— И вы тоже думаете меня запугивать?

— Ни к чему запугивать того, кто и так дрожит от страха. Я всего лишь полагаю, что ты не настолько глупа и безрассудна, чтобы жертвовать собой, когда есть шанс спастись. Меня не будет рядом, когда он решит на самом деле тебя убить. А то, как убивает этот человек, далеко от «быстро и безболезненно».

— Но, если вы знаете его, почему ничего не сделаете? — Анна всплеснула руками. — Он ведь вас боится!

Один оставался бесстрастен.

— Он не боится. Просто знает, что сейчас со мной не справится. Это стратегическое отступление. И тебе тоже стоит узнать, что это такое, Анна, если ты хочешь жить.

— Но… Я не могу… — прошептала Анна, качая головой. — Я не хочу быть предательницей в его глазах.

Она до боли сжала ладонь, которую причудливыми узорами обвивали нити. Узы брака.

— Тогда желаю вам умереть в один день, — бросил Один и, резко развернувшись, ушёл.

Анна опустила голову. Всё шло не так, катастрофически не так. Ей нужно было решить, что и как сделать. Потому что сейчас ей казалось, что она в тупике и все попытки найти выход и выбраться приводили к новой стене, через которую она не могла пробиться.

Она вздохнула и опустилась на траву, прижимая холодную трясущуюся руку ко лбу.

Девочка скучала. Рассматривала ногти, теребила вышивку на юбке, накручивала волосы на палец. Её взгляд скользил по гостям, словно она пыталась найти кого-то определённого, но не находила и медленно раздражалась. Когда он подошёл, она окинула его изучающим взглядом и выгнула бровь.

— Ждёте своего кавалера, мисс Арт? — спросил Ариес, приваливаясь к колонне рядом.

— Одина? — удивилась она, не сразу сообразив, кого он имеет ввиду. — Нет. С чего вы взяли?

Он улыбнулся.

— Тогда вы позволите мне представиться?

— Я о вас уже наслышана, — пожала плечами Хелена. — Но ради приличия…

— Только ради приличия. Ариес Роуэл.

Он поцеловал тыльную сторону её ладони, стреляя глазами и видя заинтересованную, флиртующую искру.

— Хелена. — Она осмотрела его, задержав взгляд на серебряном волке. — Значит, вот вы какой, принц Райдоса. О вас все говорят.

— Надеюсь, хорошее.

— Достаточно. Только всех смущает ваш акцент, — она улыбнулась, взмахнула ресницами, а потом спросила, глядя на него с долей подозрения: — Форкселли?

— Вы проницательны! — воскликнул Ариес. — Я действительно долгие годы прожил там. Вернулся буквально несколько месяцев назад, когда узнал о смерти отца. Он отослал меня туда ещё совсем ребёнком, не помню ни его, ни мать…

— Грустно, — вздохнула Хелена и отвернулась.

Ариес поджал губы, раздувая ноздри от злости. Ей было неинтересно. Он мог говорить что угодно, а эта девочка просто закатила бы глаза. Впрочем, неудивительно, если она — протеже Одина. Пока Ариес опережал его на шаг, но он стремительно сокращал разрыв.

Правда, Хелена от него не сбегала, не проявляла враждебность, и вопрос оставался открытым: знает ли она что-то и насколько сильно влияние Одина на неё.

Но прежде, чем Ариес успел заговорить снова, раздался вскрик. Он вырвался из белого шума пустых бесед и погасил собой всё, чтобы через мгновение вспыхнула суета. Хелена выпрямилась, напряглась и окинула взглядом зал, чтобы понять, что происходит. На секунду её пригвоздило к месту, а потом она бросилась туда, где собрались люди.

Слуги принесли воду и капли. Кто-то кричал, что нужен врач. А потом строгий знакомый голос сказал, что ничего не нужно и они здесь не останутся. Хелена успела увидеть бледное лицо матери лишь на мгновение, прежде чем сэр Рейверн исчез вместе с ней на руках. А Хелена осталась стоять, не понимая, что происходит, утопая в обращённых на неё взглядах, в словах и вопросах, которые не доходили до разума, будто с ней говорили на незнакомом языке.

Медленно она обернулась Одину. Она не знала, когда он подошёл, но прошептала едва слышно:

— Что случилось?

Его губы дрогнули, но он не ответил. Лишь положил тяжёлую руку ей на плечо и сказал:

— Мы возвращаемся домой, принцесса.

