Хелена смотрела на Элиада задумчиво и настороженно, будто искала подвох. Но, видимо, не нашла и протянула:

— Это мило с вашей стороны, ваше величество. Можете обсудить идею с сэром Рейверном.

— Непременно, ваше высочество, — Элиад ухмыльнулся. — Позвольте ещё раз поздравить вас обоих. Я счастлив, что наши королевства, несмотря на многолетнее непонимание, всё же нашли возможность… объединиться.

И, пока Хелена то ли в ужасе, то ли в гневе, поражённая, переваривала его слова, Элиад взял её ладонь и поцеловал. А потом, тепло улыбнувшись сыну и отсалютовав напоследок бокалом шампанского, удалился.

Когда Хелена предложила уехать с ней на Санаркс, Эдвард тут же согласился. «Да» слетело с языка быстрее, чем он успел об этом «да» подумать, и следующим утром, после завтрака-пикника, где они снова принимали поздравления, они сидели в карете. Эдвард чувствовал себя неловко, бросая взгляды на сэра Рейверна. Тот сосредоточенно смотрел в синернист, но Эдвард знал, что это всё уловка: отец тоже постоянно что-то читал, и это никогда не мешало ему следить за всем, происходящим в салоне.

— Сэр Один к нам не присоединится? — удивился Эдвард, когда карета тронулась.

— Вы хотите ехать в обществе сэра Одина, сэр Керрелл? — насмешливо поинтересовалась Хелена.

— Нет.

— Вот и отлично. Потому что он тоже не хочет ехать с вами в одной карете.

Хелена невесело улыбнулась, и Эдвард не понял, как реагировать на её слова. А ещё его обеспокоило, что она перешла на «вы». Ему казалось, что это слово осталось в прошлом с тех пор, как он сделал ей предложение. Но, может, — Эдвард бросил взгляд в сторону, — это было из-за компании сэра Рейверна? Приличия!

Всю оставшуюся недолгую дорогу Хелена молчала. По её лицу нельзя было понять, о чём она думает, хорошо ли ей. Она выглядела настолько отрешённой и погружённой в себя… Эдвард пытался с ней заговорить, разрядить обстановку, но проваливался в попытках, натыкаясь на односложные ничего не значащие ответы, и становилось ещё более неловко.

— Знаешь, — сказал Эдвард, когда на подъезде к замку за нечастым железным забором показался мраморный парк. — Я тут вспомнил… Как-то Джонатан, мой лучший друг, сказал, что парки на Санарксе просто загляденье. Особенно у замка. Филипп ни о чём подобном не рассказывал…

— Филиппа занимали другие вещи, когда он у нас был, — хмыкнула Хелена, но ту же смягчилась: — Санаркс прекрасен, Эдвард. Не только парки столицы. Надеюсь, тебе здесь понравится. В конце концов, выбора у тебя уже нет. Нельзя быть со мной и не любить мою страну.

Она беззвучно рассмеялась и снова отвернулась к окну, но на губах у неё всё ещё играла улыбка. Эдвард тоже улыбнулся. Он не сомневался, что Санаркс ему понравится. Даже мраморный парк — обитель памяти и скорби — показался ему прекрасным, величественным местом. Сам замок восхищал тем, как совмещал изящество и монументальность; он возвышался над городом, над огромным озером и взирал на всё — не с пренебрежением, покровительственно. Эдвард не успел насладиться красотой парков, холлов и бальных залов, но готовился влюбиться во всё, что ждало его там, за воротами и тяжёлыми дверьми.

Белоснежный замок встретил его взглядом темнеющих окон, блеском золотых окантовок, и очарованный Эдвард на мгновение забыл, как дышать, и совсем не чувствовал следящего за ним внимательного взгляда. Но дверь кареты открыли, и он опомнился — подскочил, вылетел из неё первым и подал Хелене руку.

— Это мило, — сказала она, одобрительно улыбаясь.

— Никогда не поверю, что непривычно.

Хелена пожала плечами и взглядом поманила Эдварда за собой вверх по лестнице. Он вертел головой, оглядывая высокие башни, острые шпили, трепещущие под удивительно голубым небом флаги. И — постоянно — хозяйку этого замка, которая порой тоже смотрела на него, задумчиво, заинтересованно и с неуверенностью, какую он видел прошлым утром. Спрашивать Эдвард не решился.

