— Я люблю, когда люди говорят прямо, сэр Керрелл, — заметила она.

Дыхание перехватило на мгновение. Эдвард заговорщически прищурился и прикусил щёку изнутри: ему очень хотелось испытать удачу, которая улыбалась ему здесь и сейчас. Он уже сделал это однажды — рискнул всем и не пожалел.

Потому что только один мог получить приз.

Ещё один поворот в танце, резкая фигура — и, словно от неожиданности, Хелена сжала его ладонь сильнее, едва заметно, и Эдвард не подал виду, но сердце ёкнуло. Он не мог оторвать взгляд от её лица, когда её губы изгибались в очень сдержанной, будто нежеланной, но всё же улыбке; когда она опускала или отводила глаза, взмахивала ресницами или встряхивала головой, отчего сверкающие подвески путались и терялись в прядях её длинных распущенных волос, — в эти моменты ему не хотелось молчать, а чего хотелось — он не понимал. Только видеть её лицо так близко и ловить искры в её глазах.

— Так чего вы хотите, сэр Керрелл? — переспросила Хелена, и он сказал, не раздумывая:

— Я хочу все ваши танцы сегодня.

Хелена распахнула глаза от такой наглости — и не ответила.

Музыка пошла на спад. Зазвучали последние ноты, глубокие поклоны и реверансы возвестили, что настало время короткой передышки, когда можно было сменить партнёра, договориться о других танцах — или уйти отдыхать. И именно тогда, когда Эдвард перестал ждать и надеяться хоть на какой-то ответ, Хелена заглянула ему в лицо и тихо произнесла:

— Договорились, сэр Керрелл. Вы точно не худший вариант.

Весь вечер Один наблюдал за Хеленой. В нём клокотала злость, и неконтролируемая древняя магия расходилась волнами, отпугивая людей. Не один бокал лопнул в его руке, и стёкла за спиной испуганно трещали. Он знал, что Хелена не считает Эдварда Керрелла ни другом, ни угрозой, и тот слишком очевидно был захвачен чарами её улыбки, игры её глаз и движений, всеми выверенными фразами, смешками и выражениями лица, чтобы думать наперёд. Но Один думал, и не только он.

Элиад Керрелл проводил вечер в одной из игровых комнат, где карты и бильярд маскировали политические беседы, формировали новые союзы и решали некоторые мелкие проблемы. В этот игровой зал не пускали посторонних: сунешься — тебя выставят, каким бы высоким ни был твой статус. Но были и исключения: тенями, не ввязываясь в беседы, не смея глядеть на столы, туда могли проникнуть информаторы. Один из таких, едва ли кем-то замеченный, потому что на посыльных не принято было обращать внимание, подошёл к Элиаду, шепнул на ухо — и теперь король Пироса стоял в дверях бального зала и заинтересованно следил за своим младшим сыном и его неожиданной партнёршей.

И у него уже созрел план.

Была ночь, когда перестали объявлять танцы и музыка заиграла тише, уже не резво, но ещё не заунывно. Усталые гости разбредались по подготовленным для них спальням: на утро намечался лёгкий пикник, чтобы проводить лето. Эдвард и Хелена вышли на балкон.

Фурора, какой она помнила с бала полтора года назад, они не произвели. Тогда всё сплелось слишком идеально: и его обаяние, и негативный настрой общества, и её абсолютная разбитость, злое желание что-то доказать, поразить и заставить — каким угодно образом — смотреть на себя как на что-то важное, стоящее, — всё сплелось и взорвалось. Сейчас взрываться было нечему, она стала спокойнее, и общество остыло — какой смысл обсуждать того, кто хотел, чтобы о нём говорили, и не важно что? Но разговоры поползли. Потянулись заинтересованные, подозрительные взгляды. Всё происходило тихо, но так загадочно — и чарующе приятно в своей тишине.

— Тебе не холодно? — спросил Эдвард.

Хелена покачала головой.

Она смотрела на небо. Ветер гнал по нему облака, в разрывах тёмных перьев виднелись крошечные кристаллы звёзд, боязливо показывался юный месяц, а над парком горели рукодельные солнца фонарей. На траве раскинулись желтые прямоугольники окон. За этими окнами оставалось не так много людей, и их силуэты мелькали, как в теневом театре.

