— Отец, — заговорил Джон, всё ещё глядя в потолок и не переставая улыбаться, — сказал, что теперь я сам по себе. И оставил он мне то, что было моим, ни больше ни меньше. Так что теперь мой именной счёт в банке и квартира в Мидланде — всё, что мне принадлежит. Я в ужасе, Керрелл.

Улыбка умалишённого скользнула по губам Джонатана, когда он снова взглянул на Эдварда. Тот едва сдержал нервный смешок.

— Я не представляю, что делать дальше. Но знаешь, что, Эд? Я ведь этого хотел!

Он хохотнул.

Не этого.

Не совсем.

— Ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, — Эдвард кивнул в подтверждение собственных слов. — К тому же, я уверен, никто из нашей компании не отвернётся от тебя из-за таких пустяков. И твой язык и твои силы у тебя никто не отбирал. Ты сможешь применить их.

— Ты прав! — Джон едва не подскочил. — Я всё ещё я! Возможно, теперь придётся тратиться меньше, но я наверняка что-то придумаю. У меня есть моё имя, моё достоинство, мои связи. В конце концов, у меня есть ты, Эд.

Джон протянул руки к Эдварду, словно тот был самым большим сокровищем в его жизни, и тот едва не упал от смеха.

— Я тебя понял, Джон! — сквозь смех проговорил он и бросил Джонатану, уже во всю корчившему обиду, рубин. — Думаю, он тебе всё-таки пригодится!

Джон поймал камень и, хмыкнув, спрятал его в карман.

— Благодарю, ваше высочество!

Натаниэль Спаркс не преувеличивал, говоря, что слухи разносятся стремительно. Тайная помолвка стала главной темой для обсуждений меньше, чем через два дня. Мало кто сомневался, что так всё и сложится, но внезапная рокировка Спарксов — отказ от одной помолвки и заключение другой — и повод для неё не могли не привлечь внимание. И уже на второй вечер приглашённые на чай подруги мадам Арт, сидя кружком в гостиной, горячо причитали:

— Это ужасно!

— Настоящий позор!

— Не представляю, как сейчас чувствует себя Кэролайн…

Восклицания пошли на второй круг, и Хелена, всегда старающаяся держаться подальше от материнских посиделок, заинтересованно остановилась. Проходя мимо, она было подумала, что мать опять жалуется подругам на неё, но обсуждение внезапно коснулось Спарксов, и Хелена просто не смогла удержаться. Спарксов никогда не обсуждали в негативном ключе. Уж точно не так активно.

— Что произошло? — громко спросила она, проходя в яркую, освещённую камином и световыми шарами гостиную.

Женщины обернулись к ней. Хелена приветственно улыбнулась и кивнула им с самым невинным выражением лица. Мадам Арт с извиняющейся улыбкой покинула приглашённых дам и подошла к дочери.

— Сын Спарксов, — заговорила она громко, чтобы слышали это все, — Джонатан, буквально вчера сделал предложение девушке Голдштейн, дочери моей знакомой Кэролайн. Ты должна её помнить.

Хелена быстро вспомнила и Кэролайн — женщину, располневшую с годами, но всё ещё сохранившую обаятельное, доброе, светлое личико и блестящие белокурые волосы, — и её дочь Эмили, такую же миловидную девушку, которая умела строить из себя наивную дурочку не хуже самой Хелены. А может быть, даже лучше. Сколько раз Хелена видела Эмили, столько та проводила время в компании Джонатана Спаркса, и выглядели они на удивление органично: красивые длинноволосые блондины, по глазам которых было видно: они умнее, чем кажутся.

— Это плохо? — непонимающе спросила Хелена, и со стороны дам послышалось неодобрительное фырканье: «Новое поколение! Никаких нравов!»

— Разумеется! — воскликнула мадам Арт, сжимая губы и кидая взгляд на подруг. — Во-первых, всем известно, что господин Спаркс уже давно планировал помолвку с другой девушкой. А во-вторых, — зашептала она с самым осуждающим видом, — причина этой внезапной помолвки… беременность мисс Голдштейн. — Хелена подняла брови от неожиданности, а мать сдавила её руку чуть выше локтя, как ястребы сжимают добычу, и процедила с угрозой: — И ради Неба, Хелена, постарайся вести себя так, чтобы с тобой подобного не случилось. А то я ведь даже не удивлюсь!

Хелена зыркнула на мать.

— Я не идиотка. Если я с кем-то и спала, то, как видишь, осторожно, как делают все хорошие девочки.