— Я покажу тебе замок, — сказала Хелена, когда они вошли в просторный, светлый, но кажущийся холодным холл. Под высоким потолком сверкала алмазами многоярусная люстра, а вверх вела широкая мраморная лестница, устланная синей дорожкой с золотистой окантовкой. После широкой площадки лестница делилась надвое, как хвост у сказочной двухвостой русалки, и, выгибаясь в обратную сторону, вела на второй этаж. Эдвард замер на этой площадке, глядя на громадное, занимающее всю стену витражное окно: из разноцветных осколков складывалась фигура могучего белого медведя в сверкающей короне. Тот стоял на задних лапах, выпрямившись во весь рост, и на протянутых лапах держал цветок: его стебель, составленный из кусочков-ромбов, закручивался в спираль, а сам бутон походил на розу, но с острыми лепестками.

— Сколько витражу лет? — спросил поражённый Эдвард.

Хелена, ушедшая выше, обернулась и задумчиво оглядела витраж.

— Очевидно, меньше трёхсот.

— То есть, я прав? Это ведь?.. — Хелена кивнула. — Тогда… Откуда?.. Санаркс ведь…

Она пожала плечами.

— Видимо, Санаркс сделал достаточно, чтобы получить одну из реликвий Росса на сохранение. У Пироса ведь тоже есть своя?

— Конечно! — Эдвард взбежал к Хелене по ступенькам. — Только их никто никогда не видел, реликвии эти. Ты веришь, что они существуют?

— Ну, мы же верим в Ордена.

— Верим, потому что у нас есть доказательства! Документы, оружие, броня, храмы Исполладо. И никаких доказательств, что были реликвии.

— Говорят, королевский сапфир Санаркса — один из лепестков этой розы. — Хелена многозначительно подняла брови и надеялась, что разговор закончен, но Эдвард не успокаивался.

— То есть, ты веришь в них?

— Да какая разница, верю я или нет?! Я думала, мы будем говорить о чём-то… другом.

— О чём?

— Точно не про историческую достоверность стеклянных картинок!

Хелена резко отвернулась и, впившись ногтями себе в локти, свернула с лестницы в длинную галерею, бросив Эдварду короткое: «Пойдём». Он вздохнул, но пошёл следом, и вскоре то, что он видел вокруг, вытеснило и непонимание, и горькое послевкусие от того, как внезапно испортилось её настроение.

Эдвард оглядывался по сторонам так, словно никогда не видел картин и бюстов. С одной стороны, холлы и коридоры Санаркса подчинялись общей моде: стены двух цветов, ковровые дорожки, обитые подоконники, тонкие окантовки (здесь — часто серебряные или цвета состаренного золота). С другой же, отчего-то всё казалось более элегантным, холодным, но мягким. Кремовые цвета соседствовали с оттенками синего и голубого. Геральдические лилии — с завитками. Те — со строгими линиями. Они искусно переплетались, создавали плавные переходы, но в то же время словно очерчивали границы между частями замка.

В частых нишах прятались цветы, стены занимали портреты людей, в которых Эдвард угадывал бывших правителей Санаркса и других важных исторических личностей. А ещё он тут и там натыкался на медведей. Они были везде! Медведи прятались на картинах. Стояли, одетые в мрамор, по углам и на постаментах. Их можно было заметить в резьбе на картинных рамах, на тиснениях медалей и в узорах гобеленов. Наверно, если сосчитать всех драконов в замке Пироса, их будет в половину меньше. Или Эдвард так к ним привык…

И тут его внимание привлекла стоящая в арке фигура из ярких роз, оплетших маленькую белоснежную колонну. Эдвард остановился.

— Вы точно в них верите, — выдал он, оглядывая неестественно переливающиеся, как разводы на защитных барьерах, цветы.

Так и не поняв на глаз, из чего они сделаны, Эдвард дотронулся до алых лепестков — и бутон разлетелся, оставляя колонну одну. Искры опадали на постамент, а Эдвард стоял с раскрытым ртом, с протянутой рукой и безуспешно соображал, что сделал и как это исправить.

А потом он услышал короткий смешок. Хелену прикрывала рот ладонью, но её глаза смеялись, сколько бы она их не прятала.

— Так и должно быть, — сказала Хелена, пытаясь придать лицу серьёзное выражение. — Она вырастет снова.