— Я тоже рада вас видеть, Маргарита Сергеевна. Правда. Мне вас не хватало.

— Скучаешь по работе?

Маргарита Сергеевна почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

— Да, — просто и искренне ответила Женя. — Скучаю.

Она отвернулась и посмотрела в окно. Начался дождь, и прохожие приукрасили серость дня яркими зонтиками.

— Женя… — обронила Маргарита Сергеевна. — Ты знаешь, я отношусь к тебе с большим уважением. Если тебе нужна какая-нибудь помощь…

— У меня всё хорошо, Маргарита Сергеевна, — быстро перебила ее Женя и безмятежно улыбнулась. — Я справляюсь. Вот, пытаюсь освоить новое дело, — глазами она указала на ноутбук.

Маргарита Сергеевна переложила с места на место перчатки и шире распахнула ворот пальто, будто ей стало душно. Обещала себе не жалеть, но не справляется. Как представит, что Анна с равнодушным взглядом, будто механическая машина, прямо сейчас перемалывает эту семью, хрустит гусеницами по человеческим судьбам, рушит будущее Жени, так к горлу подкатывал ком горечи. Горько было и за себя, и за дочь. Слова рвались с губ. Но Марго молчала.

— И всё же… — с трудом произнесла она. — Я бы хотела тебе помочь.

— Почему? — вдруг подозрительно спросила Женя.

И тут же заметила, что этот невинный вопрос застал Маргариту Сергеевну врасплох. Впервые на ее памяти железная Марго растерялась.

— Мне кажется, мы с тобой неплохо ладили, — наконец, выдавила она и даже улыбнулась.

Улыбка получилась вымученной.

— И мне хочется тебе помочь. Не отказывайся, пожалуйста. Подумай. И позвони мне в любое время. Ладно?

Она накрыла руки Жени сухими теплыми ладонями. Всего на секунду их души прикоснулись друг к другу. Словно обеих закутали в мягкий бархат.

— Я уеду дней на пять, — сказала Анна, лихо выворачивая руль, — хочу сама посмотреть, обсудить всё… За ними там тоже глаз да глаз нужен…

Глеб молча следил за скопившимися вокруг машинами. В каждой жестяной капсуле скрывалась своя жизнь. У одних она удобно устроена в кожаных креслах и негромкой музыке, у других — прокурена и впивается в спину затертой до дыр обивкой, у третьих — меняется каждую минуту, в зависимости от того, кто подсядет в салон. Звуки и запахи почти не долетали. Он чувствовал себя закутанным в упаковочную пленку с пузырями, сквозь которую смутно угадывается мир.

Автомобили доползли до перекрестка и замерли снова. Глеб смотрел на серо-черную массу пешеходов. Она казалась ему косяком рыб в океане. Перемещаются, то в одну сторону, то в другую. Никто никого не замечает, и каждый, несмотря на толпу, остается в своем пространстве.

Мелькнула ярким пятном красная детская коляска. И Глеб вдруг вспомнил, как в пятнадцать лет он отправился в городской парк, захватив с собой учебники. Тетка давно привыкла к его отлучкам. Знала, не пиво пьет по подворотням, а занимается. Доверяла.

Когда-то в их маленьком городке, парк был основным местом проведения досуга. Концерты на деревянной сцене, зрители, сидящие на простых, плохо сколоченных скамейках. Над ними крест-накрест провода с желтыми лампочками, под которыми кружилась воронка из мошкары. Но времена изменились, и постепенно кусты, оставшиеся без присмотра, разрослись, спортивные площадки покрылись травой, а асфальтовые дорожки вздулись, еле сдерживая корни деревьев. Забытая всеми сцена, служила для посиделок вечно гогочущего молодняка, а в металлических облезлых будках, где раньше готовились к выступлению доморощенные артисты, нередко уединялись парочки.

Чем глубже в парк, тем выше взбиралась дорожка. Был там холм с огромными валунами и смотровой площадкой. Неподалеку старая беседка, где Глеб прятался от всех, зарываясь в учебник.

