Снова лукаво сверкнул глазами:

— Вот и с этим вином та же история. Так что осторожнее. — И он подлил ей в бокал хмельного напитка.

— Хорошо, постараюсь. Такого вина еще не пробовала, мне очень нравится.

К столу подошел Гиви Маленький и объявил со всей ответственностью:

— Чакапули, сациви, рыба, запеченная в сливках, — каждое блюдо на стол ставил молодой человек лет десяти — двенадцати от роду. Все они встали полукругом перед ними и запели. Это было неожиданно. Первая реакция — потрясение. Четыре мощных голоса в небольшом подвальчике с неожиданно хорошей акустикой.

С первыми звуками девушка забыла про ужин. Забыла обо всем этом суматошном дне, о бедах и горестях, об извечных проблемах и той рутине, что окружает. Забыла, потому, что слушала. Ее купали в звуках, поднимали на волну и ласково провожали с гребня, гладили звуками и утешали. Все заботы куда-то попрятались, остались где-то за песней, которая отрезала всех от мира. Она, то ревела и крушила все на своем пути, то вдруг превращалась в журчащий поток и ласково уговаривала оставить все и отдохнуть. То, начиная новый мотив, то опять переливами возвращалась к прежнему напеву.

Смолкла песня. Тишина упала на слушателей. Не хотелось спугнуть это состояние. Хотелось, чтобы оно продлилось подольше. Но все заговорили, зазвенели приборами, и чувство пропало, осталась какая-то досада, что не дали продлить удовольствие. Гиви Маленький и мальчишки уловили это и заулыбались, довольные произведенным эффектом.

Изумленная услышанным тихо проговорила:

— Спасибо. Я потрясена. Спасибо. Можно больше ничего не буду говорить, чтобы не расплескать вот тут, — глядя на них, прикоснулась рукой к груди. Мальчики, улыбаясь, сдержанно с большим достоинством поклонились и ушли.

— Они пели для тебя, Регина. Это — старинная …., как бы в переводе не ошибиться, короче, если по-русски, то это величальная! Рассказали о твоих глазах-озерах, ресницах, как пики гор, о звонком голосе, что горный ручей, о твоей красоте, стати, ну и прочих достоинствах.

От неожиданности распахнулись глаза, так она была потрясена сказанным, Тимур накрыл своей ручищей тонкие девичьи пальчики:

— Смотрю, ты впечатлилась.

Отчего-то не захотелось ловить его слишком уж откровенный взгляд, поэтому почти прошептала, глядя на стол:

— Здесь хочется помолчать, не нужно ничего говорить.

Гиви Большой очень вовремя подошел к столу и наполнил вином бокалы:

— И не нужно разговаривать, ты кушай, и ты кушай дорогой!

Девушка стояла у окна и твердила:

— Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу быть богатой и знаменитой!

Людмила Васильевна Скобцева, практикующий земский доктор, шестидесяти трех лет отроду сидела в своем кабинете и пила чай. День прошел спокойно и слава Господу! Евдокию Алексеевну, фельдшера и няню в одном лице, отпустила в город к дочери на недельку, наказав зайти в райздравотдел подписать документы на лекарства на следующий квартал. В деревне все было тихо, и хворых на сегодняшний день не наблюдалось.

В эту деревушку она попала после института, по распределению, вышла замуж, родила детишек, и прожила здесь всю жизнь. Пока деревня была большая — как ни говори, передовой колхоз по всей округе, шутка ли сказать восемь сотен дворов, да на каждом только по три — четыре дитенка, да родители, да еще бабки-дедки, вот и посчитай сколько душ.

Сидела, считала, вспоминала, как вдруг хлопнула входная дверь. Пришлось выглянуть из кабинета. На пороге стояли две девочки странного вида. Обе в белых когда-то рубахах до пят, в подвязанных по-монастырски платочках, в мужских куртках, больше размеров на шесть-семь и босиком. В руке одной узелок из белой ткани.

— Проходите девочки, что случилось?

— А это что? — одна из девочек повела вокруг рукой.

— Деревенская больница, я — доктор здешний. Меня зовут Людмила Васильевна.

Она стояла и ждала, когда они назовут себя и что-то сообщат еще. Но получила в ответ совсем не это.

