— Но ты так же великолепна, как и они, — говорит она довольно убедительно, но она всегда была моей самой большой фанаткой.

Я тянусь через стол и дергаю ее за нос.

— Спасибо, но ты ограничена кодексом лучших подруг. Ты обязана была это сказать, — усталый вздох срывается с моих губ, когда я смотрю на людей, выходящих из кофейни, на пакеты с покупками, свисающие с их рук.

Мы с Карой под руки прогуливаемся по торговому центру. Не знаю, почему я позволила ей убедить меня пойти за покупками сегодня утром. Мне пора прекратить ночевать у нее дома после вечеринок. Она набросилась на меня еще до того, как я вспомнила свое имя, не говоря уже о том, где находится мой позвоночник, вот так я оказалась здесь — в торговом центре в воскресенье утром, и, что хуже всего, без моего похмельного «Макдональдса».

Я же говорила — плохие решения, подпитываемые алкоголем.

— Я голодна, — ворчу я, скрестив руки на груди, пока пальцы Кары летают по экрану ее телефона. — Хочу чего-то нормального.

— Самое время, детка, — она убирает телефон в сумочку и встает. — Эммет проснулся и заказывает пиццу на обед.

Внутри меня словно включаются лампочки игрового автомата. Возможно, это мой желудок.

— С беконом?

— С двойным беконом.

Кара объявляет наше прибытие домой так же, как она объявляет свое прибытие в любом месте: с размахом.

Она широко раскидывает руки, как только мы входим в дом, бросая все шесть своих пакетов с покупками на пол, когда она кружится.

— Мы дома, детка! Лив нужен массаж ног!

— Не нужен, правда, — отвечаю я, пытаясь скинуть ботинки. Я люблю Эммета, но было бы немного странно, если бы парень моей лучшей подруги делал мне массаж ног. Я и так не могу нормально надеть свой чертов носок. Он болтается на ноге, и я скачу по коридору на одной ноге, пытаясь его поправить, навстречу запаху пепперони и бекона.

Ненавижу носки. Ненавижу ботинки. Ненавижу зиму.

Я мечтательно вдыхаю носом аромат и свободной рукой поглаживаю живот.

— Так вкусно пахнет, Эм. Иди к мамуле.

Мне удается засунуть палец в носок, натянуть его на пятку с «ага», но я неправильно стою — мягкая шерсть на скользком, блестящем мраморе оказывается ужасной идеей. Я падаю, ругаясь и размахивая руками в поисках чего-нибудь, за что можно уцепиться.

Этим оказываются сильные руки. Очень мускулистые. Крепкие. О-о-о-о, эти предплечья чертовски хороши. Они обхватывают мою талию, подхватывая меня прежде, чем моя задница успевает упасть на пол, и когда они поднимают меня на ноги, я чувствую как тепло разливается по всему телу. Я смотрю вниз на невероятно большую руку, обнимающую мой пресс и придерживающую меня, как дрожь предвкушения пробегает по моему позвоночнику от слов, прошептанных мне на ухо.

— Привет, мамуля.

Моя рука медленно скользит по его предплечью, замечая резкий контраст моих и его пальцев. Там, где я молочная и мягкая, он исключительно золотистый и твердый.

Горячее дыхание скользит по моей шее, и я закрываю глаза, когда вокруг меня вихрится соблазнительный аромат с нотками цитруса, смешанного с лаймом и мускусным кедровым деревом.

Я точно знаю, чьи руки обвиваются вокруг меня, чьи руки прижимают меня к себе, чьи губы касаются моей челюсти. Я все это знаю, но это не останавливает меня от того, что я делаю дальше.

Когда мое тело все еще остается в его объятиях, я поворачиваю голову в замедленной съемке. Очень медленной. Я не уверена, что моя челюсть когда-либо свисала так низко. Там бы поместился весь кулак. Мой брат поспорил со мной, когда мне было девять лет, и я проверила это, чтобы доказать, что он не прав.

Когда я вижу эти глубокие зеленые глаза, эту беспорядочную копну каштановых волос, эту раздражающую, сексуальную, однобокую ухмылку, я совершаю единственное логичное действие: начинаю кричать.

