— На Руси, кстати, убить пчелу, был самый страшный грех. Его даже искупить невозможно.

В сарае Михаил дернул массивную дверь, и они вместе спустились в подвал. Женя снова подивилась своей безрассудности. Кроме тети Сани она сегодня не встретила здесь ни единого человека. А вот же, в подвал полезла! Вдоль стен стояло около десяти пчелиных домиков, а над ними, как в бане, была протянута деревянная лежанка. И всё те же травяные подушки виднелись по углам.

— Ложись! — снова почти приказал Михаил.

Женя беспомощно потопталась на месте, но интерес оказался сильнее. Она скинула кроссовки и вытянулась на импровизированной лавке. Через секунду вопросительно взглянула на Михаила: и что?

Он приложил палец к губам и жестами показал, чтобы она закрыла глаза. Женя так и поступила. Поначалу ничего не услышала и не почувствовала, но вдруг до нее донеслось мерное, едва различимое гудение и даже легкие вибрации. Ощущения были настолько необычными, что Женя оцепенела. Она бы так там и уснула, но минут через пять Михаил осторожно тронул ее за плечо.

— Замерзнешь, пойдем…

Две огромные лапищи вытянулись вперед, чтобы помочь спуститься. Женя на секунду замерла, а потом попыталась спрятать руки в карманы, но сжать их в кулаки не удалось, и пальцы беспомощно зацепились за пройму. Михаил молча обхватил ее ладони. Он держал их так бережно, словно на коже были всё еще свежие ожоги. Женя боялась взглянуть ему в лицо. Просто застыла и почти не дышала, наслаждаясь забытым ощущением искреннего человеческого тепла.

***

Через две недели Женя уже с трудом вспоминала, что не собиралась задерживаться здесь надолго. А еще через два дня исчез Михаил. И Женя, безуспешно прождав его сутки, отправилась к единственному знакомому ей на заимке человеку — тете Сане.

В избушке никого не было: тетя Саня исчезала и появлялась бесшумно и непредсказуемо, как лесной дух. Женя замотала плотнее шарф, который ей дал Михаил, натянула на лоб шапку и упрямо села на скамеечку рядом с крыльцом. Пока не дождется, не уйдет!

Нахохлившись, словно большая сова, Женя неотрывно смотрела в подтаявший снег. Он выпадал уже несколько раз, недолго лежал и почти весь таял, сбиваясь в рыхлые ноздреватые островки. Она ковырнула ногой, покрытую сахарной корочкой льда, лужицу. Янтарными мухами в ней застыли мелкие листочки барбариса. Над головой беспокойно перебирала тонкими ветками рябина. Лишившись своего наряда, она выставила напоказ единственное, что у нее было — воспаленные ягоды. Женя встала на скамью и, потянувшись всем телом, сорвала одну кисточку. Чуть сплюснутые горошины смотрелись так аппетитно, что она оторвала несколько штук и положила себе в рот. Надкусила жесткую кожицу, ожидая терпкой горечи, но схваченные ночным морозцем ягоды, оказались сладковатыми. Женя съела еще несколько штук. Снова примостилась на сырые доски, сидела, подперев одной рукой щеку, другой крошила на подмерзшую землю рябину.

Со стороны леса послышался птичий крик, зашумел кронами деревьев ветер, и снова наступила тишина. Обступила со всех сторон, звонко ударила по ушам, заставляя замереть и стать незаметной.

Разглядывая, как катятся под ногами в разные стороны красно-оранжевые шарики, Женя думала о тех днях, что провела здесь почти наедине с Михаилом. Тетя Саня не в счет. Удивлялась, что две недели пролетели, как пара дней. Михаил и раньше отлучался, но всегда предупреждал, когда вернется. Знал, что Женя почувствует себя неуютно, одна, в оторванном от людей месте. Кто угодно запаникует.

Только однажды он вернулся с двумя мужчинами, которые провели здесь выходные, пропадая в лесу. Потом уехали и они. Женя даже обрадовалась. Ей нравилось уединение и необычное ощущение затерянности в пространстве. Словно и нет больше никого и ничего, только золото поздней осени вперемешку с побуревшей медью листьев и хрустящий воздух, который можно отламывать по кусочку и рассасывать, как леденец.