— А мы заболели. Простыли, наверное, а вот она уже бредит.

Девочка действительно бубнила какую-то чушь про опыты и про то, что им нельзя здесь. Врач с раздражением подумала, насмотрятся по телевизору всякой жути, потом несут околесицу. Книжки надо читать. Книжки! И все в голове станет на свои места.

— Давайте походите в палату, вон двери напротив. Для начала отмоем вас немножко, а потом вас осмотрю.

Осмотр не дал ничего хорошего. У второй девочки что-то со спиной, это в придачу к простуде и гепатиту. Ее бы подобру изолировать от первой — но некуда. В трех оставшихся палатах ремонт, как на грех. Ладно, посмотрим.

— Скажи мне, как тебя зовут?

— Мне нельзя говорить, я боюсь навлечь на вас неприятности.

— Вот как? А как же мне к тебе обращаться.

— Девочкой так и называйте.

— А к ней?

— Вторая девочка. Ей пока без разницы. Она все равно без сознания.

Людмила Васильевна за годы своей непростой жизни должна бы перестать удивляться, но она удивилась, начиная выстраивать стратегию лечения обеих «девочек».

К вечеру дверь больнички открыли, наверное, пинком. На пороге стоял мужчина на плече держал окровавленную женщину. Только спросил:

— Куда?

Людмила Васильевна распахнула двери палаты, где не успели убрать кровати, а он сообщил:

— Там еще двое.

— Неси.

Она подошла к пострадавшей положила пальцы на шею — труп. Тело уже начало остывать. Скоро начнется трупное окоченение.

Мужчина заходил еще два раза. Результат тот же. В четвертый раз принес четыре багажные сумки, две женские сумочки и барсетку.

— Доберусь до города, гаишникам скажу — бывайте, — с этим и уехал.

Людмила Васильевна начала звонить и вызвать председателя сельского совета, которая взяла бы на себя заботу о погибших. Та пришла быстро. Снимая безразмерный брезентовый дождевик посетовала:

— Дождь, как из ведра льет. Раскисло все. Еле до вас добралась. Что тут?

И начались привычные для каждой деревни хлопоты по приготовлению в последний путь. Помощники нашлись. Как тут без помощников? К утру все было готово. Ждали из города или кого-нибудь из райцентра, но никто не приехал. Связи не было.

Тела решили оставить в деревенской старой церквушке. Православные они или нет, а все ближе к Богу, так посчитали. И через день, не дождавшись никакого ответа из райцентра, честь по чести похоронили.

А девочки боролись с болезнью. У старого доктора было впечатление, что они в какой-то тюрьме провели долгое время. Удивляло наличие на теле кое-где незначительных пролежней, особенно у той, что с гепатитом, и у каждой на локтевом сгибе след от прокола. Сбежали из психушки? Не похоже на то. Ведут себя адекватно. Чудны дела твои Господи! Что про это думать? Вытаскивать надо страдалиц.

Прошло дней десять. Фельдшер к тому времени вернулась в деревню. И как-то в обед заглянула к доктору в кабинет:

— Людмила Васильевна, к вам посетительница.

— Пусть войдет.

В кабинет вошла ее ровесница, может, немного моложе. В брючном стильном костюме, с тростью и сумочкой на локте.

— Здравствуйте. Мне сообщили, что моя внучка погибла в ДТП — это так? Вот ее фотография.

Дама присела на кушетку.

Голос говорившей был ровным и спокойным. Людмила Васильевна посмотрела на фото, кивнула, поднялась и открыла шкафчик, намереваясь достать успокоительное.

— Не трудитесь. Это лишнее. Я где-то даже рада, что все так случилось.

У Людмилы Васильевны брови встретились с макушкой, а незнакомка продолжала:

— Девочка выросла очень своевольной и, как следовало ожидать, принесла много хлопот и переживаний. Родители отказались участвовать в ее судьбе, едва ей исполнилось четырнадцать, обеспечивают финансово и на этом все. Все заботы о ней оказались на моих плечах. А не так давно мне сообщили, что она наркоманка и тут я задалась вопросом, где гарантия того, что она не ВИЧ-инфицирована?