Я отпихиваю от себя Картера Беккета и бегу через всю кухню так быстро, что у меня подкашиваются ноги. Эммет бросается ко мне, приподнимает, обхватывая рукой за талию, и умирает от смеха, а я так сильно ударяюсь, что хочется просто опуститься на пол и плакать в тишине и покое, вместе с моей пиццей разумеется.

— Жаль, что я не сняла это, — хрипит Кара, смахивая стекающие по ее щекам слезы. — Картер, держу пари, что это впервые, когда девушка так сбегает от тебя. Боже! — она жестикулирует между мной и Картером куском пиццы. — Это просто лучшее, что можно было увидеть.

По мне пробегают мурашки, когда я беру тарелку и собираясь идти выбрать кусочек, безуспешно пытаясь притвориться, что Картер Беккет не стоит у меня над душой, и не наблюдает, как я выбираю.

Я чувствую тепло его тела, когда он нависает надо мной, а его ладонь лежит на столешнице рядом с моей, прижимая меня к себе. — Коротышка, поторопись и выбери уже? Большой человек голоден.

— Я выбираю ломтик, где бекона больше всего. Не торопи меня, здоровяк.

Его глаза сияют. Он опускает голову, касаясь своим дыханием открытого участка моей кожи в районе ключицы, и бормочет: — Я и не думаю торопить тебя. Все, что я хочу сделать, это растянуть удовольствие, Оливия.

— Да ради Бога! — я поворачиваюсь к Каре и Эммету, упираясь кулаком в бедро. — Кто из вас забыл сказать мне, что он придет?

Кара вскидывает руки вверх.

— Я понятия не имела.

Эммет захихикал.

— Конечно, блять, не имела она понятия. Я написал те… — его слова замирают под ладонью Кары.

Эта женщина любит драмы, и я могу предположить, что именно поэтому она согласилась снова поместить нас с Картером в одну комнату. Или она просто очень хочет увидеть, как я динамлю его разочек или еще два. Предполагаю, что надо дать людям то, что они хотят.

Картер наблюдает за мной, ожидая моей реакции, поэтому я делаю самый большой укус, на который только способна, и смотрю ему прямо в глаза, прежде чем проскочить мимо него и сесть на диван. К несчастью, через пятнадцать секунд он опускается рядом со мной и ухмыляется.

Его глубокие ямочки невероятно очаровательны. Я их просто ненавижу.

Он толкает меня в плечо своим.

— А у меня бекона больше.

— Нет, — я наклоняюсь, чтобы осмотреть его тарелку. Ну, чтобы проверить? — Да блин, — бормочу я, когда вижу, что он прав.

Он тихо хихикает, кладет свой кусочек ко мне на тарелку, заменяя его одним из моих, где бекона меньше. Это милый жест, и именно поэтому у меня возникают подозрения. Вчера он купил мне пиво, и делая это, он будто надеялся, что позже мой рот окажется на одной из частей его тела.

— Это просто кусок пиццы, Оливия. Если ты не хочешь, то его съем я.

Я прижимаю свой кусок к груди.

— Отвали, Беккет.

Проходя мимо, Кара бросает упаковку соуса мне на тарелку. Я поливаю всем содержимым два своих ломтика. Картер наблюдает за каждым движением, и под его пристальным взглядом мое лицо краснеет.

— Могу я тебе помочь? — наконец спрашиваю я.

Он слегка улыбается половиной рта.

— Нет. У меня все хорошо.

Пока я доедаю свои два куска, он проглатывает четыре, возвращается на кухню, берет еще два и съедает их.

— Ты медленно ешь, — замечает он, наклоняясь вперед, чтобы опустить свою тарелку на журнальный столик. Я стараюсь не замечать, как под рубашкой проступают мышцы его широкой спины, но, боги, я все вижу.

Я хочу сказать ему, что это не я ем медленно, а он пылесос, но слова застревают у меня в горле, когда он поднимает мои ноги к себе на колени и стягивает с меня носки. Его большие пальцы впиваются в мои ступни, и я очень благодарна Каре за то, что вчерашнее утро мы провели в спа-салоне.

Картер поглаживает малиновый лак на моих пальцах.

— Миленько.

— Что ты делаешь? — наконец спрашиваю я, а потом постанываю, когда он нажимает на особенно больную точку.

От звука Картер закрывает глаза, и начинает массажировать это место сильнее.

— Кара сказала, что тебе нужен массаж ног. Вот я и делаю тебе массаж ног.