Большая, грузная, спокойная женщина в возрасте, одетая в белый халат и косынку, наметанным глазом стрельнула в одного, потом в другую, и улыбнулась про себя: ой девкиии, однако и впрямь Иваныч себе жонку нашел. Сам мнется, спужать боится, а она, горлица, видать, и не поймет ничего. Вот редкой, чистой души дева-то.

— Все справим как должно. Только вы, Лександра Иваныч не уходите дале. За порожком и посидите. Мы как снарядимся, вас тут жа и кликнем.

Она повернулась к девушке:

— Скидавай одежу, вот простынку кинем на полок, забирайся на него и ложись на пузо. Чего стоишь?

— Что такое полок и где он?

— Ох, ты ж батюшки. Полок вот. Вот это место полком зовется. Моя ты красота, а уж не слепенькая ли ты? — Женщина даже нагнулась к лицу, внимательно рассматривая глаза гостьи.

— Нет, я вижу, в очках, в линзах. Очки с собою не взяла, а линзы в баню не носят.

— Ох, ты ж мнеченьки!

Она всплеснула руками:

— Давай-ка, вот этак, под локотки. От, нашарила? Теперь укладывайся. Лицом к стеночке, чтоб не хлестануть ненароком. Лежи, грейся. С себя одежу стяну и попарю тебя. Тут не до разговоров. Да и ты помалкивай, береги дыхание.

Демидовна плеснула на каменку домашним квасом, по бане поплыл хлебный дух, сама вышла в предбанник, затворив в баню дверь, наткнувшись на генерального.

— Вот, что я тебе скажу, мил человек, — обратилась она к стоящему у порога мужчине.

— Не знаю тваво роду-племени, заведения в дому у отца-матери, тока скажу тебе вот этак, по-простому, а опосля можешь выгонять меня за мои-то речи. Свою бабу кажон мужик сам парит. Она, поди, и по сю пору девка. Для нее мож и баня в новинку, токо ты ж мне про свои-то мысли сказки не сказывай. Сам входи, сам парь, да потом поговорите, аль наоборот — это не моего ума дело. Коль выбрал ее, так держи, не упусти. Да не спужай, знаю я вас кобелей блудливых, еще слова не вымолвите, а уже и заскочить норовите. А коль не твоя она, то вот те Бог, а вот порог. Не обессудь, но забижать тебе я ее не дам, как и игроваться. Видать сильно ей за жизню досталось и без тебя. Потому думай, да сказывай, одежу кто скидавать ноне станет? Ты? Иль мне раздягаться?

— Тебе, — сказал он и вышел из бани.

А вслед услышал:

— Тьфу ты, прости Господи, что за мужик-то ноне пошел!

Демидовна плюнула в сердцах и вошла в баню.

Наташу погрели и даже немножко попарили. Процедура не была болезненной, но и особой эйфории у нее не вызвала.

— Како ж тута удовольствие, када чужая тетка по тебе веником ходит? — Ворчала Демидовна.

— Да и банька чуть теплее, чем дедов пим, — что такое пим Наташа не знала, а спрашивать не решилась. Ей с баней хватило позора.

Потом был сказочный массаж. Такого массажиста она встретила впервые. Высокий, гибкий, одетый в розовое гимнастическое трико с темным пояском. На пояске столько стразов, что солнечные зайчики от них кружили нескончаемым хороводом вокруг нее, лежавшей на массажном столе. Он просил себя называть Стеф. Разминал, растирал, мурлыкал что-то о правильном питании, необходимости гимнастики, регулярности какого-то массажа, о новинках в ювелирном деле и о показе мод в Милане.

До номера она доплелась, рухнула на кровать и уснула без снов. Проснулась в три, захотелось пить. Кувшин стоял на столике. Ночная тишина оглушала. Пахло деревом, и было такое ощущение, что она выспалась. Была бы дома, то взялась бы за какое-нибудь дело. А здесь явно заняться нечем. Легла, закрыла глаза, и ей снова приснился сон, который мучил уже давно. Но только сейчас она наблюдала за собою как бы со стороны, а не была участницей событий.

