— Определенно раздражает, — со вздохом опускаются мои плечи, и, словно почувствовав, что я сдаюсь, Картер вскакивает со своего табурета, ударяя кулаком в воздух.

— А-ха! Я ее, блять, расколол! — он обхватывает меня за талию, крутит в воздухе, опускает на ноги и… покрывает поцелуями все мое лицо. Он переплетает наши пальцы, притягивает меня к себе, прежде чем я успеваю осознать, что произошло. — Я обещаю, Олли, ты об этом не пожалеешь.

Я едва пытаюсь сдержать вырывающееся из моей груди хихиканье. Мне нужно взять себя в руки, прежде чем идти куда-то с этим человеком.

— Я не пойду с тобой домой.

Он протягивает мизинец в знак обещания.

— Я даже не буду просить.

— Хорошо, но сначала мне нужно в туалет.

Он быстро целует меня в щеку.

— Я пойду возьму наши пальто.

Я умываю свои розовые щеки прохладной водой в раковине ванной, пытаясь утихомирить разгорающийся в них огонь. Не получается. Я чувствую жар во всем теле. Мои женские части возбуждены, мое влагалище потирает свои метафорические руки, потому что ему сегодня немного перепадет. В данный момент это весьма вероятно. Картер зашел так далеко — он определенно может зайти еще дальше. Эта мысль одновременно пугает и возбуждает.

Мне не требуется много времени, чтобы заметить Картера, когда я выхожу из уборной, учитывая его размеры и харизму. У него еще нет наших пальто.

Зато у него есть клубничная блондинка с ногами от ушей, приклеенная к его боку, ее блестящие черные ногти медленно спускаются по его спине. Он прислоняет ухо к ее рту, когда она приподнимается на своих высоких каблуках, что-то шепча ему, и мой желудок непроизвольно сжимается от улыбки, которой он ей улыбается.

Моя почти совершенная ошибка и заблуждение обжигают, как пощечина. Когда я забираюсь на заднее сиденье такси, он выбегает из двери бара, выкрикивая мое имя.

Слишком поздно. Я, черт возьми, достаточно уважаю себя, чтобы не стоять там и не поддаваться этому плейбоевскому дерьму, на которое я точно не подписывалась. Может, он и не пойдет сегодня домой со мной, но он определенно уйдет в чьей-то компании.

И, откровенно говоря, то, с кем спит Картер Беккет, не имеет для меня никакого значения. Пусть хоть сам себя трахает, мне насрать на это.

ГЛАВА 8

НОСОК И БУЛОЧКИ С КОРИЦЕЙ

Опять ужасно холодно.

— Что за херня творится этой зимой? — Адам поглубже запихнул руки в карманы пальто, зарывшись в шарф по самый нос.

— Это какое-то дерьмо с восточного побережья, — ворчит Гарретт. — Я не для этого уехал из Новой Шотландии. Зимы на западном побережье должны быть мягкими, — крошечная ручка дергает за хвост его шерстяного пальто, и Гарретт усмехается, присаживаясь перед мальчиком. — Эй, приятель! Нравится хоккей?

Это один из моих любимых дней в году, но ребята правы — обычно не настолько холодно. Воздух ледяной, а мы отошли от тепловых ламп на перерыв. Ну, типа перерыв. Я перевожу взгляд на Гаррета, который оставляет автограф на майке со своей фамилией. Здесь трудно сделать настоящий перерыв, никто из нас не отказывает детям.

— Эй, Вуди, — толкаю я Адама. — Может, в следующем году проведем это мероприятие летом? Не хочется остаться без яиц.

Он смеется, оглядывая заполненный парк.

— В это время им больше всего нужны деньги. Надень носок на свой член⁹, если ты так переживаешь.

Я ухмыляюсь.

— Носок на член.

Каждый год мы проводим благотворительный вечер с зажжением огоньков на елке в первый день рождественских каникул. В этом году — двадцать третьего. Проект «Семья» — это гордость и радость Адама. Благодаря ему это мероприятие проводится нашей командой последние четыре года. Все вырученные средства идут в детский дом, где дети ждут усыновления. Каждый год устраивается множество классных мероприятий: турниры по мини-хоккею, соревнования, катание на коньках, фотосессии с игроками и многое другое. Мое любимое — это конкурс пряничных домиков. Я всегда проигрываю, потому что ем, пока строю свой дом. Им же хуже, съесть печенье — это уже победа.

