И вот сейчас, сидя в темной квартире, куда так и не пришел сегодня Глеб, Женя пялилась в голубоватый экран ноутбука и силилась избавиться от мысли о бумеранге. Он ее догнал и принес ей то же, что она преподнесла отцу. И это, оказывается, больно.

За окном пронзительно заверещала сигнализация, Женя вздрогнула и внимательнее посмотрела на открывшийся перед ней форум. По всей видимости, какая-то очередная женская болталка. И темы всё те же: как жить, когда изменяет муж, у мужа появилась любовница, муж сказал, что уходит к другой… И вдруг глаза сами собой натолкнулись на тему двухнедельной давности. Девушка рассказывала свою историю. Она была до боли похожа: муж оставил семью, когда узнал о серьезном диагнозе жены. Но зацепила не столько тема, а комментарии, которые продолжали сыпаться до сих пор. Ветка форума не умерла, она жила и ширилась, пульсировала негодованием и осуждением, набухала праведным гневом по поводу слабака-мужа и сочилась словами утешения для мученицы-жены.

«У каждого своя дорога» — это был комментарий от некой Апеллы. И вдруг Женя разозлилась. Захотелось ответить как-нибудь резко и поставить эту дамочку на место. «Ты сначала пройди по этой дороге, а уж потом умничай!» — шипели, как залитые водой угли, сердитые мысли. Женя была уверена, что нравоучительные философские сентенции в такой ситуации может выдавать только человек, который сам в жизни ни с чем подобным не сталкивался. Со стороны всегда всё кажется простым и понятным.

Прикусив губу, Женя торопливо зарегистрировалась на форуме. Над именем сильно не заморачивалась, пальцы сами собой набрали Юджин. А вот теперь, самодовольная Апелла, держись!

Огромные окна, за которыми переливалась огнями ночь, напоминали черную бездну космоса. Незаметно для пассажиров несется вперед блестящий корабль, прошивая галактику насквозь. Именно так всё это представлял себе Глеб в детстве, когда зачитывался фантастикой и мечтал о покорении далеких планет. Но вместо космолета оказался в апартаментах Анны — строгих, лаконичных, почти пустых. Лишь панорамные окна повсюду. Особенно Глеба смущала кровать, установленная прямо напротив прозрачных стекол. Да, с улицы они затемнены и никто не может увидеть, что происходит внутри, но всё же Глебу было некомфортно. Казалось, что он очутился у всех на виду. Стоило большого труда успокоиться и принять из рук Анны бокал, скорее похожий на небольшой аквариум, нежели на фужер с вином. Расслабленный с виду, Глеб сидел с натянутой в струнку спиной и внимательно смотрел, как по стеклу ползут алые маслянистые потеки. Никак ему было не отделаться от ощущения, что в бокале вместо вина плещется кровь. То ли тусклые светильники сыграли злую шутку, то ли картины с абстрактными брызгами чего-то пурпурного, багряного и золотого. Янтарные узкие и широкие полосы напомнили Глебу о тенях, которые любила Женя. Оттенков желтого у нее было много. Это был ее цвет.

У Анны превалирует черно-белая гамма и немного серебристого. Только одна стена заполнена ярким, как будто о нее разбили банку с клюквенным вареньем, а в остальном поблескивают лишь вкрапления переливчато-серого. Всё с первого взгляда непритязательно и даже скромно, но за каждой простой вещью скрывается известный бренд или имя дизайнера.

Раньше такие интерьеры казались Глебу лишенными жизни, застывшими, как столбик ртути в градуснике. Безупречный порядок, чистота, блестящие поверхности, где не найти ни единой ворсинки. От мертвенного холода в подобной обстановке Женя передергивала плечами: похоронное бюро, где полагается чинно скорбеть. Смешливой и не умеющей долго стоять на месте Женьке, это явно не подходило. Она даже, когда колдовала с волосами клиенток, постоянно нетерпеливо перебирала ногами, как маленький жеребенок на лугу.

Глеб поморщился: так и мечется в мозгу — Женя — Анна, Женя — Анна… Только вот Анна реальна, а Женя превратилась в голограмму, с которой не знаешь, как теперь обращаться и только бессильно топчешься рядом, раздражая и себя, и ее. Как причина его счастья превратилась в его же боль?

