Он без спросу поцеловал её в висок; Хелена задохнулась то ли от возмущения, то ли от неожиданности и не смогла ничего сказать. А Эдвард, воодушевлённый, уже спрашивал, как у неё дела, рассказывал, что, когда проснулся, поначалу решил, что вчерашнее сон, и только сейчас сомнения развеялись. То ли от нервов, то ли от переполнявших эмоций, он говорил быстро, неконтролируемо, и Хелена просто смотрела на него, не понимая, почему улыбается, а потом Эдвард спросил:

— А как прошла твоя ночь?

И это разрушило всю солнечную иллюзию, вылило на голову ушат ледяной воды, отбросило в болезненное состояние беспомощности, когда не можешь пошевелиться, не знаешь, что сделать, и единственное, что хочется — забыть. Навсегда забыть.

— Что с тобой? — Эдвард обеспокоенно заглянул ей в лицо, хотел взять за руки, но Хелена вздрогнула и замотала головой.

— Не надо, пожалуйста. — Взгляд её бегал, ища причины отказа. — Всё хорошо. Просто… Просто никто не должен знать до вечера. Это людное место…

Эдвард пригладил волосы, в глазах его оставалось непонимание, но он всё же согласился.

— Хорошо. Думаю, я смогу дожить до вечера.

— Постарайся, пожалуйста! — Она нервно рассмеялась, отводя взгляд, и сбежала по лестнице. Но не смогла удержаться: подняла голову и увидела, что он смотрел на неё, облокотившись на перила, и мягко улыбался.

— Говорили. — Хелена вздохнула. — И я сказала, что не боюсь Элиада Керрелла, каковы бы ни были его планы. А Эдвард… Возможно, он лучший вариант, который у меня будет. Я не могу ждать вечно.

Рейверн кивнул.

— В таком случае, ваше высочество, будем ждать вечер. Всё пройдёт прекрасно.

Хелена ответила несмелой улыбкой и снова задумчиво посмотрела на платье.

Поражённый зал первые минуты молчал, будто на него наложили заклятие немоты. Никто не был готов к серьёзным объявлениям в принципе, а уж к подобному союзу и подавно.

А потом — сначала нерешительно, но волнами наращивая мощь — собравшиеся зааплодировали, потянулись к ним, и, поддавшись эмоциям, Хелена забыла про скорое начало бала, про то, что не собиралась уделять поздравлениям много времени, про то, что брак в принципе был для неё лишь формальностью, отделяющей от чего-то по-настоящему важного. Сейчас она просто хотела, чтобы Эдвард держал её за руку, так естественно, что даже необычно; чтобы его огненно-красный камзол контрастировал с её платьем цвета самого синего льда и чтобы другие люди — те, от кого она никогда не ждала хорошего отношения — сейчас льстиво улыбались и поздравляли её с помолвкой.

Все проблемы и сомнения, мучавшие с утра, отошли на второй план. Отошёл на второй план и Один. Хелена так боялась, что он всё испортит, как почти испортил вчера; боялась смотреть на него, хотя хотела взглянуть смело, с вызовом, будто говоря: «Смотри, я тебя не боюсь. Всё равно сделаю, как хочу я. Ты не собьёшь меня с пути». Но решилась она лишь на один короткий взгляд, а потом Один исчез, не дослушивая речей.

Дослушивал их другой человек: Элиад Керрелл неотрывно следил за Эдвардом и Хеленой и похлопывал с выражением крайней иронии на лице.

— Всё ещё не могу поверить, что ты ему позволил, — тихо сказал Филипп. Он тоже следил за братом, съедаемый виной и тревогой. Он должен был наплевать на сантименты и план отца и сказать Эдварду всё, что задумывал, твёрдо, убедительно. Потому что Арт была подозрительной, и одно Небо знало, что она могла выкинуть на самом деле. Филипп же знал одно: всем вокруг нужно было не хлопать и поздравлять, а опасаться. Ещё немного — и в её руках окажется невероятная власть, которой она не преминёт воспользоваться. Каждый, кто когда-либо её обидел, находился теперь под прицелом.

— Это вклад в будущее, Филипп, — сказал Элиад. — Это наш выход на Санаркс.

— Выход? — Филипп тряхнул головой. — Она не даст ему власти. Ни сейчас, ни потом.

— Жизнь непредсказуемая штука. Но даже если так, она не сможет отрицать некоторые вещи.

