— Невозможно.

Дыхание Картера обдает мою шею теплом, каждый его вдох более резкий, чем предыдущий, а его рука поглаживает мои пальцы. Он явно встревожен, но мы уже поговорили о Хэнке, так что я не совсем понимаю почему.

— Когда ты собираешься переехать ко мне? — нежно, робким шепотом просит он у моего плеча, от чего все мое тело покалывает и полностью, вплоть до кончиков пальцев, теплеет.

Я разворачиваюсь в его объятиях, и золотой отблеск весеннего солнца озаряет его неожиданно застенчивое выражение лица.

— Переехать к тебе?

Картер кивает, притягивая меня к себе, и усаживает в шезлонг. Он проводит рукой по своей беспорядочной копне волос, а затем переплетает наши пальцы.

— Я люблю тебя, — начинает он фразу, которую любит повторять по меньшей мере сто раз в день. — Я так сильно тебя люблю, и я знаю, что это слишком рано, но, черт возьми, Олли, я просто так люблю тебя. Когда меня нет, все, о чем я могу думать, это объятия с тобой на диване, или засыпать с тобой в моих объятиях, или о том, как ты по утрам ходишь по дому с сонной улыбкой в одной лишь моей футболке, твои кудри торчат из небрежного пучка на голове. Когда я выхожу из самолета, ты — первый человек, которого я хочу видеть. А когда я дома… я хочу, чтобы ты тоже была дома. Я хочу, чтобы мы были дома вместе.

Как я нашла этого человека? Как мне так повезло? Картер — лучшее, что есть в моей жизни: он ворвался в мою жизнь, разрушил стены неуверенности, о которых я и не подозревала, осветил весь мой мир, как луч солнца. И я не могу представить себе ничего лучше, чем быть с ним дома вместе.

— Что, если я захочу, чтобы ты переехал ко мне? — я не хочу. Мой крошечный дом близок к тому, чтобы лопнуть, когда Картер внутри. Его ноги свисают с моей кровати, а моя кухня вмещает еду лишь на два дня, не больше. Более того, мой дом уже таковым не ощущается.

Но мне нравится дразнить его, а когда он нервничает, как сейчас, немного юмора помогает снять напряжение.

Он глубоко выдыхает через нос, его веки опускаются. В изумрудных глазах, когда они встречаются с моими, читается искреннее недоумение.

— Но где я припаркую свои пять машин?

Я закатываю глаза и пихаю его плечом, но он продолжает.

— Наша собака не будет помещаться у нас на кровати, и у нас не будет места для всех детей, которых я собираюсь поместить в тебя, чтобы изменить твою вагину до неузнаваемости. Но хуже всего… — он приближается своими губами к моим, и говорит низким, густым голосом. — Никаких каминов.

Я не могу не смотреть на этого своего мужчину, в которого я без памяти влюблена, и на картину нашей совместной жизни, которую он рисует. И я, без сомнения, знаю, что несмотря на то что мы вместе всего несколько месяцев, я хочу именно этого.

Картер убирает выбившуюся прядь с моего лица, заправляет ее за ухо.

— Я не хочу, чтобы ты присматривала за моей собакой, пока я уезжаю. Я хочу завести собаку вместе с тобой. Я хочу, чтобы ты была мамой моей собачки.

— Мамой для собачки?

— Да. А со временем мамой настоящего ребенка, — смотрит он мне в глаза пылающим взглядом, когда прижимается к моему лицу. — Я люблю тебя, Олли, и больше всего на свете я хочу создать с тобой дом. Скажи — да.

— Сказать «да»? Это требование?

— Да, — больше рычит он.

Я сдерживаю улыбку.

— Хорошо.

— Хорошо? — он сжимает мое лицо, глаза прыгают между моими. — Это значит — да?

— Не думаю, что у меня есть выбор, когда ты требуешь.

Улыбка Картера расплывается, он пихает меня на спину и переползает через меня, как животное на охоте, которое учуяло запах добычи.

Я откидываю с его лба непокорные волосы, пропускаю пальцы сквозь его шелковистые локоны.

— Нет ничего, чего я хочу сильнее, чем построить здесь жизнь с тобой. Так что, да. Тысячу раз да. Я перееду к тебе.

Картер погружает свой язык в мой рот, но, прежде чем я успеваю насладиться им, он сдергивает меня с шезлонга и спускается по лестнице со мной на руках.