— Лучше не огрызайся, — пропела мадам Арт, возвращая себе улыбку, — а то я потребую объяснений, что значит твоё «если».

— Ничего, мамочка! — Хелена милейшим образом захлопала ресницами, высвободилась из хватки матери и, улыбнувшись заждавшимся дамам, исчезла из гостиной.

Мадам Арт вернулась к подругам, всем своим видом выражая недовольство дочерью. Дамы с пониманием закивали, и к причитаниям об ужасном проступке Спарксов прибавились уверенные советы выдать Хелену замуж, пока не поздно. «А то мы все знаем, что девушка она видная, столько кавалеров вокруг. Не стоит играть с огнём». Мадам Арт вежливо улыбнулась, но отвечать на это ничего не стала.

Стрела пронзила зависшую в воздухе шишку и впилась в ствол прямо за ней. Анна довольно улыбнулась, сняла с шишки поддерживающие чары и переместилась к Филиппу.

— Ты делаешь успехи! — похвалила она. — Почти в середину! А говорил, что луки ерунда, никаких усилений, «я не попаду».

— Ты знаешь, что раньше не работало, — нахмурился Филипп, пуская на лук задумчивый взгляд. Три года назад он не мог направить потоки энергии в стрелы вообще. Они гасли на подходе, стоило ему обрадоваться, что, наконец, что-то да выходит. Но сейчас всё неожиданно получалось. Анна заставляла его стрелять в бедные шишки каждый день, пока они гостили в королевском охотничьем угодье Джеллиера. В цели попадать было сложно: хвойные густые леса населяли тени, и даже охваченные розоватым свечением шишки были едва различимы на тёмных стволах. Но Анна была неожиданно строга и упорна в своих желаниях: она хотела убедиться, что у Филиппа действительно получается, что это не случайность, а он никак не мог понять, что же изменилось.

— Видимо, — предположила Анна, — раньше тебя сбивало то, что происходило в голове: война, проблемы с отцом. Сейчас всё не так плохо.

Филипп дёрнул носом.

— Возможно. Но кто знает, сколько продлится…

— Твоя сосредоточенность? — Анна забрала у него лук и, полюбовавшись упругим, вытесанным лучшими мастерами корпусом, повесила себе на плечо. Это был её личный трофей, единственное, что ей казалось важным в привилегиях высшего класса: качественное оружие. На луке даже вырезали её имя, а перья на стрелах сделали острыми и цветными: алыми и тёмно-розовыми.

— Наше перемирие. И с Райдосом, и, — Филипп хмыкнул, — с отцом.

— Не думай об этом, — махнула рукой Анна. — Думай о том, что у тебя всё наконец хорошо, твой отец далеко, а ты проводишь время со мной.

— Я надеюсь проводить время с тобой ещё достаточно долго, чтобы это не казалось чем-то особенным. — Анна закатила глаза, но промолчала, и Филипп предложил: — Я думаю, что мы можем вернуться в дом, а завтра или послезавтра отправиться куда-нибудь ещё. Мы достаточно исследовали Джеллиер, а на севере ещё Нефрит. Не хочешь?

Анна пожала плечами.

Нефрит она почти не помнила, была там совсем давно и недолго. Где-то на задворках сознания остались смутные приятные воспоминания, убеждение, что когда-то давно какой-то город Нефрита ей даже понравился, но что это был за город? Что в нём было хорошего? Никаких деталей.

Но Филипп убеждал: столица Нефрита заслуживала того, чтобы её увидеть. Особенно с высоты. И то, как загорался его взгляд, как восторженно он говорил, возбуждало в Анне любопытство: что же такого особенного могло быть в стране, полной драгоценных камней?

Тем более что Джеллиер, который Филипп тоже находил заслуживающим внимания, ей даже приглянулся. В нём переплетались величественная строгость и резной, как края снежинок, пафос столицы, свободолюбивый холод и дикость природы вдали от больших городов. Старинные шпили, напоминающие о мёртвой религии, мрачные улицы — огромный контраст с южным Пиросом. Столицу Джеллиера они с компанией всегда обходили стороной, да и вообще не были частыми гостями в этой стране. Джеллиер не любил мародёров, контрабандистов и прочий околопреступный сброд, так что Хог выбирал места более тихие, даже глухие, далёкие от столицы: горные или лесные поселения. Таких на Джеллиере было больше, чем где-либо. Но всё равно работы там было немного. Недостаточно, чтобы оценить страну по достоинству.