Наверное, потому что они оба нуждаются в помощи и, пытаясь спастись, начали топить друг друга, не давая выбраться на сушу. Не со зла. Просто каждый хочет вернуться в счастливую жизнь. И для того, чтобы это сделать кто-то один должен быть здоровее и сильнее. А они оба покалечены и оба обречены.

Еще днем, в кофейне, Глеб понял, что вряд ли вечером сможет устроить беззаботный шампанско-вишневый романтик. Всё это была игра на публику. Точнее для Женьки. И хуже всего, что и Женя об этом догадалась. Скорее всего, она включится в игру. Наденет красивое белье и легкое платье, достанет узкие высокие бокалы, включит музыку и приглушит свет, поставит в центр стола вазочку из фиолетового стекла — в ней так нарядно горят огоньки вишни, покрытые блестящей изморозью. Сделает всё так, как было в той, прошлой жизни. Подчиняясь милой традиции, исполнит ритуал. И если он, Глеб, струсит, то, как ни в чем не бывало, приедет с шампанским и ягодами и поддержит никому не нужное представление. И будет им обоим неловко и стыдно.

Только об этом весь день и думал. Размышлял, как бы всё отменить, отчетливо понимая, что сам себя загнал в ловушку. Никто его за язык не тянул. Но утром он так спешил оправдаться! Так хотел сгладить неловкую ситуацию, в которую угодил, ворвавшись в ванную.

Раздался звонок по внутренней линии. Глеб равнодушно снял трубку:

— Глеб Юрьевич, зайдите, пожалуйста, к Петру Сергеевичу, — послышался голосок секретаря. — Прямо сейчас. Он ждет.

Глеб вскочил, словно его застукали за чем-то неприличным. Улетел в своих мыслях неизвестно куда и совсем забыл о работе. Он принялся беспорядочно рыться в бумагах, выискивая последние отчеты. С холодком в животе понял, что они так и остались неподготовленными. Он не сделал их ни за выходные, ни сегодня, а вместо этого приятно проводил время за кофе и беседами с Анной. «Теперь точно уволит!» — с горечью осознал Глеб и отшвырнул бесполезные папки. Игорь смотрел на него с сочувствием. Хотя в душе испытывал облегчение: одного сократят, других не тронут. Все остальные тоже притихли за столами, стараясь не встречаться с Глебом глазами. Вот же не везет человеку!

Глеб разозлился еще больше: уставились, как на приговоренного, а сами и рады, что не их сегодня вышвырнут на улицу. Лицемеры. Он шагал к лифту и мрачно думал о том, что теперь придется искать новое место, ходить на собеседования, улыбаться натужно, изображая бодрого и эффективного сотрудника. С деньгами тоже так себе, а Женьке понадобятся и массаж, и консультации врачей, и дорогостоящие мази, а может, и курс восстановительных процедур. Но больше всего его страшила и возмущала мысль, что он не сможет находиться рядом с Анной. Осознание, что он окажется отключенным от своего ресурса, вызывало самую настоящую ломку. На коже тут же выступил холодный пот, а сердце забилось, корчась в конвульсиях.

Без Анны он чувствовал себя курицей, которой отрубили голову. Вроде бы еще бегает, кружит возле топора, и отделенная голова открывает клюв и моргает тонкой пленкой глаза, но жизнь уже испарилась, и вот-вот тушка рухнет в пыль и навсегда затихнет.

Матовая раздвижная дверь в кабинет управляющего светилась белым, как граница, разделяющая два мира. Глеб поправил галстук, одернул пиджак и постучал костяшками пальцев. Из-за двери раздалось невнятное приглашение войти.

— Присаживайтесь, — буркнул Петр Сергеевич, указывая на одно из кресел.

Глеб спокойно, без суеты, выполнил распоряжение шефа. Он решил, что не станет унижаться и выпрашивать милость. Увольнение, значит, увольнение. Очевидно, в последнее время он не самый лучший сотрудник. Глеб молча наблюдал, как Петр Сергеевич перебирает какие-то бумажки. — «Сейчас отправит в отдел кадров и через две недели я свободен, как ветер». Радостной пичужкой вспорхнула в груди мысль о том, что еще целых четырнадцать дней он может беспрепятственно общаться с Анной, купаться в голубом омуте ее всё понимающих глаз, заряжаться ее силой и уверенностью.