Курс новоиспеченных юристов празднует получение дипломов в ресторане. Вот она выходит на улицу, а потом оказывается в какой-то комнате, где кроме больничной кровати нет ничего, в том числе и окон. Это она лежит на той кровати, привязана, у нее мама опять берет кровь, в маске и защитном щитке, но она узнает ее из тысячи. Разглядывая картинку, удивляется, отчего мама со мною не разговаривает, ставит систему и уходит.

И такой сон не сон, но он длится, длится, длится бесконечно долго. Раз за разом все сложнее открывать глаза и тут приходит понимание, что она умирает, медленно, но умирает.

И вдруг дверь открывается и появляется тоненькая фигурка, невысокий рост, больничная рубашка в крови. Она ее знает, очень хорошо знает, как и то, что будет дальше. Ей сейчас отвесят хорошую оплеуху, качественную такую, какую может отвесить только один человек во всем мире. С трудом открываются глаза, а девочка отстегивает ремни, что привязывают меня к кровати и шепчет: быстрее, вставай быстрее, иначе нас тут и похоронят. Потом мы бежим, выбираясь откуда-то из подвального узкого окошка. Какая-то грузовая небольшая машина, старая-престарая. Она меня подсаживает в кузов, мешком сваливаюсь туда, больно стукнувшись спиной, она тоже с трудом переваливается через борт. Мы куда-то едем. Потом наступает ночь. Вдруг грузовик останавливается, а мы все лежим, и сил нет выкарабкаться оттуда. Начинаем приходить в себя от холода, темно, а мы выбираемся из кузова, ободрав руки и коленки. На нас только больничные рубашки, мы босые и стоим посреди леса.

Зачем старенький грузовик загнали в лес? Почему никого из людей нет рядом?

Отходим от машины, идем-идем-идем, долго идем, а потом видим озеро, радуемся и уже плетемся к нему еле-еле, так хочется пить. Напились, умылись. Потом к нам подходит собака, большая серая собака, странная немного. Обнюхивает и ложится около ног. Мы разглядываем ее и не боимся улечься на моховую подстилку к ней под бок и уснуть.

Дальше вообще непонятно. Какие-то деревенские мужики, ружье охотничье в ее руках и вопросы от дядек:

— Вы кто и почему здесь с волком?

— Мы не знаем. И это собачка, она нас греет и охраняет.

— Вы откуда?

— Мы не знаем.

— Вам одеться надо, держите, хоть в куртки замотайтесь, холодно ведь. Дети, мы вам зла не желаем.

Они начали подходить к нам, и сердце затопил ужас! Собака вдруг громко рычит и щерится, а потом … я проснулась. Рубашка как всегда от пота мокрая, волосы слиплись. Голова, моя голова, как же она болит. Лучше бы не ложилась снова. На часах шесть, пожалуй, надо умыться, спуститься вниз, еще вечером видела там чайник, и как-то начинать день.

«Хочу… Хочу быть… Хочу быть богатой… Хочу быть богатой и знаменитой!!!» — и только это желание было двигателем всех ее действий и поступков.

Тимур сидел в кабинете своего сыскного агентства, читая материалы, которые ему приготовили. Его ребята побывали и в клубе, и в клинике. Оказывается, Регину искала некая Тригорская Надежда Паисьевна (в миру Павловна) — доктор медицинских наук, академик, действительный член Российской Академии наук, международных организаций и прочая, и прочая, и прочая.

Надежда Павловна заведовала лабораторией, где уже более двадцати лет исследовались проблемы крови, в том числе и генетические. Одинока. Мать двоих детей. Девочки закончили в девятнадцать лет юридический факультет университета и были похищены с выпускного вечера из ресторана «Айасар». Заявление по поводу похищения в полицию написано деканом юридического факультета. Дальше протоколы допросов восемнадцати свидетелей, описание с камер наблюдения. Интересно, а что, от матери заявления не было, что ли? А вот и фотографии этих девочек. Ничего себе. В объектив камеры, смеясь, смотрела Воронова Регина Александровна и ее близняшка. Они не были двумя каплями воды, но были сильно похожи. Конечно, на фотографии они были лет на десять моложе, но то, что это были они, в этом сомневаться не приходилось. Значит сестры близнецы, что ж, Регина Александровна, минус одна тайна.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть.

— Тимур, мы тут нашли старушку очень интересную, ты бы с ней встретился сам и поговорил. А то нам кажется, она местами не особо в адеквате.

— Тема?

— Тригорская.