь промелькнула единой чёрной полосой — быстро, незаметно, оставив после себя только странную, так ни к чему и не приведшую тревожность. Хелена думала, что опять начнутся видения, кошмары, но, похоже, одного на ночь было достаточно. И остались с ней лишь летящие с потолка снежинки.

Теперь Хелена хотела, чтобы они падали с неба, с этого белого, глубокого неба. Середина осени — на Джеллиере вполне могло бы снежить. Но нет, было спокойно, тепло, ничто не предвещало ухудшений в погоде. Снежинки не срывались с пальцев, как бы ни хотелось, и даже ледяная корочка не ползла из-под пальцев по каменным перилам. Её магия всегда появлялась стихийно, под эмоциями и никогда — по трезвому желанию.

Хелена разочарованно вздохнула и вдруг напряглась: послышались шаги. Она не пошевелилась: мало ли кто после завтрака решил выйти подышать. Если нужно — окликнет, обратит на себя её внимание. Но тишина продолжилась. Вошедший встал неподалёку, и его молчание заинтриговало. Хелена краем глаза посмотрела в сторону — и брови её взлетели. Там стоял Филипп. В одной рубашке, с растрёпанными волосами, будто только проснулся. Он смотрел на далёкие леса на горизонте и изо всех сил сжимал пальцами мраморные перила балкона.

Все дни празднеств на Джеллиере они не пересекались, даже не обменивались формальными приветствиями. Он проводил время в своей компании, она — в своей, а теперь, кажется, судьба подталкивала их к разговору. Довольно иронично в сложившейся ситуации.

— Доброго утра, сэр Керрелл, — улыбнулась Хелена.

Она хотела посмотреть, к чему их беседа может привести, а ещё больше — увидеть его лицо вечером, когда он всё поймёт.

Филипп шумно втянул носом воздух, но всё же сказал:

— Доброго, Арт.

— Наслаждаешься природой?

Кокетливо проводя пальцем по перилам, Хелена подошла к нему и, повернувшись спиной к пейзажам, заглянула Филиппу в лицо. Он бросил на неё хмурый взгляд.

— Хотел бы наслаждаться.

— Я тебе мешаю? Здесь много балконов, ты можешь выбрать другой.

— Я уже выбрал этот. — И отвернулся.

А Хелена — совершенно случайно — скользнула взглядом на его руку и беззвучно ахнула. Цветные линии, которые должны были рисовать узоры на его коже, символизировать брак, его единение с женщиной… Этих линий не было.

— Так это правда… — выдохнула Хелена, не в силах отвести взгляд.

Рука Филиппа дёрнулась, но он её не убрал, не повернулся — лишь силнее сдавил камень. Вены у него на ладони вздулись от напряжения.

— Это не твоё дело.

— Нет, серьёзно, мне жаль…

— Мне не нужна твоя жалость, Арт, — выплюнул он, наконец повернувшись. — Пожалей лучше себя.

— А у меня всё прекрасно, Филипп. Но я понимаю: задевать других и жалеть себя всегда намного приятнее, чем получать жалость от других. — Взгляд, сверливший лицо Филиппа, снова опустился на его ладонь. — Но ведь это не удивительно. Тебе стоило найти кого-то себе под стать.

— Ты про себя? — Филипп усмехнулся.

— О нет! Ни в коем случае! — Хелена рассмеялась. — Я ведь сказала «себе под стать», а я бы никогда не опустилась до того, что ты сделал.

— Что я сделал? Попробовал помочь моей стране? Да кретин Кейз справился лучше меня — и без шантажа. Мне даже рассказать было бы некому. — Филипп покачал головой. — Не опустится она… Можем поговорить, до чего ты опускалась.