Вспомнились вечера, когда Михаил несмело стучал в дверь, и она поначалу не хотела открывать, но потом осмелела. Впускала его в дом, и они пили чай, разговаривали, и ей становилось хорошо и уютно. Немного неповоротливый, большой и от этого стеснительный, Михаил, нависал над столом, закрывая своей тенью полкомнаты. И в этой тени пряталась маленькая фигурка Женьки.

Он рассказывал ей историю этих мест. Показывал старые вырезки из газет, где еще сохранились размытые черно-белые снимки деревни на двадцать домов. Деревенька исчезла, как исчезли и жители. Кого-то сослали еще дальше, кто-то ушел, скрываясь в лесах, другие переехали ближе к городу. Брошенные дома чернели от горя и постепенно разрушались. Потом здесь жили метеорологи, для них построили станцию. До сих пор можно наткнуться на заржавевшие металлические конструкции, которыми измеряли уровень снега в этих местах. В конце прошлого тысячелетия всё умерло окончательно и участки стали распродаваться.

— Ты тогда решил здесь выкупить землю? — спросила Женя, прислушиваясь к шумящему за окном дождю.

Михаил покачал головой:

— Нет. Я же говорил, с этими местами меня связал самолет…

Глаза его потемнели, а морщинка в межбровье стала глубже.

— Почему ты ничего не спрашиваешь насчет этого?

Женя обрисовала перед своим лицом в воздухе овал. Михаил внимательно посмотрел на нее и пожал плечами, как будто она задала глупый вопрос:

— Потому что я не замечаю…

— Ага! — рассердилась Женя и, сложив руки на груди, усмехнулась. — Ну, вот прям, ничегошеньки не видно! Всем видно, всем интересно, а тебе нет! Чудеса! Или тебе очки нужны?

Ни с того, ни с сего она разозлилась. Она-то думала, он с ней, один из немногих, искренен и честен, а выходит, тоже притворяется. Хотя в глазах читала другое. Но после подернутых пленкой глаз Глеба, любые покажутся живыми, человеческими.

— Жень, ты на себя сейчас злишься, — помолчав, ответил Михаил. — А я не хочу оправдываться за свои ощущения. И если я говорю, что не замечаю, значит, не замечаю…

Женя поджала губы и с вызовом посмотрела ему в лицо. Но взгляд Михаила был уверенным и спокойным.

— И потом, я думаю, это всё поправимо… Женщине важна внешность, это мы, мужики, можем не обращать внимания, а у вас так не получится.

— А это? Руки-крюки… — повертела пальцами перед Михаилом Женя.

Она понимала, что ведет себя нелепо, но слишком уж долго держала всё в себе, притворяясь, будто ее не страшит неизвестность. Старалась даже не представлять свое будущее и не мечтала, как ее кожа снова станет красивой и не будет похожа на бугристую жабью шкурку.

— Руки, как руки, пять пальцев на каждой. И опять же, думаю, со временем ситуация выправится.

— Но я больше не смогу заниматься любимым делом, — сердито сказала Женя.

— Найдется другое. Я тоже думал, что у меня ничего не получится. А вот… живу…

Михаил грустно улыбнулся. И опять невидимой птицей промелькнула невысказанная тоска.

Щелкнул остывающий чайник, тихо загудел холодильник, ветер швырнул очередную порцию холодных капель в стекла.

Утром Женя вышла на крылечко и обнаружила на перилах стаканчик с черно-сизыми ягодами, к которым прилипли похожие на хвоинки стебли. «Черника?... только откуда она тут почти зимой?» — подумала Женя, разглядывая необычный подарок. Прямо губами захватила одну ягодку и надкусила. Кисловатый сок приятно освежил рот. Женя запрокинула голову и аккуратно насыпала еще. Зажмурилась, разжевывая. Потом улыбнулась: получается, Михаил принес ягоды для нее… Всё дарами природы хвастается.

Проходивший мимо Кеша рассказал, что это и не черника вовсе, а водяника. Женя с удивлением узнала, что ягоды могут храниться прямо под снегом до весны. Вот уж матушка-природа щедра!

— Получается, Михалычу аж за сопку пришлось идти… Во, дает! — с восхищением покрутил головой Кеша.

«А если он и теперь пошел за эту неведомую сопку и пропал там?» — в отчаянии подумала Женя, нарезая круги вокруг избушки тети Сани. Сидеть на влажных досках было неприятно, а уйти боязно: вдруг старушка появится и опять исчезнет.