Филипп поджал губы. Он не верил, что с Арт будет просто. Наверняка у неё был какой-то козырь в рукаве, иначе зачем это всё? Она — или хотя бы её советники — не могли не понимать, что король Пироса воспользуется ситуацией.

Филипп хотел поинтересоваться, что же такое Арт не сможет отрицать, но не успел: к ним направлялась мадам Монтель.

— Ну что, молодые люди, — сказала она, посмеиваясь. Перстни на её руках сияли всеми цветами радуги, в седых волосах запутались такие же богатые сверкающие гребни. — Имею честь вас поздравить! Неожиданно, надо признаться. Я рассчитывала увидеть вас в короне первым, — она взглянула на Филиппа, — но, думаю, ваш брат вытянул счастливый билет.

Филипп поднял брови, но говорить ничего по поводу «счастливости» не стал: мадам Монтель Арт отчего-то любила.

— Действительно, — Элиад ухмыльнулся, — в известной нам ситуации такие союзы крайне удачны.

— Вы правы, Элиад! Очень, очень умный ход. После досадных потерь Пироса — тем более. У вас вышла хорошая рокировка.

— Рокировка? — невозмутимо поинтересовался Элиад. — Я не понимаю, о чём вы говорите, мадам.

— О, вы понимаете, Элиад. — Её тонкие губы растянулись в улыбке, и лицо покрылось глубокими морщинами. — Я считаю, что Пирос недавно потерял крайне важного союзника. Вы ведь не думаете, что никто не заметил, верно?

Мадам Монтель на него не смотрела, разговаривала с отцом, но Филипп понимал всё. Он отвернулся, но уйти не посмел.

— Решения Анны никак не касаются Пироса, — прошептал он глухо, но с затаённой в голосе угрозой.

— Ошибаетесь, ваше высочество. Вероятно, мисс Рейс была бы полезна Пиросу. Вы тоже понимаете, о чём я говорю.

— Понимаю. А ещё я понимаю, что, при всём уважении, мадам, это не ваше дело. Это был вопрос безопасности.

— Разумеется, — мадам Монтель смотрела с тёплым сочувствием. — Что случилось, то случилось. Мы не можем полагаться на то, что могло бы быть, если его не может быть сейчас. Меня очень радует, ваше высочество, что вы стойко переносите разрыв. — Филипп хмыкнул: то, как он «переносил разрыв» было далеко от «стойко». Он бы сказал «жалко». — Впрочем, я в вас и не сомневалась: вы всегда умели выходить сухим из воды и выворачивать неудачи в свою пользу. Когда до меня дошли слухи, что вы пишете представителям альянса, — на этих словах Элиад бросил на Филиппа разъярённый вопросительный взгляд, — с просьбой позволить вам участвовать в собраниях, я считала, сколько времени вам потребуется, чтобы написать мне.

Филипп стоял неподвижно, не поворачиваясь к отцу. Прошло несколько лет, а тот только узнал, и, кажется, новости его не радовали. А мадам Монтель продолжала весело рассказывать:

— Знаете, я долго тогда смеялась, глядя на вашу подпись, Элиад. Ну, ту, на прошении Филиппа, чтобы стать моим секретарём. Ту, которую вы не оставляли, помните?

Филипп побледнел.

— Подпись?! — гневно воскликнул Элиад.

— О да! Идеальная копия! Разумеется, не светилась, как подлинник, но как же искусно была выполнена. В тот день определённо открылся недюжинный талант одного из ваших сыновей!

— Это был не я… — прошептал в ужасе Филипп, умоляюще глядя на отца, а потом, поражённый, обратился к мадам Монтель: — Так вы знали?

— Ну разумеется! — она рассмеялась. — Я узнаю́ настоящую подпись вашего отца, Филипп, как и любого другого человека. Но та… Я оценила смекалку.

Она довольно закивала. Сердце Филиппа стучало как бешенное.

— Но почему тогда?.. — еле выдавил он.

— И вы всё равно дали своё согласие?! — возмущённо перебил Элиад.

— Разумеется! — мадам Монтель всплеснула руками. — Я бы дала согласие и без такой формальности, как ваша подпись, Элиад! — Филипп чуть не поперхнулся. — Удивлена, что никто из тех, кому писал Филипп до меня, не выполнил его просьбы. Возможно, я слишком мягка и слишком потакаю молодым людям, но, будь моя воля, и девочка Арт смогла бы сесть на трон в обход этой дурацкой традиции! Впрочем, я думаю, что сложившийся союз будет полезен обеим сторонам.