— Она сказала да!

Комната мгновенно затихает, и я закрываю лицо руками, когда все удивленные взгляды переходят на нас.

— Ты женишься? — наконец спрашивает Гарретт.

Лицо Картера напрягается.

— Что? То есть, в конце концов, да, но… — он опускает меня на ноги, широко разводит руки и вращается вокруг себя. — Оливия переезжает ко мне!

ГЛАВА 43

Я НЕ НЕЗРЕЛЫЙ, Я ЛЮБЛЮ ДУРАЧИТЬСЯ — ЭТО РАЗНОЕ

— У меня клюет!

— Что? Дай посмотреть, — я пытаюсь отобрать у Оливии удочку, но она вырывается.

— Назад! — кричит она, пиная ногой воду, и обдает меня брызгами воды. — Ты дашь ей соскочить!

— Нет, не дам! — я снова тянусь за удочкой, но Оливия отходит по воде дальше, и сматывает леску на ходу. — Я знаю, как ловить рыбу, Оливия!

— Я бы тебе поверила, если бы увидела, как ты это делаешь, Картер! — она высовывает язык, пока работает, кряхтя, покачиваясь, сматывает леску, и когда лосось выныривает из воды, она ахает, а по ее лицу расплывается надменная улыбка. — И что теперь? Четыре ноль в мою пользу?

— Заткнись, — я брызгаю на Оливию водой, но она только хихикает. Она напоминает маньяка и немного пугает. — Это потому, что я позволил тебе использовать мою лучшую удочку.

— Это потому, что я лучше, — она подмигивает. — В использовании этой удочки и той, что у тебя в штанах.

— Олли, — бормочу я, задыхаясь и всхлипывая, и подбираюсь к ней. — Меня никогда не влекло к тебе так сильно, как сейчас.

— Тебя всегда ко мне влекло, — бормочет она, сосредоточенно вытаскивая из лосося крючок.

Это правда. Всегда. Всегда, всегда, всегда. Хотя есть что-то особенно сексуальное в том, что она сейчас стоит в ручье, ноги по колени в воде, ее джинсовые шорты насквозь вымокли от брызг, а в руках у нее рыба в треть ее роста.

Оливия ворчит, поднимая большую рыбу, и когда она держит ее в руках, она улыбается мне.

— Можешь сделать фотографию? Чтобы ты не забывал, как я надрала тебе задницу в пивном пинг-понге, и в ловле лосося.

Я в протесте рычу, но очень скоро начинаю смеяться, ведь я фотографирую ее снова и снова, и когда Оливия отпускает рыбу, я пробираюсь к большому камню и сажусь.

Она опускается на место рядом со мной, и кладет голову на мое плечо.

— Ты только что добавил это в свою секретную папку «Банк шлепков»?

Я убираю телефон в карман.

— Да.

— Но ведь… она немного отличается от обычных фотографий, которые ты туда перемещаешь.

— Ты чертовски сексуальна. У тебя мокрые ноги, и дерзкая улыбка такая же, как моя, — я тянусь к ней, касаясь ее носа кончиком своего, и прикусываю нижнюю губу. — Если ты хочешь раздеться и позволить мне трахнуть твое горло прямо сейчас, я сделаю снимок и его тоже добавлю, бусинка. У нас нет фотографий на природе.

— Это неправда. Я фотографировала тебя между моих бедер на твоем балконе на прошлой неделе.

— О да. Блять. В тот день я пировал как король, — я подталкиваю ее плечо своим. — И перестань называть его моим. Он и твой тоже. Не только балкон, весь этот чертов дом.

— Еще нет, не официально.

Я закатываю глаза.

— Он стал твоим с тех пор, как ты впервые ступила на его порог.

Ее щеки окрашиваются в розовый цвет. Это так мило, что она все еще порой краснеет.

— Картер.

— Что? Твое место там, и всегда было. Оно твое, независимо от того, ждешь ли ты официального переезда из своего дома или нет, и будешь ли ты спать где-то кроме нашей кровати, что будет примерно никогда.

— Никогда?

Я целую ее губы.

— Никогда-никогда-никогда.

Впервые Оливия осталась у меня одна в прошлые выходные. Она очень переживала по этому поводу, но есть что-то особенное в знании, что она возится на моей кухне, лежит на моих диванах, спит в моей постели, пока меня нет.