— Можете не беспокоиться, мой брат жив и здоров. Вы, как я вижу, тоже и к тому же в прекрасном расположении духа.

— У вас с этим проблемы?

— Ни в коем случае.

Ариес посмотрел Хелене за спину: в той части зала, где они находились, легко можно было наткнуться на неугодные уши.

— Давайте выйдем в коридор, леди Арт, — предложил он и, воспользовавшись молчаливым согласием, медленно и ненавязчиво повёл Хелену к дверям. Со стороны могло показаться, что они ведут приятную светскую беседу: они перебрасывались фразами, смеялись — но постоянно сверлили друг друга взглядами, и смешки были наигранными. Ариес за спиной сжимал одной ладонью в тесной чёрной перчатке другую. Хелена всматривалась в его лицо и чётче замечала очертания ромбов на щеках.

— Вы часто появляетесь на подобных приёмах, — заметила она, с улыбкой кивая поздоровавшейся девушке. — Вам здесь нравится больше, чем на Форкселли?

— Определённо, леди Арт. — Ариес открыл перед ней дверь и одарил её острым насмешливым взглядом. — Сегодня я впервые увидел Нур. Давно мечтал его посмотреть, и наконец выдалась возможность. Его столица… Кажется, я никогда не видел места прекраснее.

Хелена рассмеялась. Он нёс такую чушь! Повторял заученный текст, будто проверял, заметит ли кто, и ей доставляло огромное удовольствие ловить его на беззастенчивой лжи, словно они играли и она выигрывала.

Как только они отошли от зала — недалеко, двери ещё было видно, но выходящие их бы уже не услышали, — Хелена с восторгом заявила:

— Вы фальшивы насквозь, сэр Роуэл!

— Как и ты.

Он улыбнулся, а глаза его продолжали оставаться холодно-пустыми.

— О нет, я веду так себя со всеми и всегда. А вы носите маску учтивости и приветливости, чтобы никто не догадался, что вы на самом деле. Но меня вы не обдурите.

Она окинула его быстрым торжествующим взглядом.

Ариес оставался спокойным, как всегда, но белки его глаз затянуло тёмно-серой плёнкой, не отражающей и не поглощающей свет, а когда он заговорил, в голосе слышалась угроза:

— Ты не знаешь, с кем играешь, девочка.

— Правда? — Хелена вскинула брови в театральном удивлении. — Даже если. Я вас не боюсь. Я ничего не боюсь. Можете меня убить прямо здесь и сейчас, иначе мне придётся вернуться в зал и дальше терпеть назойливое внимание… вы сами видели от кого. Или вы не сможете? — она хихикнула, но тут же стала серьёзной. — Я думаю, вам тоже следует понять, с кем вы играете и кто за мной стоит.

И, ещё раз бесстыдно сверкнув глазами, Хелена развернулась к нему спиной. Воздух затрещал от напряжения. По стенам с обоих сторон поползли змеи, чернота пожирала оттенки замковых стен, картины и резную лепнину, постаменты и вазы на них. Хелена не подала виду: не ускорилась, хотя хотелось поскорее добраться до яркого дверного проёма, пока тьма не сгустилась и не стало поздно. Но она сказала, что не боится, и теперь не должна была. В конце концов, если он осмелится её убить, последнее слово всё равно останется за ней.

Спасительный тёплый свет бального зала оказался совсем близко, он вспарывал тьму сквозь щель между дверьми. Хелена взялась за одну из створок (змеи подобрались по гладкому дереву, ужалили пальцы), обернулась на силуэт, который, словно вырванный из реальности, завис в клубящейся тьме, юркнула в зал и…

…врезалась.

Короткое «ой» — и она отпрыгнула в сторону, не поднимая глаз.

— Простите, я вас не заметила!

— Не стоит, не стоит, — уверил её голос Эдварда Керрелла и тут же участливо спросил: — Вы в порядке?

Он взволнованно смотрел на неё, а она не знала, что и сказать, но отчего-то чувствовала облегчение. Такое лёгкое, оно собиралось в области солнечного сплетения и стремилось вверх, пытаясь вырваться нервными смешками и странной дрожью в плечах и ладонях.

— Всё отлично! — наконец воскликнула Хелена, справляясь с чувствами. — Вы куда-то шли. Я вас, наверно, отвлекаю.