— Выше голову, — Эммет подначивает меня локтем и кивает в сторону оператора и репортера, которые направляются в нашу сторону. — Забудь про носок для члена на пару минут и веди себя прилично.

— О, чувак. Я ненавижу вести себя прилично, — я ухмыляюсь, когда репортер останавливается перед нами. — Вам нужна моя рабочая сторона или моя лучшая сторона?

Адам толкает меня.

— Всем пофиг на твое лицо, Картер.

— Что ж, позволь не согласиться.

— Да у тебя просто самооценка с Северную Америку, и ты любишь поспорить, — он обнимает меня и Эммета, притягивая нас поближе, и кивком головы подзывает Гарретта. Улыбаясь в камеру, он спрашивает: — Что бы вы хотели узнать?

Следующие несколько минут мы стоим, пока Адам подробно рассказывает об истории возникновения проекта «Семья» — о приемных родителях, которые с распростертыми объятиями полюбили его, дали ему второй шанс на жизнь и семью, и о том, как его непродолжительное пребывание в приемной семье привело к сегодняшнему дню.

— И Картер, — обращается к нему репортер Трейси. — Похоже, сегодня нам осталось всего пятнадцать сотен долларов до цели в двадцать тысяч долларов. Когда цель будет достигнута, вы должны сделать кое-что особенное, не так ли?

Я положил руку на грудь.

— Пирог в лицо — это цена, которую я только рад заплатить.

Гарретт фыркает мне в ухо.

— Такой скромняга.

Внезапно за плечом оператора я замечаю волосы оттенка темного шоколада и карамели, и наклоняюсь влево, к Гаррету, наблюдая за темноволосой красавицей, прогуливающейся по тротуару.

— Ну, будь я проклят.

Трейси бросает на меня недоуменный взгляд.

— Что, простите?

— О, ничего. Я просто… — я смотрю, как Оливия исчезает в маленькой пекарне, и высвобождаюсь из спутанных рук моих товарищей по команде. — Мне нужно кое с чем разобраться. Ребята закончат.

Быстро посмотрев по сторонам, я перебегаю улицу. Колокольчик над дверью пекарни звенит, когда я распахиваю ее, но Оливия не поднимает глаз, чтобы посмотреть, кто к ней присоединился. Она слишком занята — с тоской смотрит на витрину с десертами, одна рука прижата к стеклу, другая сжимает кошелек.

— Что-нибудь еще? — спрашивает мужчина за прилавком, складывая пирожное в белую коробку.

— Эм… — ее пальцы барабанят по коричневому кожаному бумажнику, и она качает головой. — Нет, я…

— Вот черт. Это чизкейк «Орео»? Я бы с ним разделался. Нам два кусочка, пожалуйста.

Оливия оборачивается, в ужасе хватаясь за горло, и испуганно отскакивает от моей груди.

— Господи Иисусе, Картер, — она бьет меня по плечу. — Ты напугал меня. Что ты здесь делаешь? — она улыбается пекарю, доставая из бумажника пятидолларовую купюру. — Без чизкейка, пожалуйста.

Я протягиваю свою карту.

— С чизкейком, пожалуйста.

— Картер…

— Почему у тебя только одна булочка с корицей? — спрашиваю я, заглядывая в коробку на прилавке, пока мужчина нарезает чизкейк.

Боже, Оливия так часто краснеет. Не знаю, с чем это связано, но это чертовски мило, особенно когда она накручивает прядь волос на палец.

— Моя мама всегда делала их в рождественское утро. Я не знаю, как их делать, поэтому покупаю каждый год.

— Ты собираешься продержаться целых два дня без еды? Как?

— Потому что у меня есть… — она делает паузу, чтобы нахмуриться, когда я отрываю кусочек и кладу его в рот, — самообладание.

— О, только не у меня, — бормочу я, затем проглатываю. — Черт возьми, как вкусно, — я беру еще один кусок и одобрительно киваю смеющемуся надо мной человеку за прилавком. — Нам всю оставшуюся часть, пожалуйста, — я улыбаюсь раздраженному, но, как ни странно, неудивленному лицу Оливии. — Ты отлично выглядишь.