В тот день он как раз подходил к холму. Асфальтированная дорожка с дырками и ухабами блестела после дождя, и Глеб подумал, что наверху все тропинки раскисли от грязи. От громкого возгласа, который неожиданно раздался сверху, парень вздрогнул. А потом увидел, что на него несется непонятный красный предмет. Оказалось, детская коляска, которую нерадивая мамаша каким-то образом выпустила из рук, когда спускалась. Подпрыгнув на кочке, коляска чуть накренилась, но всё же выровнялась и покатилась дальше. Глеб в долю секунды оказался у нее на пути. Растопырив руки, попытался поймать, поскользнулся и упал на колено, но в последний момент успел ухватиться за колесо, пальцы попали в спицы, заляпанные грязью. Острая боль прострелила всю руку. В коляске заворочался и заплакал младенец, а следом подлетела его мать с перепуганным лицом. Глеб тогда сильно выбил большой палец и лишился ногтя на указательном. А еще поверил, что человек он смелый.

Громко загудел автомобиль рядом. Глеб очнулся и покосился в окно. «Отвернись» посоветовала ему наклейка на стекле. Он усмехнулся: остроумно. Люди, как рой насекомых, выполняют одни и те же действия, не задумываясь. Все их реакции предсказуемы. Любой пассажир или водитель автоматически или от скуки смотрит вправо: кто там за рулем? Очкарик в кепке, солидный бизнесмен или блондинка, болтающая по телефону… Вот тут-то и пригождается хамоватое «отвернись». В следующий раз уже, может, и не станешь разглядывать.

Анна улетает завтра, с Петром Сергеевичем договорилась играючи, игнорируя косые взгляды и сплетни. Глеб поражался: создавалось впечатление, что Анне вообще всё равно, кто там и что подумает. Отдувалась за нее Карина, ее зам, которая и тащила на себе весь отдел, тихо ненавидя высокомерную свою начальницу. Глеба это качество и возмущало и восхищало. Анна для него вообще была соткана из противоречий. И постоянно держала его на грани, то подпуская совсем близко, то равнодушно отворачиваясь. Уверенность и покой легко превращались в сомнение. Теперь прибавился и страх быть разоблаченным в афере с деньгами.

Глеб понимал, что перед ним обрыв, и здесь требуется уже не смелость, а кое-что другое. Но что именно, не мог нащупать. Связан он… Связан по рукам и ногам.

Анна тем временем свернула во дворы и, покрутившись между домами, выехала к медицинскому центру.

— Снимок у стоматолога нужно забрать, — пояснила она, увидев удивленный взгляд Глеба. — Я быстро!

Взяв сумочку, открыла дверцу. В салон тут же ворвался холодный воздух. Глеб смотрел, как фигура Анны расплывается в дымчатой мороси. Снова шевельнулся червячок надежно упрятанной тревоги: а вдруг их махинации обнаружат? Надеялся, что сможет взять еще один кредит, но увидев все суммы к оплате, понял — не потянет. Да и банк мог уже смело отказать. Поэтому, когда Анна озвучила цифры, стало ясно: придется рискнуть.

Зазвонил телефон.

— Глеб, я не ту карту взяла, — раздался голос Анны. — Ты можешь свою дать?

— Да… да, конечно… сейчас…

Глеб прикинул, сколько у него денег. «Да это ж всего лишь снимок!» — успокоил он себя и, накинув капюшон, выбрался из машины. Поежился от сырости: никогда не любил он ни осень, ни зиму. А вот Анне всё нипочем, хвасталась, что даже в сильные морозы она всегда без шапки, а как на себя надеть пуховик и подавно не представляет. Наверное, это потому, что привыкла сидеть в холодной воде.

Глеб быстро поднялся по блестящим каменным ступеням и толкнул дверь. Анна стояла рядом с администратором и внимательно слушала, что ей говорит девушка в синей униформе. Глеб подошел ближе и протянул карту. Анна приложила ее к терминалу, и тот удовлетворенно запищал. Телефон в кармане тут же отозвался вибрацией.

— Спасибо, — сказала Анна и, потянувшись, поцеловала его в краешек губ.

Глеб засмущался, и в то же время сердце заколотилось, молотом отдавая в виски. На людях Анна почти никогда не позволяла себе нежностей. Ехала сюда сосредоточенная и деловая, говорила только о предстоящей поездке, по делу, и вдруг… Он поймал ее руку и поднес пальцы к губам. В коже заблудился горьковатый аромат, который у Глеба ассоциировался с подернутыми морозной пенкой ягодами рябины. Короткий поцелуй в ладонь отозвался звоном в голове.