Она отступила от дверей. Эдвард растерялся на мгновение, сморщил лоб, пытаясь вспомнить, куда и зачем шёл, и было так забавно наблюдать за тем, как он что-то решает.

— Да нет, — неуверенно произнёс он, — это не важно. — И выпалил: — Потанцуешь со мной?

Он смотрел ей в лицо широко распахнутыми глазами, полный неуверенности, и решимости, и напряженного ожидания. Хелена выгнула бровь, бросила быстрый взгляд на разъярённого Одина, и мысль ослепительно яркая мелькнула в голове, захватила, пленила своей идеальностью и не оставила ничего больше, кроме как откинуть волосы назад и сказать:

— Да.

«Да».

Эдвард в первые моменты не поверил. Она сказала одно единственное слово — и видением растворилась среди других людей. Стёрла ему все мысли, желания, которые были до, оставила лишь свой образ. Так происходило каждый раз, и каждый раз — как в первый.

Эдвард пытался себя успокоить: они уже танцевали, правда, однажды и очень давно, но почему она должна была ему отказать? С каких пор танцы вообще что-то значили? Она танцевала с Мариусом, без чувств, без подтекстов — уж в чём в чём, а в этом Эдвард не сомневался. Принц Нефрита его ни капельки не смущал, а вот от Одина, с которым Хелена сейчас что-то обсуждала, скрещивая руки и раздражённо дёргая плечами, у него по спине бежали мурашки и желудок сводило от предчувствия, которое он не мог опознать. Этим очень хотелось поделиться и почему-то с Филиппом. Подсознание уверяло, что именно брат сможет понять и даже объяснить, что же с Одином не так. Только Филипп ехать отказался, как и Джонатан, пообещавший быть в следующий раз, и их обоих Эдвард осуждать не мог.

Но как же ему хотелось обсудить происходящее! Подойти к прочим знакомым — из Академии или из Особого Круга — Эдвард не решался: они всё равно не поймут, или извратят его слова, или переведут в другое русло. Но пузырь из эмоций рос, давил, мешал дышать, и скулы начало сводить — он не заметил, что долго (и наверняка жутко глупо!) улыбался. Одно слово, такое короткое, обыденное, не значащее ровным счётом ничего — и всё равно крутилось в голове, било тревогу, рвалось наружу — криком, смехом, чем угодно, — будто, произнесённое ещё раз, оно бы наконец стало реальным. Будто бы он наконец поверил.

Поверить заставил звучный, мелодичный голос, возвещающий продолжение танцев. Сердце рухнуло — и тут же взлетело, оно трепетало и гнало вперёд, стремясь доказать, что всё было, всё правда.

— Я удивлён, что ты не танцуешь.

Слова Одина затормозили его — но лишь на мгновение: энергия, застывшая на секунду, взорвалась сверхмощной волной уверенности, и Эдвард уже не мог остановиться.

— Ваше высочество.

Он протянул руку, не сводя с Хелены взгляд и ловя самодовольную улыбку, которая играла не только на её губах, но и в изгибе бровей, и в глубине сапфирово-голубых глаз.

Хелена вложила свою ладонь в его и сказала Одину через плечо:

— Я танцую, Один. Просто не с вами.

Тот не изменился в лице, но Эдварда окатило недовольством, холодным и колким, и принесло с собой мысль, что он чего-то не понимает.

Но времени разбираться не осталось: сам образ Одина смыло волной, когда Эдвард положил руку Хелене на талию. Первые ноты. Первые движения. Их понесло течением, увлекло за всеми, и реальность замелькала, закружилась, но совсем ненадолго.

— Это странно, — тихо сказала Хелена, сосредотачивая мир на себе.

— Что странно?

Она подняла глаза, недолго смотрела ему в лицо, а потом перевела взгляд на их руки. И, казалось бы, ничего особенного: все держались за руки, это этикет, это неотъемлемая часть танца — и Эдвард всё равно хотел бы вечно держать её ладонь.

— То, как вы встречаете меня в тёмных коридорах не в самые лучшие моменты, а потом… умудряетесь сделать всё немного лучше.

— Я мог бы сказать, что это моя суперспособность! — Эдвард беззвучно рассмеялся. — У меня, кстати, есть ещё одна. Я ведь отлично танцую, и вы тоже. Может, это что-то значит?

Хелена вскинула голову, подняла подбородок, рассматривая его оценивающе, но не смущающе или оскорбительно, как умела, а будто подначивающе.