Тимур пожал плечами:

— Ваша.

— У нас нет никакой бабушки, — Тошка настороженно вскинула голову, — вон у Наташи есть, но мы еще не познакомились и пока не знаем, всешная это бабушка или только ее.

— Всешная? — Александр Александрович аккуратно поставил чайную чашку на стол и с веселым любопытством, глядя на своего любимого воробья, ждал объяснения.

— Ну, это для всех нас: для девочек, для Эмика и для меня? Мы же не знаем, как она к нам отнесется и примет ли нас вообще.

— Или вы еще какую-то бабушку имели в виду? — Аккуратно поинтересовался Эмик.

Тимур удивленно глянул на Леонида Александровича, тот покаянно покачал головой:

— В этой суматохе так и не успел рассказать.

— Так о ком речь? — Эмик снова что-то жевал, а Лукин осторожно подбирал слова.

— Ребята, — он в основном обращался к Эмику и Тошке, — Тригорская приходится всем вам матерью. По документам. И у нее тоже есть родители, только она не общалась ними почти тридцать лет. А тут, буквально на днях, ее мать получает от нее письмо с просьбой приехать. Та приезжает и находит дочь убитой.

Эмик перестал жевать:

— Про убийство, выходит, знаем. А вот про приезд ее матери — нет.

— А вы повидаться и познакомиться не хотите?

Тимур почему-то выжидательно смотрел на Тошку. Та моментально ощетинилась, как будто бы готовясь к бою. Эмик это понял и сразу же бросился на помощь сестре:

— Чего с ней встречаться? Мы же чужие люди. Разве только поздороваться, как воспитанные дети. Правда, Тош?

— Угу.

В этом «угу» послышалась такая неприкрытая угроза, что всем стало немного неуютно. Этого, по сути, еще ребенка, можно было понять. Она сейчас выглядела как загнанный зверек, который задешево не отдаст свою жизнь. Для нее это была война, прежде всего с тем миром, который делился на «ее» и «не ее». В ее мир входили все, кто сейчас сидел за столом, ее однокурсники, ребята из консы, дядя Витя, с которым ее вчера познакомил Тимур и остальные люди целого мира. В черный список входило не так много народу: директор детского дома и Тригорская, — те, кому было доверено ее защищать, а они предали, продали и старались причинить боль не только ей, но и ее настоящей семье. А за свою семью она станет драться, из последних сил, до последнего вздоха. А потом еще чуть-чуть. Все это поняли и не могли придумать, как разрядить обстановку.

— У моего народа есть правило, — Амыр говорил, не обращаясь ни к кому, — если в дом пришел человек, а он тебе ни друг и не враг, дай ему им стать или отпусти с миром.

— Амыр Каримович, вы предлагаете этой женщине решить самой, кем она станет для детей? — перевел его речь дед.

Тошка выжидательно смотрела на Амыра и ждала продолжения, оно не заставило себя ждать:

— Тоша, налей старому Амыру чаю, — интонации мягкой просьбы убедили девочку в том, что он не станет больше затрагивать эту тему, а с языка Тошки, неожиданно сорвалась фраза:

— Ага, как чаю, так старому Амыру, а как красивые и достойные женщины, так для сильного Амыра воина-защитника.

Эмик среагировал моментально:

— Вот так рождаются пророчества. Тошка, признайся, ты не это хотела сказать!

— А ты откуда знаешь? Оно как-то само с языка сорвалось.

— Смотрите, Амыр Каримович, а вы говорили, что предсказателей из женщин не бывает. А в нашей семье бывает, это, наверное, «генетически» от вас передалось!

Народ заулыбался и все поняли один нехитрый рецепт вхождения в эту семью. Только формулировал его каждый по-своему, но суть от этого не менялась.

Прошло три дня. На этот раз собрались только мужчины. Девочек решили больше в свои планы не посвящать, им и так хватило. Очередное похищение, убийство матери, хотя какая она мать, и знакомство с бабкой. Бабка кремень. Ни слезинки на людях. Может и плакала в одиночестве, но при посторонних держалась, спокойная и уверенная в себе не молодая женщина.

Сейчас сидели узким кругом. Следователя не позвали. В конце концов, дело-то почти семейное. Когда эти дети вошли в семью, так никто и не понял, но сами Белояровы считали себя обязанными, заботится об этом странном квартете.