Хелена смотрела в одну точку. Пальцы стискивали деревянные подлокотники, ногти соскребали лак в их резных прожилках. По потолку пробегали спасающиеся от утреннего солнца тени, а по спине — мурашки.

Она не помнила, как открыла окно, когда, зачем. Последнее чёткое воспоминание — это неотвеченный вопрос «что случилось». Один переместил её в спальню, она сама прогнала хотевших помочь служанок… и всё.

Она осталась одна.

Почти.

Из угла, из тени между трюмо и софой на неё смотрело чудовище. Оно скребло когтями по паркету. Оно скалило блестящие клыки в коварной ухмылке. Ему не нужно было нападать — только выжидать, следить. Его жертва всё равно придёт к нему.

Чудище давно пряталось по углам, скрывалось в тени. Его никто не видел — зато все чувствовали. Оно всегда было рядом. И звали его Унынием.

Хелена играла с ним в гляделки. Они смотрели друг на друга неотрывно, не моргая, и ждали, кто сдастся первым. Зверь победно мурчал, и мурчание его — будто ногти по стеклу. Лоснилась сливающаяся с тенями шерсть, блестели жадные огромные глазищи. А в них — и это было хуже всего — понимание.

Хлопнула дверь. Зверь-Уныние забился под софу, шипя и сверкая глазами. Хелена моргнула, скидывая оцепенение, и перевела взгляд в сторону. Один вошёл без стука, как обычно, по-хозяйски. Оглядел комнату, уперев руки в бока, и будто что-то искал.

Зверь затаился глубже, вжимаясь в стену.

А Один хмуро посмотрел на Хелену.

— Ты в этом же платье, — с неудовольствием заметил он. — Ты вообще спала?

Хелена пожала плечами. Это напрочь стёрлось из памяти, словно вся ночь прошла за минуту, и она не успела даже подумать о сне.

Глаза жгло, будто она на самом деле не закрывала их всю ночь. Потяжелевшее тело слабо подчинялось, в затёкших коленях сосредоточилась колкая, вязкая боль. Казалось, она просидела в узком кресле так, поджав под себя ноги, всю ночь. Но двигаться не хотелось. Не хотелось даже поворачиваться и смотреть на Одина, а он взял другое кресло и поставил рядом. Его взгляд пронизывал, а от голоса побежали мурашки.

— Что с тобой? — спросил он. — Ты нервничаешь? Переживаешь за мать?

Она мотнула головой.

Один хмыкнул.

— Меня ты не обманешь. Я всё вижу. Что тебя беспокоит?

Хелена молчала. Смотрела на полосу света меж плохо закрытыми шторами. Тюль колыхался от прохладного ветра, шёл волнами, а тяжелые портьеры не давали ему свободно взлететь.

Один не сводил с неё взгляд. Молчал, но ждал. Выжидал. И Хелена не знала, от чего тяжелее: от мыслей или от того, что он так смотрел. Будто мог бы просидеть в ожидании ответа вечно. И кто знает… Она сильнее сжала подлокотники и прикусила губу, зажмуриваясь. Может, так стало бы легче. Может, он бы понял или сказал что-то нужное. Хоть кто-то ведь должен был…

Хелена повернулась к Одину, шмыгнула носом и, глядя в его бесстрастное лицо, спросила:

— Кто умрёт с большей вероятностью: я или мой ребёнок?

Каменное лицо Одина едва заметно дрогнуло.

— О чём ты?

Хелена тяжело вздохнула и, прежде чем продолжить, села удобнее, спустив ноги на пол. Дрожь прошла по телу и поселилась почему-то в желудке.

— Мой отец умер от неизлечимой болезни, — Хелена говорила медленно, размеренно, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мать серьёзно больна… Какова вероятность, что со мной случится то же?

Один поднял брови и… хмыкнул. Он расслабился в кресле и улыбнулся, глядя в её распахнутые непонимающие глаза.

— У тебя всё будет хорошо, — произнёс он. — Я бы сказал, что ты переживёшь меня, но, увы, это невозможно.

Хелена шутку не оценила.

— Значит, ребёнок… — выдохнула она и отвернулась.

Один давил рвущийся наружу рык. Она переворачивала его слова с ног на голову, придавала им то значение, о котором он и помыслить не мог. Люди! Женщины! Им нужен лишь повод — любой, самый незначительный и далёкий от реальности, — чтобы объявить себя страдальцами и усложнить и без того непростой миг, данный им для жизни. Самое раздражающее качество смертных. И самое вечное.