— Я хотел спросить, — вдруг начал Эдвард и, смутившись под напряжённым взглядом, заверил: — Не об этом. Я просто видел вас с Ариесом Роуэлом…

— Да, — Хелена кивнула. — Мы поговорили с господином Роуэлом.

Эдвард замолк, когда мимо них, громко смеясь и отпуская пьяные похабные шутки, прошествовало двое молодых людей. Они спустились по приземистой широкой лестнице в парк и скоро скрылись в тенях, но их голоса ещё долго разносились над кустами и дорожками. Хелена неодобрительно покачала головой, а Эдвард, убедившись, что больше никто выходить не собирается, продолжил:

— Наверно, эта тема не для балов…

— Говорят, обсуждать политику на праздниках дурной тон.

— …но я думаю, что стоит сказать. Потому что, — он хмурился, всматриваясь в темноту, — Ариес Роуэл не лучший кандидат для ведения переговоров.

«Для всего», — добавил он мысленно.

— Ты опять пытаешься меня от чего-то предостеречь? — Хелена с усмешкой прищурилась, а Эдварду нечего было возразить.

— Да, видимо. — Он развёл руками. — Потому что это важно. Это не ревность, это не моё мнение и не мнение моего брата. Это факт! Он… — Эдвард прервался, заглянул за спину, по сторонам и даже свесился с балкона — мало ли кто-то сидел под ним, — но никого не обнаружил и продолжил, всё равно тише и глуше: — …опасен. Он может убивать людей.

— Я знаю. — Так обыденно, непринуждённо. — Ты недооцениваешь меня и моих людей, Эдвард. Не только Пиросу доступно тайное священное знание о личности Ариеса Роуэла. Всё больше и больше людей знают о нём, и скоро такие приёмы будут закрыты и для него, и для его императорского величества.

— Вряд ли последний сильно расстроится, — прыснул Эдвард и было пожалел, но почувствовал странный взгляд и обернулся. Вышло слишком резко, но её это не смутило: Хелена смотрела на него с одобрением, с интересом, а он чувствовал, что опять безнадёжно теряется и если не скажет что-нибудь сейчас, то не сможет заговорить вообще и в который раз выставит себя дураком.

— И всё же я не понимаю, — нашёлся он. — Если ты знаешь, что он опасен, почему говоришь с ним, почему входишь куда-то один на один?

— Потому что я знаю, что делаю. — Хелена отвернулась и опустила глаза. Её пальцы сильнее вцепились в каменные перила балкона. — Это сложно объяснить. Я бы не хотела встретиться с ним на его территории, но эта территория не его. Бояться его здесь глупо. Как и демонстрировать враждебность. У Пироса есть полное право его ненавидеть, но представителям тех стран, что не были втянуты в конфликт, выгоднее молча улыбаться — и закрывать границы. Он и так знает, кто догадался.

Эдвард хотел сказать что-то ещё, но предупредительный кашель его остановил.

— Миледи, — обратился к Хелене Один, и она хмуро обернулась к нему, — прощу прощения, что опять врываюсь в вашу беседу, но не кажется ли вам, что пора возвращаться на Санаркс?

— Ты не останешься на пикник? — вырвалось у Эдварда, он растерянно переводил взгляд с Хелены на Одина и обратно.

Она покачала головой.

— Увы, не в этот раз. У меня появились дела дома, и сэр Один, к сожалению, прав: уже поздно, пора уезжать.

Хелена не сказала ничего больше: ни слова прощания, и Эдвард чувствовал горечь, и незавершённость, и бесконтрольное желание её остановить, может, попробовать уговорить остаться, поймать за руку и не отпускать. Но он помнил её слова — «Не смей меня трогать!» — ударившие больнее, чем ледяной импульс, прошедший тогда через ладонь до локтя. Помнил её взгляд — и не решался. Всё шло слишком хорошо весь вечер, а теперь казалось, что что-то ускользает от него — шанс, возможно.

Хелена и Один были уже у дверей балкона, ещё секунда промедления и они бы скрылись там, в зале с медленно гаснущими огнями, превратились бы в неясные силуэты, но…

— Хелена! — вырвалось безотчётно, почти обречённо, Эдвард сам не заметил как. Хелена обернулась с вопросительным выражением на лице. — Где мы увидимся в следующий раз? Вейер, Пирос, Джеллиер?