— Узнали кто заказчик последнего похищения? — Александр Иванович смотрел на Подольского.

— Последнего и предпоследнего, Тошкиного, — Выха. Выхаревский Сергей Валерьевич — лидер одной из ОПГ области. Тригорская в его игорном клубе проигралась и сделала конкретную ставку, — Владимир Сергеевич говорил, а сам что-то рисовал на листке бумаги.

— Дуура! Ой дуура! Прийти в грязную забегаловку к Выхе, когда играла в Баден-Бадене. Что, сил не было дотерпеть до выезда в приличный клуб? Или… — Алексей Александрович смотрел на Тимура.

— Думаю, пресловутое «или». Она поняла, что вернуть их не сможет, а они слишком многое поняли. Вот и сделала ставку именно на девочек, назвав их имена, фамилии, места работы и передав фотографии. Только девочек было проиграно две, а похищено должно быть три.

— Наташа тоже?

Голос Белоярова-старшего был убийственно спокойным.

— Да, именно так: Татьяна, Регина и Наташа.

Александр Александрович оторвался от бумаг, которые изучал:

— Все понятно по Регине и Наташе, но наш воробей тут каким боком?

— Таня для Выхи за просрочку долга. А для Тригорской? Девочку удобнее держать где-то там, — Тимур махнул неопределенно рукой, — Тошка была незаконно зачата в пробирке, и пока была в состоянии эмбриона, над ней проводились какие-то манипуляции для улучшения «материала». Ты думаешь, откуда у нее такие таланты к языкам. Ей шестнадцать, а она свободно владеет девятью европейскими и тремя восточными языками. Так вот, биоматериал нужно было убрать подальше, а лучше уничтожить. Ты думаешь, почему врачу-лаборанту, оставшемуся в живых, срочно понадобилось скрыться в мужском монастыре и начать усердно каяться не только настоятелю, но и спецслужбам?

Владимир Сергеевич посмотрел на Белоярова-старшего:

— Обрати внимание, что все, кто непосредственно работали с биоматериалом — читай Региной, Тошкой и Наташей, — все уже покинули этот мир. И у всех, неожиданно, на ровном месте, вдруг перед самой смертью стали возникать проблемы со здоровьем. Они начинались после чаепития с Тригорской: то сердце остановится, то легкие откажут, то еще какая хрень приключится.

Тимур молчал, внимательно оглядывая присутствующих.

— Как думаете, могут ли быть еще какие-то люди, которых использовала Тригорская в качестве биоматериала? — Александр Александрович в ожидании смотрел сейчас на отца, потом перевел взгляд на Владимира Сергеевича. Но ответил ему Тимур:

— Нет, в дневнике фигурируют только четыре человека.

— Откуда про дневник знаешь? — Александр Иванович поднялся из-за стола и прошел к окну. Руки Тимура легли на стол и сцепились в замок:

— Каюсь. Дневник прихватил из квартиры Тригорской. Там такая суматоха поднялась, что никто и не обратил внимания на скромного частного сыщика, читавшего книжку в роскошном переплете.

Окно кабинета генерального выходило на маленький проходной внутренний дворик. Там же было обустроено место для курения. Только новички не знали, что из кабинета директора этот пятак, как на ладони, Александр Иванович сам не курил и других курящих не жаловал. А сейчас наблюдал как новенький, молодой мужчина приятной наружности выдыхает дым Тошке прямо в лицо, причем удерживая ее за локоть.

— Сань, — в голосе отца Саша услышал еще что-то кроме раздражения, только что — разобрать не мог, — иди сюда.

Сын подошел к отцу. Увидев картину, развернулся и рванул к двери.

— Тимур, присмотри, прибьет ведь, — Владимир Сергеевич кивнул на картинку, что складывалась за окном.

— Ирэна, — генеральный уже разговаривал по Интеркому с директором по персоналу, — во внутреннем дворике сейчас курит сотрудник. Его уволить за нарушение правил внутреннего распорядка и отправить с волчьим билетом на…, короче уволить!

— Уволить, значит — уволим, — голос Ирэны Михеевны был с легкой хрипотцой и как всегда спокойным, — все?